– Жизнь у меня такая, – загадочно сверкнула глазами девушка. – А-а… ну ладно. Так все-таки, чем ты занимаешься? Учишься, работаешь? – Училась, но бросила. Теперь вот на работу хочу устроиться, но пока не знаю куда. – А чего ж бросила? – Не нравилось. – А поступала зачем? – Мать заставила, – скривилась Аня, кутаясь в куртку от очередного порыва ветра. – Знаешь, как иной раз родаки достают? «Надо учиться, образование получать, иначе будущего у тебя никакого не будет!» – словно передразнивая собственную мать, продолжила она. – А кто сказал, что будущее – это непременно высшее образование, особенно если тебе профессия поперек горла? – Ну а ты сама чего хочешь? – Это уже четвертый вопрос, кстати, – рассмеялась Аня, – но ладно, я отвечу, так и быть. Я хорошо рисую, правда хорошо, так все говорят. Хотела в академию искусств, но мать… – она закатила глаза, – «Что это за работа такая – художник? Разве это настоящая профессия? А жить ты на что будешь?» – ну с ума можно сойти. Семен покачал головой: – Тебя если послушать, складывается такое впечатление, что твоя мать – настоящее чудовище. – Ну а то! – фыркнула Аня. – Сама не живет и мне не дает. – В твоем примерно возрасте я так думал об отце. – Что, тоже заставил учиться там, где ты не хотел? – А я тогда не мог сказать, чего хотел. Все хотел – и ничего конкретно. И сейчас, между прочим, отцу благодарен за то, что он настоял, чтобы я в медицинский пошел. Работу свою люблю, утром встаю с удовольствием, а не с мыслями, что снова на каторгу. И, знаешь, иногда думаю, что, если бы отец тогда махнул рукой и выпустил меня в самостоятельное, так сказать, плавание, неизвестно еще, где и кем я был бы сейчас. – Нет, ты определенно не по специальности работаешь, – вздохнула Аня, поправив сбившуюся от ветра бандану. – Все-таки воспитывать малолетних преступников тебе бы больше подошло – такие нравоучительные истории толкаешь. Семен рассмеялся: – Нет уж! Я вполне доволен своей работой. – А что ты там все-таки оперируешь? – Я пластический хирург. – О, специалист по сиськам? – почему-то обрадовалась она, и Семен поморщился: – Фу, ну что за глупости? Есть нормальное название – реконструктивная маммопластика или реконструкция молочной железы при помощи имплантов. Знаешь, что это такое? – Знаю. Когда имплант вшивают. – А в каких случаях это делают, тоже знаешь? – Большей частью – когда телку ее размер не устраивает. Или когда ее папик ей операцию оплачивает. Семен закрыл лицо рукой, давая Ане понять, что она опять сказала глупость. – При раке молочной железы проводят полную ее резекцию. А как потом женщине жить, не думала? И она идет ко мне. – Ой, можно подумать, при раке это важно! Там бы выжить – не до красоты. – А вот удивишься, но многие не хотят сдаваться и красоты хотят тоже. Может, это и продлевает им жизнь. – Нет, ты точно не ту специальность выбрал. Но еще не поздно получить второе образование – педагогическое. – Так, все, мне надоело. Шутка, повторенная многократно, перестает быть смешной. Ты, кстати, не замерзла? – Есть немного, – поежилась Аня. – Тут, конечно, клево, но ветер сегодня… – Ну поехали отсюда тогда. Ты голодная? – спросил он, подавая ей руку, чтобы подстраховать при спуске по лестнице. – Поела бы. 1240a39 – В «Коня»? – Куда? – не поняла девушка, и Семен, посмеиваясь, объяснил: – Ну в бар, где мы с тобой так неудачно познакомились. Говорят, ты туда часто заглядываешь, даже моим телефоном интересовалась. Аня не смутилась, перекинула за спину хлеставшие ей по лицу волосы и заявила: – Мог бы и сам дать, раз уж в квартиру приводил. – Так, стоп. Никто тебя никуда не приводил – ты сама пришла, ночевать негде было, помнишь? Кроме того… – А кроме того, ты ко мне пальцем не прикоснулся, я помню, – перебила она. – Ладно, не злись, я больше не буду… И они поехали в «Железного коня», чтобы успеть до того, как там станет не протолкнуться от желающих. Инна Когда в домофон снова позвонили, Инна даже не подумала, что это мог быть Иващенко, потому, услышав его голос, удивилась: – Иван Владимирович? Это вы? – Да, Инна Алексеевна, откройте, пожалуйста. Инна нажала кнопку, открывая подъездную дверь, и отодвинула задвижку замка на двери квартиры. Иващенко возник на пороге через пару минут: – Извините меня, Инна Алексеевна, но мне показалось, что вам необходима моя помощь, – заявил он, входя в квартиру. Инна оперлась спиной о косяк двери, ведущей в комнату, и пробормотала: – А… как вы узнали? – Я давно за вами наблюдаю, и ваше поведение уже несколько дней кажется мне критическим. Вы выглядите как человек, у которого что-то случилось. Инна хотела возразить и уже открыла рот, как зазвонил ее мобильный. – Простите, я отвечу. Вы в комнату проходите пока, – сказала она, беря трубку. – Алло. – Инна Алексеевна? – раздался в трубке женский взволнованный голос. – Да, это я. – Я Анастасия Ивановна, директор детского лагеря. Скажите, ваш сын Даниил сейчас дома? У Инны что-то ухнуло внутри: – Нет. – Это точно? Вы сейчас дома, можете посмотреть? – Я дома… Нет, это точно, и моего сына здесь нет. А почему… – она вдруг начала волноваться, машинально села на табурет и схватилась рукой за стену. – Дело в том, что Дани нет в отряде с самого обеда, вот мы и подумали, что он мог уехать домой… – Что?! Уехал домой?! Сам?! Из загородного лагеря?! – закричала Инна. – Как это могло произойти?! Вы хоть полицию вызвали?! Я немедленно приеду! Она сбросила звонок и заметалась по квартире, не соображая, что именно и в какой последовательности стоит делать сейчас. – Инна Алексеевна, в чем дело? – Иващенко, о котором она мгновенно забыла, вышел в коридор и с удивлением наблюдал за тем, как она бесцельно бегает из комнаты в комнату. – Простите, Иван Владимирович, мне сейчас не до бесед… вы не могли бы уйти? – выпалила Инна, выхватывая из шкафа первые попавшиеся джинсы и футболку. – Так что все-таки случилось? Вдруг я могу помочь?