О’Рурк кивнул, и фотография сменилась вырезкой из старой газеты, на которой мужчина средних лет стоял с гордым видом перед толпой соседей, будто вождь перед племенем. — Томми — сын Донала Картера, которого вы видите на экране и чье имя, без сомнения, многие из вас помнят. Банни поймал на себе мимолетный взгляд О’Рурка. — Около двенадцати лет назад он объявил квартал Кланавейл зоной, свободной от наркотиков. Он сплотил жителей и стал настоящей звездой СМИ. Некоторые наркоторговцы, несогласные с усилиями Донала, пытались сжечь его дом вместе с детьми. Снова быстрый взгляд. — К счастью, этого не произошло благодаря вмешательству полиции. Донал совершил нечто немыслимое и победил. По сей день в квартале Кланавейл никто не торгует тяжелыми наркотиками. А если кто и пытается, то недолго и, как правило, доставляя себе и медикам ряд крупных хлопот. Сейчас папочка отошел на второй план, столкнувшись с серьезной болезнью почек, и кварталом теперь управляет Томми. Я имею в виду, по-настоящему управляет. Помимо прочего, это означает, что он и его команда окопались там, как термиты, и мы не можем приблизиться к ним ни на шаг. У одиноких патрульных машин мгновенно прокалываются шины. А если попытаться кого-нибудь задержать, то лучше заранее звать подкрепление, иначе автомобиль превратится в костер. Наружное наблюдение почти невозможно, и забудьте о том, чтобы войти к кому-нибудь из них в доверие. В этом районе все росли вместе и никуда не собираются оттуда переезжать. По сути, это остров, на котором правит Томми — мальчик-король. Детективы заерзали на стульях. Копы не любили в этом признаваться, но Кланавейл был одним из тех районов, в которые вообще лучше не заходить. А если возникнет необходимость, то исключительно при дневном свете и большой компанией. Но так было не всегда, и Банни знал это получше многих. Кланавейл являлся одним из его участков на заре службы, но те времена давно ушли в прошлое. — Далее его команда, — продолжил О’Рурк. Картинка сменилась фотографией мужчины лет сорока с небольшим брюшком. Судя по всему, он стоял возле паба, курил сигарету и смотрел в камеру так, будто внушал мысль: если взглядом нельзя убить, то в любой момент он готов проделать это руками. — Франко Дойл — самозваный консильери[32]. Друг Картера-старшего с давних времен. Один раз отсидел за кражу и дважды — за кражу со взломом. Женат на двоюродной сестре Картера. Формально это неправильно, но Томми и, следовательно, все остальные называют его «дядя Франко». Похоже, он связан с миром крупного криминала, но остальные не имеют к нему особого отношения. Команда Томми держится особняком, и любой, кто пытался изменить данное положение вещей, очень скоро об этом жалел. О’Рурк кивнул, и на экране появилось следующее лицо — в этот раз с фотографии на паспорте. Это был мужчина лет тридцати со светлыми волосами до плеч, собранными в конский хвост. У него было одно из тех лиц, которые кажутся будто вырубленными топором. — Познакомьтесь с Джоном О’Доннеллом. Одно время — понятно, неофициально — считался самым смертоносным человеком в ирландских вооруженных силах, пока не ушел в отставку. Пацан из Уэксфорда[33] быстро сделал военную карьеру и стал одним из ирландских рейнджеров. Воздержитесь от шуток о нашей армии: парни из спецназа — настоящие профессионалы и высоко оцениваются зарубежными коллегами. Попасть туда очень непросто. О’Доннелл регулярно получал награды, был чист как стеклышко и вообще слыл в армии долбаным святым Джо. Он считался их образцовым солдатом, и, естественно, армейское начальство чрезвычайно расстроилось, когда пару лет назад по окончании очередной командировки он без всякой видимой причины написал рапорт на увольнение. Он служил миротворцем в Сомали, где, кстати сказать, ирландские рейнджеры носили американскую форму, чтобы не светиться. Однажды он даже завоевал какую-то медаль на соревнованиях с янки. Я поспрашивал его бывших коллег. Так вот, его прозвище было — я не шучу! — Айсман. Серьезно. О’Доннелл является экспертом в области наблюдения, контрнаблюдения, вооружения и боеприпасов. Специализация — снайпер. Короче говоря, он довольно крутой сукин сын и абсолютный кошмар для нас. О’Рурк кивнул, и картинка сменилась снова. На следующей фотографии оказался бритоголовый мужчина в военной форме, позирующий с большим ножом и широкой ухмылкой. У него было сильное, мускулистое тело и лицо со слегка пухлыми щеками. Банни мог поставить деньги на то, что в детстве он был толстым мальчиком, который изо всех сил старался это компенсировать. — Джимми Моран, еще один воспитанник квартала Кланавейл. Также служил в рейнджерах, но совсем недолго. Был уличен в неподобающем поведении. Армия не особо желает делиться подробностями, но из того, что мы собрали по неофициальным каналам, можно понять следующее: когда его подразделение находилось в Канаде на учениях, он грубо обошелся с местной девушкой. Обвинение так и не предъявили, но даже этого хватило, чтобы его с позором уволили на гражданку. Его приятель О’Доннелл подал в отставку три месяца спустя, и, как мы считаем, сразу после этого оба присоединились к Картеру. О’Рурк кивнул, а О’Шэй зажег свет и выключил проектор. Детективу-инспектору понадобилось несколько секунд, чтобы оглядеть всю комнату, устанавливая зрительный контакт с каждым из присутствующих по очереди. — Эти парни — особенно последние два — очень серьезные люди. Мы считаем, что, когда они впервые объединились с Картером, ему было всего девятнадцать. Девятнадцать… Не знаю, как вы чувствовали себя в девятнадцать, но мне в этом возрасте было чрезвычайно трудно убедить обслужить себя в пабе или найти молодую леди, готовую на большее, чем просто подержаться за руки. По комнате прокатился приглушенный смех. — Томми Картер успешно заставил парней из спецназа выполнять его приказы. По какой причине они согласились? Он умен, по-настоящему умен. Тестирование в школе показало гениальное ай-кью. Говорят, он мог стать кем угодно. Но когда ему исполнилось пятнадцать, мальчик постарше прикоснулся к его сестре, и той это не понравилось. Картер, будучи в то время совсем мелким пизденышем, отправил здоровенного парня в нокаут и сломал ему руки. Позвольте уточнить: он сначала вырубил его, а потом вдумчиво поломал обе руки. Парень не видел, кто на него напал, и не смог дать показания. Однако тот случай выкинул Картера за пределы системы школьного образования. Не сказать, чтобы это его хоть как-то расстроило. При этом он не какая-нибудь реактивная торпеда — он холоден, спокоен и весьма методичен. Он постоянно читает: у этого мелкого говнюка, похоже, всегда имеется с собой какая-нибудь книжка. Он планирует все до мельчайших подробностей. Когда после последнего ограбления мы решили пригласить его для беседы, он явился в участок до того, как на него выписали повестку. Он просидел в комнате для допросов восемь часов кряду и не произнес ничего, кроме вновь и вновь повторяемого отрывка из произведения Джеймса Джойса[34]. Ему нравится играть с нами, и, честно говоря, он творит любую херню, какую захочет, и мы остаемся перед ним беспомощными. Так вот, самое время это исправить. О’Рурк снова оглядел комнату, позволив тишине затянуться. — Леди и джентльмены, я собрал вас, чтобы его победить. Глава десятая Банни посмотрел на вывеску над дверью «Частного клуба Чарли» и нервно провел рукой по безнадежно непослушной копне темно-каштановых волос. Его ладони стали мокрыми, во рту пересохло, а от холодного пота рубашка липла к спине. Лишь отчасти в этом виноваты были остатки похмелья. Он пришел домой, чтобы переодеться в то, что считал лучшей своей рубашкой, однако она предала его, коварно уменьшившись за те три месяца, которые он ни разу ее не надевал. Пока он стоял, это не бросалось в глаза. Но стоит ему присесть, как пупок немедленно затеет игру в «ку-ку» самым непривлекательным образом. После утреннего брифинга они с Гринго заскочили в «О’Хэйган», чтобы пообедать ирландским завтраком и немного опохмелиться. Ели они в основном молча. Как только они вышли от О’Рурка, Банни немедленно заявил, что собирается просить отвод из собранной опергруппы, поскольку ему эта затея абсолютно не нравится. — Блин, да половина гардов Дублина мечтали бы туда попасть! — пытался урезонить его Гринго. Банни не сомневался, что Гринго прав. А значит, кому-то из гардов повезет, поскольку он уже принял решение. Он точно знал, для чего нужен Верхолазу, и не хотел принимать в этом участие. Потом он вернулся домой, поспал пару часов тревожным сном и принялся приводить себя в порядок. Рубашке пришлось пообещать, что он откажется от еды навынос на целый месяц, если она на него налезет. К счастью, черный блейзер проявил чуть больше великодушия. Банни даже откопал туфли, в которых посещал свадьбы, — те, что давили на мизинцы и врезались в пятки. И вот теперь он стоял на тротуаре, потея, как индейка в декабре, и вытирал мокрые ладони о рубашку сзади, чтобы не испортить тщательно отглаженные кремовые брюки. Очень медленно Банни пошел по покатому переулку. Приблизившись, он услышал приглушенный звук музыкальной записи. Посмотрев на короткую лестницу, спускавшуюся к бару в цокольном этаже, он увидел горевший внутри свет. Дверь, выкрашенная в красное, местами была выщерблена, а окно рядом с ней — грязным и затянутым снаружи проволочной сеткой. Заглянув внутрь, Банни заметил ту самую девушку из прошлой ночи, с волосами, собранными в хвост, возившую по полу шваброй. Пока он глядел на ее размытый силуэт, она выжала швабру в ведро и опустила ее обратно в воду. Затем она подняла голову и посмотрела в сторону окна. Банни убрал свою большую голову из поля ее зрения и отвернулся, чтобы уйти. Затем он повернулся обратно, после чего снова отвернулся, чтобы уйти, опять повернулся обратно и застыл с поднятой рукой над красной облупленной краской. Посмотрев на приготовившуюся стучать руку, он прошептал про себя: — Да господи ты боже мой! Впрочем, попытка постучать не удалась, поскольку дверь открылась прежде, чем костяшки пальцев достигли ее поверхности. Из-за двери осторожно выглянуло лицо девушки, которую он видел прошлой ночью. Банни заметил, что волосы ее теперь снова были распущены и темной завесой падали на правый глаз. Она была одета в нечто похожее на рабочий комбинезон. — Хм… привет… здрасьте… как дела… привет. Девушка приподняла бровь и слегка улыбнулась. Банни заметил, как велики ее карие глаза. — Привет. — Я… кхм-м… Я тот парень, который… — Устроил погром прошлой ночью? — закончила она за него слегка игривым тоном. — Да, и я реально об этом жалею. Я… поймите… не то чтобы оправдываюсь, но… Она подняла руку. — Расслабься. Ноэль побесился некоторое время, но теперь успокоился. Пара постоянных гостей сказала ему, что трое остальных участников драки проявили неуважение к музыке. Этого он тоже терпеть не может. Но это не значит, что мы поощряем такие действия. У нас не так уж много мебели. Она посмотрела куда-то вправо, и Банни проследил за ее взглядом. Остатки стола и пара разбитых стульев лежали в небольшом закутке под лестницей. — Охренеть, блин. — Не переживай. Ноэль отправился за заменой. Теперь у нас могут случайно появиться стулья с ножками одинаковой длины. Банни нервно пошевелил руками. Почему-то они стали казаться ему громоздкими кусками мяса, с которыми он не знал, что делать. — Я могу лишь извиниться… В смысле, я не такой уж грубый человек. Девушка приподняла единственную видимую бровь. — Да ладно? А мне показалось, ты охрененно быстро втянулся. Подумай о том, чтобы стать профессионалом. У тебя большой потенциал, малыш. — Они вели себя как мудилы, честно говоря. — Рада слышать. Если бы ты так же относился к людям, которые тебе нравятся, я бы запереживала. — Так из какой ты страны родом? — Из всех сразу. Во мне цыганская душа. — Значит, ты профессиональная певица или вроде того? Девушка открыла дверь пошире, чтобы указать на мокрый пол. — Я не профессиональная певица. Глория Эстефан[35] не стала бы намывать полы. — Ну, я имел в виду, что ты фантастически поешь. Я впечатлился. Это что-то феноменальное. Девушка нервно улыбнулась. — Ага. Причем ты еще не видел, насколько чисто вымыт пол. Ты бы рехнулся от экстаза. — А ты хотела бы работать певицей на полную ставку? — А? Чтобы отказаться от всего этого? — Она посмотрела на него насмешливым взглядом. — Ты задаешь слишком много вопросов. Банни поднял руки. — Прости, прости. Никто не собирается звать испанскую инквизицию. Лицо девушки застыло как каменная маска. — Моего прадедушку убила испанская инквизиция. — Господи, прости, я… Ты держись! Раздался удивительно мягкий и глубокий смех. — Тебя слишком легко развести. Банни нервно улыбнулся в ответ.