— У нас нет времени на твою саморекламу. Франко, как прошла твоя маленькая поездка? Франко достал из-под джемпера два листа бумаги. — Он раздобыл для нас список имен, но это стоило вдвое дороже. Легавые, даже паскудные, не любят сдавать других легавых. У Франко ушло полчаса, чтобы уболтать полицейского на то, чтобы он выдал имена. Нет ничего хуже продажного копа, которого внезапно накрыл приступ совести. Томми взял листы. — Хорошая работа. Ты расплатился мелкой наличкой? — Ага, но… — Франко потер руки. — Копилка иссякает — после всех расходов и плохой выручки от последнего дела. Томми кивнул. — Не проблема, мы готовы к… Его прервал тихий стук в дверь гостиной. Томми приложил палец к губам, прежде чем крикнуть: «Да?» Дверь приотворилась, и сестра Томми Эмер робко заглянула внутрь. — Прости, Томми, — проговорила она, нервно оглядев комнату. — Все нормально, Эмер, — произнес Томми мягким голосом, который он приберегал для своей сестры и ни для кого больше. — Это всего лишь ребята. Все кивнули и приветливо ей улыбнулись. Она ответила короткой улыбкой, избегая смотреть в сторону Франко. — Все в порядке? Эмер ответила не совсем шепотом, но очень к нему близко: — Я иду в кино с Джанет, ты не против? — Конечно. У тебя есть деньги? Эмер кивнула. — Отлично. Позвони, если будет нужно вас забрать. Она снова кивнула и быстро ушла. Подождав несколько секунд, они услышали, как открылась и закрылась входная дверь. — Она ужасно тихая, когда мы рядом, — заметил Моран. — Мне кажется, она влюблена в Джонно! Смех Морана замер у него в гортани, когда О’Доннелл и Томми одновременно впились в него глазами. — Прости, я всего лишь пошутил. Я не хотел проявить неуважение. Томми еще секунду смотрел на Морана, затем перевел взгляд на О’Доннелла. — Как твои дела? — Все нормально. По расписанию. А это значит, нужно, чтобы на следующей неделе кое-что произошло, или придется придумывать что-то другое. — Не волнуйся, — ответил Картер, постукивая пальцами по бумажным листам, которые держал в руке. — Там будет слабое место, и я обязательно его нащупаю. А пока придерживайтесь плана и не творите глупостей. Все кивнули. — А теперь, — сказал Картер, — кто хочет посмотреть видео, на котором группа двенадцатилетних детей уделывает лучших сотрудников «Гарда Шихана» с помощью рождественских гимнов? Глава двадцать вторая Симона в третий раз оглядела помещение паба «Чарли». Все стулья стояли на столах, свет в туалете был выключен, пепельницы вымыты. Ноэль в настоящий момент пополнял запасы бара, настаивая на том, что ему абсолютно не нужна помощь. — Ну ладно, — произнесла она достаточно громко, чтобы ее услышали за звоном бутылок. Голова Ноэля вновь показалась над стойкой бара и одарила ее улыбкой. — Иди уже. — Ага. Хорошо. Пойду. — Она кивнула, хотя сама не очень поняла зачем. — Тогда увидимся завтра? Ноэль оторвал взгляд от книги учета запасов, в которой делал пометки. — Да, и, как мы повторили уже раза три, ты придешь, — сказал он с улыбкой. Это был ее первый вечер на работе после инцидента с Натаном Райаном. Ноэль пришел к ней на следующий день после Банни. Или, скорее, ему позволила наконец прийти Бернадетт. Он рвался к ней с самого начала, как только понял, что оправдания Симоны болезнью — это далеко не вся правда. Она усадила его и спокойно рассказала о том, что произошло. Он стал извиняться, несмотря на то что в этом не было его вины — по крайней мере, в том, что касалось только его самого. Моторные и голосовые тики Ноэля сделались настолько сильными, что было сложно разобрать, где заканчивается его мнение о Натане Райане и начинается беспорядочная ругань. Потребовались объединенные усилия Симоны и Бернадетт, чтобы отговорить его от обращения в полицию. Затем он объявил, что знает кое-каких людей, которые могли бы позаботиться о мистере Райане. Сразу после этого сестра Бернадетт отозвала Ноэля в другую комнату и провела с ним, как могла предположить Симона, очень строгую беседу. Вернувшись, он стал демонстративно избегать темы мести. Покидая паб, Симона ждала, что он начнет уговаривать отвезти ее домой или хотя бы посадить на такси, и была готова наотрез отказаться от любого предложения. Все-таки ей необходимо возвращаться к нормальной жизни. Тем не менее она была уверена, что он по крайней мере настоит на том, чтобы проводить ее до конца переулка. Однако оказалось, что и на этом фронте не последовало никакой борьбы. Симона была рада, но почему-то ей сделалось немного обидно. — Ну ладно, — повторила она, прежде чем поняла, что уже это говорила. Симона повернулась, чтобы уйти. С плеча ее свисала сумочка, которую она крепко прижимала к телу рукой. Это был подарок Бернадетт — как и лежавший внутри «самопальный» газовый баллончик. Симона совершила ошибку, выразив сомнение по поводу его эффективности, затем пришла в ужас, когда Бернадетт привела молочника Фредди и продемонстрировала эффект на нем. Мужчине потребовалось больше часа, чтобы восстановить зрение и душевный комфорт. Фредди сидел за кухонным столом, плакал горючими слезами и задыхался, пока Бернадетт уверяла, что он выполняет волю Господа. Симона оглядела себя. Сегодня на ней были кроссовки. Ключи лежали в кармане. У нее была сумка. У нее был слезоточивый газ. Она открыла сумку и заглянула внутрь. Затем вытащила баллончик и переложила в карман пальто. Закрыла сумку. Дважды потрогала ключи и посмотрела на дверь. Глубоко вдохнула. Первый шаг — самый трудный. Просто сделай его и иди по жизни дальше. Она открыла дверь. Банни Макгэрри сидел на ступеньках лестницы и смотрел на часы. Когда появилась Симона, его лицо расплылось в широкой улыбке. — Как дела? Симона остановилась и посмотрела на него с досадой. — Что ты здесь делаешь? — Просто проходил мимо — вроде того. — Ага. Это именно то, что я называю чушью. — Оглянувшись на бар, она увидела, как седые волосы Ноэля медленно уплывают под стойку. — Слушай, я ценю заботу и все такое прочее, но мне не нужен эскорт. — Я когда-нибудь говорил тебе, как мне нравится классический завтрак? Симона подняла брови. — Как ни трудно поверить, но это ни разу не раскрывалось в разговоре. — Что ж, моя вина. Настоящий ирландский завтрак, заметь: черный пудинг[71], белый пудинг[72], яйца, колбаса, бобы, грибы. Никакой ерунды вроде жареных помидоров, но — и это совсем недавний разрыв с традицией — время от времени картофельные оладьи. Последнее блюдо — лучшее, что дала нам ваша страна, не считая той компании, в которой я сейчас нахожусь. — Спасибо за доброту, сэр, но… тут есть какой-то скрытый смысл? — Есть, и еще какой! Видишь ли, на прошлой неделе я проходил ежегодный медицинский осмотр, и тот парень, доктор, усадил меня и вдруг говорит такой — приготовься! — что я, мол, толстый. — Что ж, — ответила Симона, усиливая южный акцент, — мамой клянусь, со стороны доктора это было очень дерзко. — Боже, да! Как правило, таким нахалам я даю пощечину, но в тот момент боялся пропустить свой утренний люля-кебаб. И все же — не хочу грузить тебя научными подробностями — оказалось, что сидеть на заднице по двенадцать часов в день довольно вредно для здоровья. Доктор сказал, что будет лучше, если я откажусь от завтрака с выпивкой и начну бегать трусцой. — Ты непохож на бегуна трусцой. — Точно! Прошу заметить: если я бегу, то только за кем-нибудь из тех, кто потом жалеет, что заставил меня этим заняться. — Банни встал. — И вот я здесь. Симона огляделась. — Я что, на минуту теряла сознание? Где связь между тем, что ты только что рассказал, и причиной твоего тут нахождения? — Все просто. Мне нужна физическая активность. Поэтому каждый вечер по возможности я хожу отсюда до Ратмайнса и обратно. — Ради пользы своему здоровью? — Ради пользы моему здоровью. — Он шагнул в сторону и махнул рукой, приглашая ее за собой. — Теперь ты можешь идти позади меня, впереди меня или куда-нибудь еще, но я направляюсь в Ратмайнс — к дому, полному сумасшедших монахинь.