Двигаться вперед я пока что не стала, решив, что нужно дать организму стабилизироваться. Тут явно совершенно другая атмосфера, раз мои внутренности внезапно решили покинуть назначенные им самой природой места. К тому же… — Жарко тут как-то, — сказала, стаскивая с плеч тулуп и не забывая пристально осматриваться. Вот не зря я ассоциировала Хаос с фиолетовым цветом. Если стволы деревьев, которые, кстати, вели себя так, как им и подобает и не торопились схарчить меня, были черными, то листья на них явно не знали, что должны иметь зеленый цвет. Конечно, это был не привычный мне фиолетовый, но что-то вроде. А еще был пурпурный, бордовый, сиреневый. А нет, зеленый тоже был. Вроде много цветного, но на самом деле не так. В основном преобладал черный и серый. Например, кусты, окружающие нас, имели совершенно серный цвет, в который гармонично вплеталась нотка пурпурного. И так во всём. Вообще, довольно красиво. Было ощущение, словно попала в какую-то экзотическую страну и совсем скоро из-за кустов вынырнет гид, залепечет что-то на незнакомом птичьем языке, беспрестанно улыбаясь и кланяясь. А потом мне покажут колонию громадных бабочек, или же пригревшихся на толстых стволах не менее толстых змей. Вздохнув, тряхнула головой. Мир качнулся. Яркие краски схлынули, показывая, что всё вокруг не такое уж безобидное и яркое. — Или нет? — спросила у Монту, сомневаясь в своих чувствах. Нахмурилась. В этом месте нужно держать себя в руках. Чувствую себя Алисой. Еще немного и вокруг начнут расти гигантские грибы и на одном из них я точно встречу злоупотребляющую курением гусеницу. Да что такое?! Еще раз тряхнула головой, прикусывая щеку изнутри. Мир встал на место. Глупые мысли тотчас испарились. — Хаос обманчив. Он будет показывать тебе то, что ты хочешь увидеть, — Монту вздохнул так, будто сбились его самые худшие опасения. — Здесь тепло. — А тебя он, значит, не обманывает? — спросила, снова ощущая, как что-то в окружении меня меняется. Ущипнула себя за руку. Больно! — И что теперь делать? Я ощущаю себя, как наркоманка какая-то. — Не знаю, кто это, но уверен, что малоприятная особа. Нам нужно пройти чуть дальше и немного подождать. Нельзя остаться прежним, побывав в Хаосе. — Хочешь сказать, что у меня вырастут рога и крылья? — непроизвольно хихикнула, замечая краем глаза сбоку что-то яркое. Повернулась, застывая. Надо же, меня и в правду решили превратить в бабочку. — Не обязательно, — Монту хмуро оглядел меня, фыркая. — И на что я надеялся? Ясно было с самого начала, что с таким уровнем ума тебе не справиться с давлением Хаоса. — Эй! — я обиженно дернула Монту за хвост, отчего он подпрыгнул на месте, зашипел и развернулся ко мне лицом, недоверчиво вглядываясь в моё лицо. — Почему ты постоянно оскорбляешь меня? Я вот тоже могу постоянно проходиться по… по… Проводник мог быть и более внушительным, — сказала, оглядывая придирчиво кота. Я думала, Монту обидится, но тот просто фыркнул, а потом скрылся в ближайших кустах. Тряхнув головой, стараясь вернуть реальности привычную четкость, подхватила вещи и поднялась, устремляясь за Монту. — Ты обиделся, что ли?! — крикнула, оглядываясь по сторонам. Мне не нравилось здесь, но еще больше меня злило моё состояние. Ощущения действительно были похожи на то, будто я пьяна. Причём, стоило мне встряхнуть головой, как опьянение моментально пропадало, но спустя несколько минут дурман снова наползал на сознание. Не самое приятное чувство. — Идём, — сказал Монту, вынырнув из кустов прямо перед моим носом и тем самым напугав меня до икоты. Ну, блеск, только икоты до полной картины и не хватало. Шли мы недолго, пока не вывались на небольшую поляну, на краю которой росло громадное дерево с не менее громадными корнями, торчащими из земли. — О, — выдохнула я, снова по-глупому засмеявшись. Тут же одернула себя. Оставалось надеяться, что такое состояние продлится недолго. Увы, если я буду такой постоянно, то, боюсь, далеко я не уйду. — Мы встаем лагерем? — Да, — Монту юркнул в широкую нору, а потом вылез обратно, отряхиваясь от налипшего на шерстку мелкого мусора и паутины. — Подождем пока Хаос полностью пропитает твоё тело. В таком состоянии ты не можешь идти дальше. Не знаю, сколько это займет времени. Я слушала проводника и видела, что тот на самом деле волнуется. Он говорил, а сам неуверенно на меня поглядывал. В короткие промежутки просветления, я тоскливо размышляла над тем, что Монту и сам ведь, наверное, толком ничего не знает. Ну, откуда ему знать такие подробности? Да, у него просыпается память, но она ведь в себя включает определенные знания, в которых, я уверена, нет ни слова о том, как Хаос должен влиять на человеческое тело. — Глупо спрашивать, сколько это займёт? — поинтересовалась, вставая на колени и заглядывая в нору. Я хорошо помнила, что здесь водятся всякие почему-то темные твари. А почему, собственно, тёмные? Не логичнее было бы назвать их тварями Хаоса? Или как-нибудь одним словом, например, хаоситы? Хм, знакомое слово. Не помню, что означает. Те, кто поклоняются Хаосу? Нет, не помню. Ну и ладно, будут просто тварями. Что я голову себе забиваю ерундой? Главное, не нарваться на них. Что-то мне подсказывает, что милыми и пушистыми они точно не будут. Так вот о норе. Тут явно кто-то давно жил. Об этом говорили мелкие косточки и клочки выдранного меха. Размер норы впечатлял. Даже я могла спокойно поместиться. Правда, для начала надо убрать мусор и паутину. Против такого своеобразного убежища я была не против. В обычном то лесу страшно, а в таком галлюциногенном так и подавно. — Я пару раз видел, как твои лишенные всякого инстинкта самосохранения и мозгов сородичи оставались в Хаосе. К сожалению, я ни разу не видел, справлялись ли они с Хаосом или нет, так как их к тому моменты поедали. Я серьезно посмотрела на Монту, пытаясь сфокусировать плывущий взгляд на мерцающих желтых глазах. Проводник был встревожен, но что-то сделать или как-то его успокоить я не могла. А ведь он в самом начале сказал, что Хаос должен меня изменить. Сейчас же говорит, что не знает, что было с теми людьми. Хочет скрыть от меня? — Всё так плохо? — спросила, раскатывая шкуры и укладывая их в нору. Не лежать же на земле, в самом деле. Забравшись внутрь, затащила вещи, укладывая их так, чтобы освободить место для Монту. — И кем они стали? — поинтересовалась, чувствуя, как меня утягивает в сон. Монту молчал долго. Я даже подумала, что ответа не будет и почти уснула, когда услышала тихое: — Тварями. Проснулась я ночью от того, что Монту тихо и утробно шипел. — Что? — прошептала, замирая. Снаружи кто-то был. Кто-то явно большой. Оно фыркало и обнюхивало землю где-то совсем рядом. Монту явно не старался привлечь внимание, просто не мог сдержать едва уловимое шипение. Незваный гость всё приближался, при этом было слышно, как он начал радостно то ли повизгивать, то ли пофыркивать — Не смей выходить, — прошипел мне Монту и буквально змеей выскользнул наружу. Сразу после этого ночную тишину разорвали крики. Я вжалась в стену, зажмуриваясь. Снаружи явно началась борьба. Визг, шипение, рычание, какие-то хлюпающие и клацающие звуки. А еще казалось, что вокруг валят лес. Шелестели листья и ломались ветки. Сглотнула. А если Монту погибнет, что мне тогда делать? Поначалу слишком грубый, язвительный, он всё меньше и меньше проезжался по моим умственным способностям. Да и я уже привыкла к нему, почти не воспринимая обычным котом. К тому же, я признавалась сама себе, что без знаний и некоего опыта Монту мне будет заметно труднее пройти Пояс. И еще оставался вопрос с маной. Что будет, если никто не будет забирать её излишки? Пока я судорожно соображала, чем я могу помочь, округу оглушила тишина. А когда у входа сверкнули желтые глаза, я непроизвольно вскрикнула, а потом с облегчением выдохнула. В ту ночь я впервые подумала, что очень рада, что Монту со мной. По ту сторону Пояса Иллиадар поднялся с кровати, тут же подходя к окну. Прикрыв глаза, он с удовольствием втянул наполненный разными запахами воздух. С того дня прошло достаточно времени, но его чуткое обоняние не пропало, лишь стало чувствительнее. А ведь Иллиадар поначалу боялся, что всё прекратится так же внезапно, как и началось, но дни сменялись днями, а обоняние было с ним. В первые дни он будто новорожденный везде совал нос, вдыхал запахи, носился по замку и прилегающей территории. И всё время нюхал. Ему даже не нужно было вытаскивать на свет или же изображать восторженность и любопытство, казалось, на некоторое время все его чувства, дарованные кем-то свыше человеку, обострились. Мир, до этого бывший совершенно тусклым, вмиг преобразился. И пусть перед Иллиадаром открылась только одна его грань, уже этого для его глухого и закрытого мира было достаточно, чтобы он боялся это потерять. Дураком виконт не был, и сразу понял, чему именно он обязан внезапно проснувшемуся чувству. С самого первого дня он постоянно проверял тонкую нить, которая связывала его с кем-то или с чем-то далёким, но явно ему необходимым. Если «виновник» может проделать с ним такое на расстоянии, то, что будет, если Иллиадар приблизится настолько, что сможет прикоснуться? Этот вопрос терзал его всё время, пока он не принял решение проверить. В тот день ему пришлось выдержать сложный разговор с отцом. Он не стал ничего скрывать от Тоберона, сразу же признавшись в том, что нужное ему находить где-то в Поясе Хаоса или же и вовсе за его пределами. Конечно, граф Галахар не был в восторге от такой новости. Все знали, что Хаос впускает в себя, но никого не выпускает обратно. Что случается с людьми, которые по неосторожности или по глупости, а может, от безысходности оказывались в Хаосе, не знал никто. Рассказать было некому. — Отец, но ведь оно движется! — горячо заверял графа Иллиадар. — Я отчетливо ощущаю колебания нити. А если это так, то оно, чем бы это ни было, живое. Значит, и я смогу выжить в Хаосе. — А если это за пределами Хаоса? — возражал Тоберон. Ему совершенно не хотелось отпускать сына в неизвестность. Если уж говорить честно, то он эгоистично хотел. Чтобы сын остался. Пусть тот и дальше ничего не чувствует, зато рядом и живой! За такие мысли он сама себя ненавидел, но ничего поделать не мог. Тоберону лишь приходилось вздыхать, вспоминая слова своего отца, который всегда считал его слишком мягкотелым и привязчивым. Как можно не привязаться к своему сыну, Тоберон не знал. Ему оставалось лишь слишком сильно не давить на него. — Мы не знаем, есть ли там что-нибудь. Пояс Хаоса ведь не просто так называется. А если Хаос это всего лишь длинная полоса, а за его пределами обычный мир и то, что тебя так влечет находиться за его пределами? Иллиадар пожал плечами. Получилось это безразлично. Виконт даже не стал скрывать, что ему совершенно всё равно на это. — Я всё равно пойду, отец. За всю свою жизнь я ни в чём не был так уверен, как в этом. То, что по ту сторону необходимо мне так же, как остальным людям воздух. Я просто прошу тебя, верить мне. Конечно, на этом всё не закончилось. Сын с отцом еще долго спорили, но Иллиадар настоял на своём, впервые в жизни проявив просто непрошибаемое упрямство. Тоберон мог посадить его под замок, но понимал, что даже его бесчувственный сын после такого возненавидит его. Ради того, чтобы сын остался жив, Тоберон мог бы даже пойти на это, согласившись на ненависть со стороны любимого сына, но он видел по глазам, что тот не успокоится. Вывернется, подловит момент, но сбежит. Когда нужно Иллиадар мог настоять на своём, а держать сына на привязи всю жизнь было немыслимо. Сейчас, стоя в предрассветной тьме, Иллиадар ощущал, как внутренняя пустота внутри него пульсирует. Что-то громадное, будто черное тягучее море, медленно тянулась в ту сторону, откуда тянулась нить. Виконт сглотнул вязкую слюну, задерживая дыхание. Пустота внутри теперь ощущал жадным, голодным чудовищем, которое толкает его, заставляет действовать и бояться того, что тоненькая нить угаснет. В замке короля в этом году они не остались. Заехали по пути, одарили монарха подарками в честь Нового Цикла, извинились, выслушали длинную речь о том, что король ими не доволен, и двинулись дальше. Кажется, своими действиями они многих заинтриговали, так как по пути они с отцом уже не единожды замечали, что за ними плетутся наблюдатели. Иллиадара они не волновали, как, впрочем, и всё остальное в этом мире. Тоберон же хмурился, раздражаясь. Он не любил, когда в его дела лезут. И ладно еще король, тому можно и, вообще, положено, но все остальные то, куда лезут? Виконт каждый раз с восторгом воспринимал новые колебания нити. А когда понял, что существо с той стороны движется навстречу, так и вовсе едва не задохнулся от восторга. Честно говоря, он сам от себя не ожидал таких сильных эмоций. А недавно, когда они прибыли в последний город, стоящий почти у Пояса, Иллиадар мог ощутить вкус. Это было так же незабываемо, как и с запахами. Конечно, виконт старался держать себя в руках, но ощущал, что с каждым новым шагом, приближающим его к цели, мир, будто наливался красками, а стена, окружающая его с самого рождения истончается. Ему казалось, что всё его тело словно просыпается после долгой, затяжной спячки. Да и чувства внутри него постепенно набирали силу. Когда он впервые разозлился, то растерялся настолько, что злость вмиг рассеялась. Было тяжело, но он был согласен на всё, лишь бы снова не лишиться всего этого. Он не знал, правдива ли та легенда, на которую указал ему отец, но ничего другого ему в голову не приходило. Всё вроде бы сходилось. В первое мгновение, когда Иллиадар прочел легенду, то очень глубоко внутри себя разозлился. Из всех людей именно ему выпала «честь» стать вот таким. И дело даже не меняло то, что поделать с этим ничего нельзя. И даже винить того, кто с той стороны нити тоже нельзя. Иллиадар был уверен, что того бедолагу тоже не особо спрашивали. Когда виконт смирился с тем, что его сделали таким без его на то желания, как отец указал ему на одну небольшую деталь в легенде. «… отдавая силу свою, источник будет усиливать защитника своего. И нет на свете колдунов сильнее и могущественнее, чем стражи назначенные». — Хочешь сказать, я буду колдуном? — спросил тогда Иллиадар, скривившись. Ему совершенно не улыбалось рядиться в смехотворные халаты, разрисовывать лицо разноцветными красками и танцевать при дворе его величества, делая вид, что он так колдует. — Раньше колдуны были другими, — напомнил ему в тот момент спокойный Тоберон, потягивая вино из кубка. — И не делай такое лицо, ты об этом хорошо знаешь. Говорят, они могли поворачивать реки вспять или же выращивать лес на пустыре за день. Иллиадар тогда вздохнул, недоверчиво посматривая на отца. Сам виконт, конечно же, читал всякие старые свитки, да фолианты, но никогда им толком не верил. Он с детства видел, что из себя представляют колдуны и считал, что все эти старые книги написали такие же шарлатаны, желая ввести в заблуждение далеких потомков. А если всё это и правда, то он не ощущал в себе никаких колдовских сил. — Там поглядим, — сказал тогда Иллиадар, размышляя над тем, что до того момента ему еще нужно дожить. Не зря ведь из Хаоса никто не возвращался, значит, что-то или кто-то их там удерживал. Оставалось надеяться, что не смерть, с остальным можно было работать. Когда стало светлее, Иллиадар принялся одеваться. Именно сегодня он пересечет черту и узнает, что там, внутри Пояса. В груди всё слегка подрагивало, и Иллиадар, пока что толком не научившийся сразу определять свои чувства, толком не понимал, что ощущает. То ли это был страх, то ли нетерпение, а может и вовсе возбуждение или облегчение. Хотелось пойти немедленно, прямо так, босиком, побежать и не останавливаться. Но приходилось медленно одеваться, проверяя, не забыл ли чего. Когда Иллиадар спустился вниз, то сразу же увидел за столом отца. Граф выглядел больным и разбитым, но стоило ему увидеть сына, как Тоберон встряхнулся, стряхивая с лица тревогу.