— Да, сэр, — дипломатично ответил О’Рурк. Под теплым домашним халатом Фергюсона развевался на ветру подол халата больничного. — Э-э… Вы уверены, что сейчас подходящее время, сэр? Фергюсон вскользь глянул на О’Рурка. — Поверь мне, Финтан, для такого разговора подходящего времени не существует. — Я понимаю, сэр, просто… Я о том, что… Могу я выразить, как мне было жаль узнать о вашем… Фергюсон повернулся и посмотрел прямо на него. — О моем чём? — О вашем состоянии здоровья, сэр. — О состоянии здо… Вы выжили из ума, Финтан? Как вы думаете, что именно со мной не так? — Очевидно, вы хотите сохранить это в тайне, сэр, и я вас полностью понимаю. Мне просто жаль, что… Финтан махнул рукой в сторону кабинета, через который он только что прошел. Фергюсон возвел очи к небу. — Господи, один из лучших детективных умов нашей страны за работой. «Мои дела узрите, люди, и отчайтесь!»[74] Я здесь, Финтан, чтобы удалить со спины доброкачественную кисту. Причина, по которой я стою на балконе главного невролога страны, заключается в том, что его вторая половина дружит с моей женой на почве игры в бридж. Обладая одним из двух балконов в этом богом забытом святилище хирургов, он любезно позволил мне выкурить на нем чертову сигару. — О. — Ага. Так что пока не спеши отправлять резюме на соискание моей должности. Ты знаешь, что такое доброкачественная киста, Финтан? О’Рурк не ответил, правильно рассудив, что этого и не требуется. — Это кусок жирной бесполезной плоти, который просто торчит и не выполняет никаких функций, кроме того, что выглядит паршиво. В каком-то смысле он похож на предыдущего министра юстиции. В отличие от него, нынешний больше смахивает на маленький раковый прыщик, который — если его вовремя не удалить — однажды приведет нас к смерти. Еще один порыв холодного ветра заставил подол больничного халата Фергюсона взметнуться вверх. Он поплотнее закутался в бордовый домашний халат и сплюнул на пол. — Какого черта я должен носить эту позорную одежду с открытой жопой? На операционный стол мне только через два часа. Во имя всего святого и доброго — ну что случилось бы плохого, если бы я провел это время в своей уютной шелковой пижаме? — Внезапно Фергюсон шагнул вперед и посмотрел на О’Рурка сверху вниз. — Ты только что ухмыльнулся, Финтан? — Нет, сэр. — Любой цивилизованный человек в твердом уме знает, что пижама — это несправедливо оклеветанный вид одежды. Да, можно спать во всей своей прекрасной наготе под взором Господа, как Адам в Эдемском саду, но следует помнить: если ваш дом охватит пожар, то вокруг вас и вашей жены начнет разгуливать куча здоровенных пожарных с большими шлангами наперевес, пока вы будете прикрывать свою испуганную маленькую пипирку, наблюдая, как мирское имущество обращается в прах. О’Рурк изо всех сил постарался сохранить на лице маску невозмутимой искренности. — Спасибо за совет, сэр, я буду иметь его в виду. — Да уж, Финтан, имей его в виду, черт тебя дери, поскольку — не знаю, заметил ты или нет, — твой чертов дом прямо сейчас пылает огнем! Фергюсон отвернулся и вновь уставился на дорожное движение. На несколько мгновений воцарилась тишина. Фергюсон стряхнул с кончика сигары пепел, отправив его в танцующий полет на зимнем ветру. — Ну и как, черт возьми, это произошло? О’Рурк извлек из кармана блокнот, в котором не особо нуждался, и открыл нужную страницу. — В 8:43 детектив Дэннис Динни Малдун вернулся домой после двенадцатичасовой смены по наблюдению за домом Томми Картера и увидел, что жена его, Тереза, пребывает в крайне встревоженном состоянии. Утром она вошла в спальню их детей-двойняшек, Джека и Джорджии, и обнаружила двух плюшевых мишек с отрезанными головами и ножами, воткнутыми в область сердца. — Господи! — вырвалось у Фергюсона. — Очевидно, кто-то проник туда ночью. Тереза заходила в спальню примерно в полпятого утра, чтобы проверить детей, и ничего подозрительного не заметила. И, сэр, просто для полноты картины — я точно знаю, что Малдуны пытались завести детей в течение многих лет. Насколько мне известно, у нее случилось по меньшей мере два выкидыша. Фергюсон повертел сигару во рту, а потом покрутил пальцем в воздухе, призывая О’Рурка продолжить. О’Рурк вновь заглянул в записи. — Детектив Малдун, по понятным причинам взволнованный, немедленно вернулся к дому Томми Картера и напал на него, прежде чем его успели остановить детектив Макгэрри и детектив-сержант Спейн. Фергюсон вынул сигару изо рта. — И чем же, черт побери, они там занимались, что не смогли добраться до Малдуна прежде, чем тот добрался до Картера? — Они, э-э… все случилось слишком быстро, сэр. — М-да… — протянул Фергюсон. — Я на сто процентов уверен, что теперь существует видео, свидетельствующее о жестокости нападения Малдуна. — Сэр, могу я… — Нет, Финтан, не можешь. Малдун отстранен на неопределенный срок без сохранения заработной платы. — Но, сэр… — Благословенная Ассоциация представителей полиции может и обязательно поднимет шум. Не сомневаюсь, что Шейла Эпплтон уже завтра утром будет в моем кабинете, однако «видео погубило звезду радио»[75], Финтан, и то же самое оно может сделать с карьерой Малдуна. — Сделав паузу, Фергюсон взглянул на темнеющее небо. — Более того, твоя оперативная группа больше не может осуществлять открытое наблюдение за Картером и его… О’Рурк шагнул вперед, чтобы заглянуть Фергюсону в глаза. — Сэр, вы не можете… Это именно то, чего он добивался. Фергюсон развернулся всем своим массивным телом, вынудив О’Рурка отпрянуть. — И это именно то, что он получит. — Но это их рук дело! — Конечно их, Финтан, я не чертов идиот. Однако если бы у тебя была хоть малейшая улика, связывающая Картера или кого-то из его людей с этой пошлой инсталляцией из ножей и плюшевых мишек, то я бы уже услышал о ней, верно? Или ты что-то от меня скрываешь? Поджав губы, О’Рурк покачал головой. — Тогда заткнись и прими успокоительное. Либо мы снимем наружку с него и его приятелей, либо стараниями адвоката запись окажется в шестичасовых новостях. Видео убьет нас наповал, ты прекрасно это знаешь. Так что прекращай капризничать и признай, что тебя уделали. — Но… — Отменяй наблюдение сейчас же. Тебе придется родить другой способ достать Картера, и, черт возьми, пусть он окажется поумнее, чем предыдущий. Это даже не буря из дерьма. Это цунами. Фергюсон выкинул окурок сигары за парапет балкона, проигнорировав донесшееся снизу жалобное «Ой!». — Либо придумай, как продвинуться вперед, либо отказывайся от расследования. В любом случае действуй быстро, если хочешь спасти карьеру, в которую ты так… влюблен. О’Рурк посмотрел на бетонный пол балкона, пару мгновений борясь с желанием ухватить один из цветочных горшков и зашвырнуть его куда-нибудь подальше. — Да, сэр. Фергюсон еще сильнее затянул пояс на халате. — А теперь, если ты не против, я должен вытащить совершенно безобидный кусок плоти из своей спины только по той причине, что моей праведной жене надоело на него смотреть. Честно говоря, я думаю, ее тошнит от всего моего вида, но с ним она точно ничего поделать не сможет. Фергюсон двинулся к балконной двери, но, проходя мимо О’Рурка, вдруг остановился и заговорил тихим голосом: — Если через полгода Картеру и его компании благополучно предъявят множество неоспоримых обвинений, то ситуация с детективом Малдуном сделается куда более управляемой и средства массовой информации будут сочувственнее относиться к его бедственному положению. Но на данный момент… сам понимаешь… — Да, сэр. — А пока впиши две сотни от моего имени в сбор денег для Малдуна. О’Рурк кивнул. — Только при условии, что я не умру к тому времени от рук какого-нибудь увлеченного своим делом мясника… Глава двадцать пятая Визг автомобильных шин заставил Симону вздрогнуть. Рефлекторно она вцепилась в лежавший в кармане газовый баллончик. Автомобиль Банни — тот ужасный «Порше» из 1980-х — притормозил у бордюра, и оттуда стал выбираться сам его хозяин. Симона до сих пор не могла привыкнуть к машине. Во многих отношениях Банни был человеком, абсолютно не склонным к внешним эффектам, однако он ездил на этой автонелепости, которая больше времени проводила в автомастерских, чем на дороге. Странности добавляло и то, что объемы тела Банни не позволяли удобно вылезать из «Порше» без применения консервного ножа. Выбравшись наконец из машины, он быстро обошел ее с обеспокоенным выражением лица. — Прости, прости, прости.