– Может быть, мне нужно дать какие-то показания? – настаивала она. – Ну, вы понимаете… Специальные показания… Может быть, мне следовало сказать, что я видела, как Валера уходил из квартиры в тот вечер, и что у него совершенно точно не было оружия? Следователь так цеплялся к этому моменту… Роман посмотрел на нее удивленно и неодобрительно. – Но ведь вы уже дали показания, я их читал. Вы несколько раз повторили, что были на кухне в тот момент, когда Валерий Петрович уходил из дома, и вы его не видели. – Ну и что? Меня вызовут в суд и заставят давать показания, и я скажу по-другому. Я знаю, многие так делают. Сошлюсь на то, что была в шоке, а следователь этим воспользовался, давил на меня и угрожал. Может быть, даже ударил. Ведь это поможет Валере, правда? Ну не молчите, скажите хоть что-нибудь, дайте мне совет. Роман встал с дивана и сделал несколько шагов к окну и обратно, в сторону двери. – Наталья Сергеевна, вы действительно уверены, что у вашего мужа не было оружия? Только честно. Мы с вами здесь одни, протокола нет. Никто не узнает. Просто мне самому нужно понять, какова ситуация на самом деле. Она судорожно заметалась. Вот он, момент истины. Что делать? Довериться этому пареньку? Или продолжать стоять на своем? Нет, это невозможно, невозможно продолжать жить, никому не доверяя… – Я не уверена, – сказала она и почувствовала невероятное облегчение. – Я действительно никогда не открывала ни его тумбочку в спальне, ни ящики его письменного стола, ни его сумки и чемоданы. И не проверяла карманы. Поэтому я не могу утверждать со всей ответственностью, что в нашем доме никогда не было пистолета. Я этого просто не знаю. И я действительно не видела Валеру в тот момент, когда он уходил, и не могу поклясться, что пистолета у него с собой не было. Я прожила с Валерой двадцать пять лет, мы в этом году отмечали серебряную свадьбу. Я знаю его, как никто. Я знаю, что он может ударить. Может накричать. Может нагрубить и оскорбить. Но убить человека он не может. Вот вам вся правда. Наталья Сергеевна выдохнула и замерла. Потом заплакала. Сквозь слезы она слышала, как Роман объяснял ей, что ложные показания в данном случае принесут только вред, потому что ее будут спрашивать раз за разом, упирая на всевозможные детали, до тех пор, пока она не ошибется и не станет понятно, что свидетель Ламзина лжет. – Вас все равно поймают на противоречиях и додавят, а потом еще и заставят сказать то, чего вы говорить не хотите. Наталья Сергеевна, это не тот путь, который вам нужен. – А какой? – всхлипнула она, отирая глаза рукавом трикотажной спортивной куртки, в которой ходила дома. – Какой путь мне нужен? Что я могу сделать для Валеры? – Вам нужен адвокат. Врагов и убитого Болтенкова, и вашего мужа нужно искать. Следствие этим заниматься не будет, потому что все обстоятельства указывают на виновность Валерия Петровича и он уже находится в СИЗО. Проверка других версий следствию неинтересна. – А что сможет адвокат? Он будет искать тех, кто хотел Валеру подставить? – Ну, это вряд ли, – улыбнулся Роман. – Он обратится к частным детективам. И если есть хоть малейшая возможность доказать невиновность вашего мужа, адвокат сможет это сделать. Если вы готовы, я посоветую вам, к кому обратиться. – Сколько это будет стоить? – Вероятно, немало, – вздохнул оперативник. – Частные сыщики стоят дорого. Но без них адвокат не сумеет найти всю нужную информацию и всех нужных людей. Ламзина подняла голову и посмотрела на него высохшими от слез глазами, в которых стояла отчаянная решимость. – Я найду деньги. * * * Его не покидала тревога. Казалось, что он, Ромчик Дзюба, страшно лопухнулся и совершил непоправимую ошибку. Ох, получит он за это от старших товарищей, а если сильно не повезет – то и от начальства тоже! Он – оперативник, офицер полиции, он обязан, как напомнил ему следователь Баглаев, работать только на стороне обвинения и ни на какой другой. А он… Пошел к жене задержанного и посоветовал обратиться к хорошему адвокату. Так этого мало, он еще и поперся вместе с ней на встречу с родителями спортсменов, которые катались в группе у этого задержанного, Валерия Ламзина. Хотя, если сделать «покер фейс», а проще говоря – морду ящиком, то перед кем угодно можно оправдаться тем, что оперативнику обязательно нужно было послушать, что будут говорить родители и как отзываться об арестованном тренере. Из разговоров и с Натальей Сергеевной Ламзиной, и с работниками Дворца спорта, и с сотрудниками спортшколы Роман уже знал, какова общая практика: родителям разрешают присутствовать на тренировках примерно раз в неделю, обычно – по субботам, чтобы они своими глазами увидели, как тренируются их детки, чему научились, какие элементы осваивают, какие успехи делают. Но тренировки-то проходят не только по субботам, и о том, что происходит на льду во все остальные дни недели, кроме одного законного выходного, мамы и папы узнают только со слов ребенка. А ребенок может много чего порассказать… К тому же многих фигуристов приводят или привозят на тренировки бабушки или неработающие мамочки, которые, ожидая своих чад, собираются вместе и устраивают своеобразный клуб, в котором разговоры ведутся только на одну тему: как проходят тренировки, что кому сказал тренер, а кому не сказал вообще ничего, кому сколько внимания он уделил… Так что родители в данном случае – весьма ценный источник информации. Ситуация острая, а в острой ситуации люди могут проговориться о том, о чем раньше молчали, в частности, и о том, что им дома рассказывали дети и просили больше никому не говорить. – Я не хочу устраивать встречу в кафетерии Дворца спорта, – сказала ему Наталья Сергеевна Ламзина, обзванивая родителей. – Сегодня две тренировки, утренняя уже заканчивается, а вот после обеда будет вторая, с пятнадцати часов. Они привезут ребят и на два часа свободны. Я попрошу их прийти в кафе неподалеку от Дворца, на соседней улице. Не хочу встречаться ни с кем, кто работал с Валерой. Роману было все равно, где именно устраивать встречу с родителями. Главное – результат. Прийти на встречу согласились все, кому смогла дозвониться Наталья Сергеевна. – А остальные? – спросил Дзюба. – Остальные тоже придут, они же встретятся во Дворце с теми, кому я позвонила, и им скажут. Они приехали минут за пятнадцать до назначенного времени. Кафе было совсем небольшим и, судя по царившим в нем запахам, дешевым, с не очень хорошей кухней, но зато хозяин оказался человеком приятным и любезным и легко разрешил сдвинуть вместе несколько столов в углу зала и согласился с тем, что гости еду заказывать, скорее всего, не будут, просто посидят и поговорят. Ну, в крайнем случае, водички попросят, соку или чашечку кофе. – Да ради бога, – он весело махнул рукой, – все равно у меня в это время пусто, вот с двенадцати до половины третьего – обычно лом, все на обед прибегают, и потом, после шести вечера, уже молодежь приходит пива попить. А с трех до шести простаиваем. Роман помог двум хилым на вид, малокровным девочкам-официанткам сдвинуть столы и занял место в самом углу, спрятавшись в тень, которую давали широкие навесные полки, уставленные чем-то декоративным, на взгляд Дзюбы – совершенно безвкусным. Ему не хотелось бросаться в глаза тем, кто придет на это собрание. Ламзина казалась спокойной и собранной, но Роман понимал, что это результат колоссального усилия воли. Он видел ее сегодня утром в домашней обстановке и очень хорошо представлял себе, что на самом деле происходит в душе этой женщины. Мало того что муж арестован, так еще и явившийся неизвестно откуда и непонятно зачем полицейский делает ей более чем странное и, уж во всяком случае, совершенно точно неожиданное предложение, дает советы, как помочь мужу. Можно ли ему верить? Не ловушка ли это? Не очередная ли хитрость продажной полиции, которой нужно только одно: посадить хоть кого-нибудь, кого угодно, только бы скорее закрыть дело и отчитаться? «Знала бы она, как я сам боюсь…» – с усмешкой подумал Роман. – Думаете, родители дадут деньги на адвоката? – с сомнением спросил он Ламзину. Наталья Сергеевна удивленно взглянула на него. – Да что вы! Родители ради того, чтобы сделать из ребенка чемпиона, готовы на все. – Так уж и на все? – усомнился Роман. – Ну, во всяком случае, на многое. Вот, например, реальная история: одна мамочка привезла дочку в Москву, а это же много денег надо – жить, есть, одеваться, платить за тренировки, костюмы, коньки. Деньги закончились, так мамочка почку свою продала, а чемпионки из девочки все равно не получилось, и им пришлось вернуться домой. Только уже без почки. Она оказалась права. Из всех пришедших на собрание родителей спортсменов только двое отказались участвовать в складчине для оплаты услуг адвоката. – Из моей дочки великая фигуристка все равно не получится, девочка катается только потому, что ей нравится выходить на лед в красивом платье и быть в центре внимания, а я считаю, что ей надо образование получать, а не кататься. Так что мы из группы вообще уходим, – заявил крупный высокий мужчина в очках. Наталья наклонила голову и прошептала едва слышно прямо в ухо Дзюбе: – Девочка в папу пошла, стала быстро расти и полнеть, генетика, никуда не денешься. Поэтому у нее и перестало получаться на льду то, что получалось еще полгода назад. Так что этот папаша совершенно прав, перспектив у нее никаких нет. Еще одна дама, худенькая и вертлявая, уверенно и агрессивно провозгласила: – Ваш Ламзин – убийца, и его место на нарах, и нечего нашим детям у него тренироваться. – Да как вы смеете… – попытался ее осечь кто-то из присутствовавших. – Я говорю правду, и вы мне рот не затыкайте! – ответствовала дама. – Ламзин орет на детей, обзывает их грубыми словами, моя девочка после каждой тренировки домой в слезах возвращается. Не удивлюсь, если окажется, что он и рукоприкладством не брезгует. Посадили – и пусть сидит, ему не место рядом с детьми! – А это что? – одними губами спросил Дзюба. – Она хочет перевести дочку к другому тренеру, – по-прежнему едва слышно пояснила Ламзина. – А благовидного предлога нет. Девочка-то хочет остаться в этой группе, а мама считает, что у Валеры ее дочка ничего не добьется и ее надо срочно пристраивать к тому, кто выращивает чемпионов. За пять минут до окончания отведенного на тренировку времени родители поднялись и толпой вышли из кафе. Некоторые с энтузиазмом согласились оказать материальную помощь тренеру своих детей, другие пообещали дать денег с хмурыми и недовольными лицами, но в целом задумка Ламзиной удалась, и теперь можно было идти к адвокату. * * * На 30 адвокатов, работающих в адвокатской конторе, приходилось всего 8 кабинетов – вполне достаточно, чтобы обеспечить каждому адвокату в свои приемные дни и часы возможность конфиденциально пообщаться с клиентами. Двери в кабинеты располагались вдоль длинного коридора, в торце которого, за окошком, находилось место секретаря. Когда-то, при советской власти, адвокатских контор не было, а были юридические консультации, которые считались «коллективным мозгом»: каждый гражданин, обратившийся за юридической помощью, мог рассчитывать на то, что на решение его правовой проблемы будет кинута вся мощь личного состава учреждения. Поэтому помещение было просторным и общим, никаких отдельных кабинетов, все друг друга видят и слышат. Потом, когда консультации отменили и на смену им пришли адвокатские конторы, во главу угла встали понятия «адвокатская тайна» и «приватность», поэтому огромные ранее помещения переделали, поставив перегородки. Адвокатская этика не одобряет встреч на дому у клиента, а в собственных квартирах далеко не у каждого адвоката есть подходящая комната. Чаще всего эти маленькие кабинетики окон не имели, что позволяло создать атмосферу доверительности и интимности, а если и имели, то зарешеченные. Ведь адвокатские конторы находятся, как правило, на первых этажах зданий. Конечно, красть там особо нечего, все досье адвокаты хранят у себя дома, ни в коем случае не в конторе, но безопасность первого этажа – это святое. В самой конторе хранятся только соглашения по уже завершенным делам и учетные листы, зато хранятся они целых 80 лет. И сегодня за содержащуюся в этих, на первый взгляд, совершенно безобидных документах информацию многие высокопоставленные чиновники готовы были много чего отдать. Прошлые некрасивые поступки можно, конечно, легко вычеркнуть из памяти, а из документа не вычеркнешь. Сегодня ты – лицо политической партии, и как же не хочется, чтобы все узнали, что тебя привлекали к уголовной ответственности за крупное хищение или что на тебя подала в суд твоя же престарелая мать, чтобы заставить тебя оказывать ей материальную помощь. Или еще что-нибудь, столь же «украшающее». Когда вчера вечером Виталию Киргану позвонила Наталья Ламзина и сослалась на Ромчика, адвокат, назначая ей встречу утром в конторе, ожидал увидеть раздавленную горем женщину, которая будет плакать, комкать дрожащими пальцами мокрый платок и говорить отрывисто и несвязно. Он совершенно не ожидал увидеть не одну Ламзину, а сразу двух, причем одна из них оказалась не только не растерянной, но даже и агрессивной. – Вы сможете освободить папу? – прямо с порога, не поздоровавшись, начала девушка лет двадцати. – Вы сможете сделать так, чтобы его отпустили домой? Виталий Николаевич подавил в себе соблазн сделать ей замечание по поводу вежливости и хороших манер. Люди приходят к адвокатам за помощью в разных жизненных ситуациях, порой – в чрезвычайно тяжелых, и вряд ли имеет смысл от каждого из них ждать следования нормам этикета. Тем более что Ламзина-старшая владела собой куда лучше дочери и кинула на нее строгий взгляд. – Здравствуйте, я Ламзина Наталья Сергеевна, – произнесла она, протягивая руку. – Это моя дочь Алиса. – Присаживайтесь, – пригласил Кирган, указывая на стулья, придвинутые вплотную к и без того не широкому столу. Расстояние между адвокатом и доверителем не должно быть слишком большим. Алиса уселась с независимым видом и снова повторила свой вопрос. – Я пока не знаком с делом, – уклончиво ответил Кирган, – но на вашем месте не стал бы на это надеяться. – Почему? – требовательно спросила девушка. – Нам говорили, что адвокаты могут это устроить. Почему вы не можете? Вы должны! Ну вот, началось. Кто-то кому-то однажды сказал… Кажется, была такая песня, не то английская, не то американская, во времена, когда Виталий был еще ребенком. Не должны адвокаты давать необоснованных обещаний. Не имеют права. Но, к сожалению, как и в любой профессии, находятся среди адвокатов те, кто это правило нарушает. – Нет, – твердо повторил он. – Я не могу. И даже обещать попробовать не буду. Если судья дал санкцию на применение меры пресечения, то изменить эту меру могут только обстоятельства, свидетельствующие о том, что человеку необходимо находиться дома. Никакие соображения доказанности или недоказанности здесь не принимаются. В этих случаях судья не оценивает доказательства, он только рассматривает личность задержанного и наличие новых фактических обстоятельств, например тяжелое заболевание самого задержанного или кого-то из членов семьи, если некому больше ухаживать. Как я вижу, ни вы сами, ни ваша матушка внезапной тяжелой болезнью не поражены, слава богу. Но Алису Ламзину не так-то просто было сбить с толку, и громоздкие юридические формулировки ее не впечатлили и не испугали. – Но все кругом говорят, что этот вопрос можно решить, – упрямилась она, – и по телевизору я сколько раз слышала, что и того отпустили под подписку, и этого. Почему другие могут, а вы не можете? – Другие тоже не очень-то могут, – усмехнулся Кирган. – И давайте раз и навсегда договоримся: что вы имеете в виду под словами «решить вопрос»? Алиса отважно посмотрела ему в глаза без малейшего смущения. – Вы сами знаете. В конце концов, адвокатов нанимают для решения таких вопросов и платят им именно за это.