Глава седьмая Банни уставился на вывеску, висевшую над дверью, потом на Гринго, потом снова на вывеску. — Да ну на хер! — Не будь таким ограниченным. Банни ткнул разоблачительным перстом в сторону вывески заведения, на которой красовалась гордая надпись: «Частный клуб Чарли — главный дублинский джаз-эмпорий[19]». — Долбаный бдынс-бдынс-дидл-уа-уа-папа-джаз? Ты окончательно рехнулся? Ты же знаешь, что я скорее умру, чем зайду в какой-нибудь поганый джаз-клуб. — Именно поэтому я не говорил, куда мы идем. Однако взгляни — мы уже на месте. — Ни за что на свете! Джаз, твою мать… Я не хочу слушать, как какой-нибудь самовлюбленный болван в водолазке играет все правильные ноты в неправильном порядке. Спасибо, испортил мне настроение. — Я думал, ты фанат музыки. — Ну конечно, фанат. Немного Спрингстина[20] было бы отлично. Джонни Кэш[21] прекрасен. Я бы даже послушал с тобой Led Zeppelin[22] или этого… который вышиб себе мозги… Банни пощелкал пальцами перед Гринго. — Курт Кобейн? — Ага. У него есть пара неплохих вещей. А еще я питаю слабость к Rage Аgainst the Machine[23]. — Неожиданно… — Я, конечно, фанат музыки, но джаз не музыка! Джаз — это рукоблуд в беретике, надрачивающий на саксофоне. — Страдаешь саксофобией? — Не шути со мной так. Кларенс из E Street Band — настоящая легенда, но он никогда не исполнял двадцатиминутное атональное соло, от которого жопа сжимается так, будто при тебе насилуют гуся. Гринго сложил руки на груди. — Успокойся, а? Мы пришли сюда, чтобы выпить по паре пива. Это ночной бар, там есть что пожрать. Твое тупое упорство мне непонятно. Если не понравится — послушаем одну песню и уйдем. Банни посмотрел на вывеску с таким видом, будто она вот-вот прыгнет на него и укусит. — Но если хоть один намек на берет… — Вот и молодец! — Гринго похлопал Банни по плечу и стал спускаться по лестнице. — Rage Аgainst the Machine, говоришь? Ты серьезно? — Ну да. «Идите на хер! Я не буду исполнять ваши приказы»[24]. — Заметано! Гринго толкнул дверь и первым вошел внутрь. На них тут же хлынула волна теплого воздуха, застоявшегося дыма и приглушенных разговоров. Банни скептически оглядел зал. Бар в «Чарли» оказался небольшим, несмотря на приличных размеров полуподвальное помещение. Группки людей теснились у столов. Бросалось в глаза чрезмерное обилие бород, но беретов, к счастью, не было. Гринго обменялся улыбками с вышибалой у двери и парой посетителей на пути к бару. Банни предположил, что Гринго бывал здесь и раньше, хотя нельзя было утверждать наверняка. Его напарник был из того сорта людей, которым инстинктивно улыбаются в ответ. Справа от небольшого углового бара располагалась столь же маленькая сцена, которую, казалось, на девяносто процентов занимал рояль. За инструментом сидел невысокий мужчина с коротко стриженными жесткими серебристыми волосами. С выражением болезненной сосредоточенности на лице он давил на клавиши, извлекая из рояля отрывистую, но довольно приятную мелодию. Гринго наклонился к уху Банни. — Это хозяин заведения, Ноэль. Он виртуозно играет на пианино, только… — Только что? Внимательнее присмотревшись к пианисту, Банни заметил, что его голова резко дернулась влево, а с уст слетел непроизвольный крик: — Ай да на хуй! — У него это самое… как его там… — попытался вспомнить Гринго. Брям-брям… — Ай да жопа. Жопа! — Синдром Туретта?[25] — предположил Банни. — Да, да, тот самый. — А разве он не мешает музицированию? — Нет, если заведение принадлежит тебе. Честно говоря, к его недостатку привыкаешь удивительно быстро. Какая-то парочка покинула тесную полукабину в углу и направилась к выходу. Гринго кивнул в сторону освободившихся мест, и они с Банни проскользнули за столик. Прислонившись спиной к стенке, Гринго оглядел зал. — Видишь, амиго, все не так уж плохо. — Ага, пока что. — Ай да на хуй! Один из элегантно одетых мужчин, сидевших за соседним столиком, громко расхохотался и произнес: «Ай да на хуй!» Его товарищи шикнули на него, хотя и с улыбками. — Пока что… — повторил Банни. — Хорошо, что ты расширяешь кругозор, Банни, — сказал Гринго, затем встал и положил кашемировое пальто на соседний стул. — Пойду что-нибудь закажу. А ты пока расслабься — сними свой анорак, он тут абсолютно неуместен. Гринго пошел между столиками к бару, а Банни тем временем неохотно снял куртку и засунул ее под стол. Затем он достал телефон и проверил входящие сообщения, чтобы хоть чем-то заняться. Новых не было, но он прочитал несколько старых по причинам, которые сам не до конца понимал. Некоторое время он раздумывал, не поиграть ли в «Змейку», но потом решил, что от нее ему может взгрустнуться. Долговязый парень за соседним столиком хохотал после каждого непроизвольного ругательства, доносившегося от рояля. Банни обратил внимание на несколько неодобрительных взглядов от других посетителей, которые парень совершенно не замечал. После пары минут бесцельно проведенного времени Гринго вернулся и поставил на стол две большие порции виски. — Это что еще за безумие? Гринго пожал плечами с извиняющимся видом. — Слушай, здесь нет стаута. Не успел Банни набрать воздух, как Гринго уже пресек рвавшуюся из него тираду: — Успокойся, амиго. Ты же любишь виски. Оно помогает раскрыться твоей жизнерадостной стороне. — Ему придется очень постараться, — проворчал Банни. — Именно поэтому я взял двойные порции. Сейчас проверим, сумеет ли виски справиться с вызовом. Кстати, о вызовах: прошу прощения, мне надо полить цветы. Гринго повернулся и направился к двери в углу. Проходя мимо одного из столиков, он кивнул одетому в длинное коричневое пальто мужчине с козлиной бородой и паршивой серьгой в ухе. Мужчина сидел с брюнеткой, на которой висело столько украшений, что легко хватило бы на целый прилавок на рынке. Банни увидел, что мужчина что-то прошептал женщине, после чего направился вслед за Гринго. Должно быть, совпадение. Однако мимолетный взгляд после глотка виски поведал Банни, что женщина заметила его любопытство. Посмотрев на телефон, Банни засек время: 1:26 ночи. Дадим им четыре минуты. Банни был подозрителен от природы и вдвойне подозрителен к любому, кто добровольно соглашался проводить время в компании с джазом. Он осмотрел испещренную царапинами и сигаретными ожогами поверхность стола, слегка покачивавшуюся под тяжестью стакана Гринго. Тусклая подсветка наверняка предназначалась для того, чтобы скрывать всевозможные изъяны декора. Мелодия закончилась, и раздался шум аплодисментов. — Бляха-муха! На несколько мгновений воцарилась тишина, если не считать приглушенных разговоров. Один из троицы за соседним столиком ушел к барной стойке за напитками, пока долговязый очень плохо пересказывал довольно хороший анекдот. Затем рояль выдал мягкое задумчивое вступление, и к нему вдруг присоединился женский голос — одновременно сильный, сочный, чувственный и грустный. Звук тихой вначале песни стал постепенно нарастать. Банни не обернулся. Он так и застыл со стаканом в руке, забыв обо всем, пока голос заполнял собою зал: Застряла между Тем, что знаю, и надеждой. Больше не в силах Прервать то, о чем не просила. Падаю в глубь бездонных глаз,