– Я собирался приехать в Хоторнден или, по крайней мере, прислать письмо, но понял, что мне нелегко набраться, э-эм, смелости, я полагаю. Мне искренне жаль, что я так повел себя на балу и что обрушился на тебя с этой помолвкой. И что так поступил в коридоре для слуг. Признаюсь, что выпил больше шампанского, чем нужно, но и это меня не извиняет. – Он прокашлялся. – Я повел себя недостойно джентльмена. Предложение не делается напоказ, и поэтому, если бы ты решила мне отказать, кузина, я был бы чрезвычайно опечален, но признал бы твое право так поступить. Раздувающийся шар стыда, неловкости и облегчения – от всего, что произошло с Бернардом, – лопнул в груди Хейзел. – Спасибо, Бернард, – сказала она. Бернард вдохнул, обрадованный. – Так значит… ты станешь? Станешь моей женой, я имею в виду? Пожалуйста, скажи да! Я знаю, что вел себя ужасно, но никого другого я не могу выносить рядом с собой так, как тебя. На нее нахлынули воспоминания о Джеке, о его тепле, о том, как от его поцелуев трепетало сердце и кружилась голова. Она снова оказалась с ним в той яме, где их сердца стучали в унисон. Как наяву она почувствовала короткие волоски на его затылке, там, где смыкались ее руки, ощутила терпкий запах его пота, бузины и мяты, сладкий земной аромат, от которого ей хотелось закрыть глаза и всю жизнь провести в одном седле с Джеком, прижавшимся к ее спине. Хейзел отложила книгу и посмотрела в полное ожидания и надежды лицо Бернарда. Он задал ей вопрос, ответ на который был ей известен, причем всю жизнь. У нее был лишь один путь, если она хотела выжить. – Да, Бернард, – мягко ответила она. – Я стану твоей женой. – О, чудесно! – Он потянулся за поцелуем, и Хейзел наклонилась ему навстречу. Глаза ее оставались открытыми, и она видела, как трепещут от удовольствия его ресницы. Он оторвался от нее, влажно причмокнув. – Мы дождемся возвращения твоей матери в город и начнем серьезно готовиться, но моя семья определенно захочет устроить пышное торжество. Хейзел не знала, что на это ответить. Она лишь кивнула и указала на свою книгу. – О, да, конечно, – спохватился Бернард. – Я же обещал не мешать тебе читать. Он поднялся и стряхнул грязь с платка, на котором сидел. Нахмурился при виде маленького пятнышка, затем сложил платок и опустил в карман. И уже совсем было собравшись уходить, вдруг остановился и поднял палец. – А был?.. Прошу прощения за то, что спрашиваю о таком, сам не понимаю зачем, но… у тебя был другой кавалер? Я понимаю, как глупо это звучит, но слухи… ну, знаешь, как все это бывает. – Нет, – отрезала Хейзел. – И никогда не было никакого русского графа или баварского герцога, и никого другого из тех, кого в Новом городе придумали, чтобы хоть как-то развлечься в отсутствие театра. Бернард улыбнулся и с поклоном удалился. Хейзел читала при свете закатного солнца до тех пор, пока не стало слишком темно, чтобы различать слова на странице, и гадала, в какой части города бродит сейчас Джек Каррер и почему ей так легко далась эта ложь кузену. Из «Наблюдений Сэмюэля Брасса, биографа» (Том 1, 1793 год): Молю, расскажите, что случилось с доктором Уильямом Бичемом, баронет? Конечно, его никогда нельзя было назвать особо светским человеком, но, кажется, в последнее время он совсем прекратил появляться в обществе. На прошлой неделе я побывал на ежегодном званом обеде графа Туксбери в Хэмпшире, и графиня упомянула, будто слышала, что доктор повредился рассудком после смерти жены. – А кто возьмется лечить сошедшего с ума доктора! – сказала она мне, прежде чем отправиться обсуждать новинки садоводства с маркизом де Фонтеном. Графиня, как всегда, снисходительна. Менее деликатные люди поговаривают, что безумие доктора вызвано его страстью к алхимии и поискам философского камня. И пусть доктор никогда не был частым гостем в светских гостиных, но прежде он был постоянной фигурой в лондонском обществе. Прошлое лето он провел на острове Скай, а потом просто не вернулся в Лондон. Леди Сорделл намекнула, что доктор, вероятно, лишился благоволения королевской семьи и его возвращение в Шотландию – на самом деле ссылка по приказу королевы Шарлотты. Увы, я этому не верю. Посетив несколько вечеров, где доктор Бичем угрюмо стоял в углу, я могу лично засвидетельствовать, что Бичему никогда не доставляла удовольствия компания кого бы то ни было, за исключением его жены, книг и ручной черепахи. И у меня нет никаких сомнений, что уход с лондонских подмостков был его собственным решением, ставшим следствием его угрюмого и нелюдимого характера. 25 Услышав стук в парадную дверь Ле Гранд Леона, Джек решил, что это кредиторы пришли наложить лапу на здание. Когда театр закрыли, мистер Энтони отдал Джеку ключи и велел приглядывать за зданием, пока они не откроются в следующем сезоне. С ворами Джек бы справился. А вот банкиры были реальной угрозой. Молнией его прошила надежда, что это может быть Хейзел, которая пришла, чтобы найти его и сбежать с ним. Тот памятный поцелуй все еще горел на губах, пробуждая в душе радость и трепет вперемешку с ужасом. Поцелуй был связан с ночью изуродованного трупа, того самого, с пришитыми веками, которого они оставили священнику. Джеку проще было представить, что вся эта поездка была просто плохим сном, что ничего подобного не происходило. Рассвет лишь слегка позолотил гребень Трона Артура[14], который Джек смог бы увидеть через крошечное оконце в верхней галерее, если бы отодвинул занавес и изогнул шею. Но сегодня он с головой зарылся в свои грязные одеяла, надеясь, что стук прекратится. Напрасно. Тот не стихал – гулкие, неистовые удары заставляли дребезжать стекла в окнах холла. – Эй, театр закрыт! Приходите как-нибудь потом! – крикнул Джек. Стук не прекращался. Кто бы там ни стоял, останавливаться он не собирался. Джек со вздохом откинул бывший занавес, который использовал, чтобы превратить свою постель в подобие бархатного гнезда. – Ладно, ладно, кто бы вы ни были! Просто умолкните на минуту, я уже спускаюсь. Мистер Энтони использовал тяжелые цепи, чтобы закрывать двери, и Джек как раз возился с ними, когда услышал голос за дверью. – Джек? Джек Кар-рер? Это же ты, да? О, пожалуйста, пусть это будет Джек! Он снял цепи и открыл дверь, за которой лицом к лицу столкнулся с Дженет, своей прежней осведомительницей. Они работали вместе только раз после того, как она устроилась горничной в дом к Алмонтам – всего лишь три месяца прошло с их последней встречи, а выглядела она так, словно постарела на годы. На ней по-прежнему было платье горничной, но такое мятое и грязное, словно она спала прямо в нем. Волосы соломой торчали из-под чепца, а кожа была желтоватой и бледной. Тени под ввалившимися глазами казались почти черными. Она схватилась за живот. – Мне не с кем больше поговорить. Если расскажу домоправительнице, меня наверняка выпрут, а на доктора нет денег. Ты всегда был добр к мне, Джек. Кто-то из парней сказал, что ты бываешь здесь, и я… Она снова схватилась за живот, и Джек понял… по крайней мере, ему так показалось. – Давай, заходи. – Он провел девушку в помещение, а затем запер дверь. Теперь Дженет могла умыться в дамской комнате, а он в это время собрался разыскать немного печенья. На Хейзел были очки, когда она открыла дверь подземелья и обнаружила за ней Джека вместе с юной девушкой, которая, морщась, хваталась за живот. – Ты носишь очки? – выпалил Джек, не успев даже поздороваться. – Изредка, – ответила Хейзел, краснея. – Когда засиживаюсь за полночь. Или попадается мелкий шрифт. И вообще, я учусь. Заткнись. Ну и в чем у нас проблема? – Игнорируя Джека, Хейзел потянулась успокоить девушку, пришедшую с ним. Та отшатнулась. – Все в порядке, Дженни, иди сюда, – обратился к ней Джек, а затем повернулся к Хейзел: – Это Дженет. Моя давняя знакомая. У нее кое-какая… проблема, а у нас обоих нет денег на доктора, поэтому я и решил привести ее сюда. Может, ты сможешь ее осмотреть. – Я не пойду в больницу! – выкрикнула Дженет. – Я была в больнице для бедных, там чертов ад. Я больше не выдержу этих запахов. И стонов! – Тише. Никто тебя никуда не отправляет. Я могу осмотреть тебя прямо здесь, – сказала Хейзел. Успокоенная, Дженет последовала за Джеком в подземную лабораторию, но подозрительно оглядываться не перестала. Хейзел расчистила длинный стол от книг и бумаг, которые изучала, и зажгла новую свечу, заметив, что прежняя оплыла до огарка. – Садись сюда, – велела она, – и расскажи, что с тобой. Девушка казалась знакомой, но Хейзел никак не могла вспомнить откуда. Дженет послушно уселась и расправила юбку на коленях. Заметив, что Хейзел смотрит на ее живот, сказала: – Я не в тягости. Просто не могу быть. Это невозможно. Клянусь. Эй! Да я ж знаю вас, так, мисс? Джек, я знаю ее. Она же… она знает лорда Алмонта, так? – Он – мой дядя, – подтвердила Хейзел. И тут вспомнила: девушка была новой горничной Алмонтов. Дженет сердито фыркнула и попыталась спрыгнуть со стола. Но стоило ей сдвинуться всего на дюйм, как боль снова скрутила ее, и Джеку пришлось бережно усадить ее назад. – Мне нельзя здесь быть, – простонала она. – Если узнают, что я здесь… если решат, что ношу ребенка, мне не позволят больше там работать. Миссис Поффрой вышибет меня на улицу, не успею и глазом моргнуть. Слышала такие истории. Знаю, что случается с девчонками, о которых пошла дурная слава. – Дженет, – успокаивающе заговорила Хейзел. – Дженет, не так ли? Уверяю тебя, ни одна живая душа не узнает, что ты была здесь сегодня. Клянусь своей честью. К тому же племянницу виконта вряд ли похвалят за то, что устроила лазарет из фамильного подземелья, так? – Наверное, так, – пробормотала Дженет. – Так, значит, у нас есть очень простой выход. Ты будешь хранить мой секрет, а я – твой. Тут Джек улыбнулся Хейзел, отчего теплая волна затопила ее от груди до кончиков пальцев. Хейзел поправила очки и вытащила записную книжку с полки. Затем облизнула кончик пера. – Ну, Дженет, и в чем же у нас проблема? Дженет облизнула тонкие, пересохшие губы и вцепилась в юбку. – У меня не идут крови. Уже целую вечность. В первый месяц я решила, что просто напутала с днями, но потом прошло два месяца, а теперь уже и три. А еще появились эти жуткие боли в желудке, у меня таких никогда прежде не было. Такие сильные, что я и на работе не могла удержаться от стона, и миссис Поффрой пришлось отправить посудницу отвести меня в кровать. Хейзел спросила, тщательно подбирая слова. – И… ты уверена, что не… – Я не в тягости, – отрезала Дженет. – Клянусь. Я и с мужчиной-то еще ни разу не была. Подкатывал кое-кто, когда я еще жила в Мясницком переулке, но я знала, как с такими справиться, если полезут. Хоть Джека спросите, он вам скажет. Так что, если не придумали еще способ девушке забеременеть, не раздвигая ноги перед мужчиной, говорю вам, никакого ребенка нет. – Можно? – спросила Хейзел, указывая на живот Дженет. Та кивнула, и Хейзел прощупала его рукой. Дженет была худенькой, и живот у нее был плоским, без выпуклости и без натянутой кожи, типичной для беременности. От прикосновения Хейзел Дженет поморщилась. – Больно? – спросила Хейзел. Дженет кивнула. – Мне как-то странный сон приснился, – сказала вдруг Дженет. – Как раз перед тем, как начались боли. Я тогда его в первый раз увидела, а теперь вижу почти каждую ночь.