– Шучу. Я тебе даже благодарен. – Ну что, за встречу? – Он поднял бокал с «Чинзано», и мы чокнулись. Я выпил его с удовольствием – хорошее вино. – От Котенка есть вести? – спросил я. – Звонил в семью, где она проживает. Довольна. Радуется. – Испортишь мне ребенка, – вздохнул я. – Вы ее и так уже избаловали. Теперь вон в Англию заслали. – Катюшка и мой ребенок. Я ей только добра желаю. Пусть вращается в Европе, учит английский. Подрастет – в Кембридж поедет. – Я хочу, чтобы она выросла русской. – Тогда пошли ее в деревню, пусть лапти учится вязать… Лех, ты что, действительно не понимаешь, что в этой стране в обозримом будущем никакого просвета не будет? Она была, есть и останется ямой, родиной нищеты и бандитизма, складом радиоактивных отходов со всего мира. – После тебя и твоих собратьев – точно. – Классовый диспут начался, – он пригубил вино. – Единственное, что тут можно, – это делать сегодня бизнес. Большой бизнес. Какого нет нигде в мире. Но жить лучше где-нибудь в приличном месте. – Это наша страна. Мы за нее в ответе. Я хочу, чтобы Катя выросла с пониманием этой простой истины. – У тебя мечта отдать ее в школу милиции и пустить с автоматом на передний край, бороться за светлое будущее, да? А я хочу послать ее в Кембридж. – Эх, спекулянтская твой душонка… Давай выпьем. Еще полбокала пошли очень хорошо. Потом еще… Потом пришла пора джина. – Леш, у меня к тебе дело. Яйца выеденного не стоит. Тебе только пальцем пошевельнуть, – Володя решил, что я достаточно расслабился и пришла пора брать меня голыми руками. – Излагай. – У нас компаньоны есть из Латинской Америки. Любят русские сувениры. Сейчас их вывезти сложновато – сам знаешь, сколько бюрократии. Неделями по кабинетам проходишь. А у тебя знакомых в Минкульте полно. Сведи их. Пусть помогут с документами на вывоз. Я в долгу не останусь. – Володя, ты ко мне сколько раз с подобными просьбами обращался? – Не помню. Обращался. – А я тебе хоть раз помог? – Нет. – Почему ты думаешь, что сейчас помогу? – Мой дядя самых честных правил, – усмехнулся Володя. – Давай по такому поводу джина дернем. – Лучше еще «Чинзано». Не люблю эту бурду… На следующий день я протолкнул приказ об откомандировании Кости Родина в нашу группу. Его и еще двоих оперативников мы усадили за отработку связей Непомнящего. Занятие далеко не бесполезное. Практика показывает, что, если упорно работать в этом направлении, обязательно наткнешься на что-то интересное и раскроешь-таки дело. Найдем налетчиков на квартиру Непомнящего – найдем убийц Порфирьева. Чует мое сердце – это одни и те же лица. Почерк об этом говорит. А почерк что на бумаге, что преступный – штука устойчивая. Семеныч собрал в полдень сотрудников и сообщил, что вечером намечен рейд по антикварным магазинам и по Арбату. Значит, отыщем несколько значащихся в розыске икон, а девяносто процентов не заметим – ведь описания потерпевшие дают скупые и невнятные. Два года назад на Арбате мы нашли икону, которую внучек украл у бабушки и продавал за двести долларов. Четырнадцатый век, писана еще до Куликовской битвы. Таких икон остались считаные единицы. К ней уже примерялся янки в длинных шортах, но мы его опередили. – Пошли в буфет, – предложил я Железнякову, – а то до ночи провоюем. – Поесть я всегда рад, – согласился он. Мы отстояли небольшую очередь в буфете на втором этаже. Я набрал бутербродов и пирожков с капустой. Мы уселись за столик рядом с огромным самоваром, из которого желающие наливали себе чай. – Егор, мне покоя не дает «клетчатый» из ресторана, – сказал я. – Где-то я его видел. – В кино, – кивнул Железняков. – Фильм «Клуб самоубийц». Там Клетчатый был. – Это я как раз уже вспомнил… Но того типа я точно видел. – Я от тебя это не первый день слышу. Не морочь мне голову, – махнул Егор вилкой, на которой была подцеплена сосиска. – А кому мне еще морочить голову? Самовар за моей спиной перегрелся, и засвистела вырывающаяся оттуда струйка пара. Сработала цепочка ассоциаций. Образы, ощущения пролетели в мозгу. И высветился ответ. – Насос, – я так стукнул по столу, что тарелки и стаканы подпрыгнули. – Чего, припадок? – Железняков едва не подавился. – Насос, точно! * * * Андрей Лугин получил кличку Насос благодаря застарелой астме. Он страдал одышкой, сипел громко, как работающий насос. Долгие годы он был честным, правильным по жизни вором, брал магазины и «богато упакованные» квартиры. К ремеслу своему относился добросовестно, слыл хорошим специалистом. Законы почитал, авторитетов слушался. Когда уровень подрастающего воровского поколения стал падать и даже на строгий режим начали попадать ничего не умеющие желторотики, паханами был брошен клич – все на борьбу с неграмотностью. Насос послушно сел в зону и несколько лет передавал молодым свои знания. А знания были обширные. Плюс к тому смекалка. На весь Союз прогремела история, как он взял квартиру одного народного артиста. Была наводка, что в квартире лежит значительная сумма денег. Насос с подельником виртуозно проникли в квартиру, не нашли сейф с деньгами и несолоно хлебавши подались прочь. Но такую наколку оставлять грех. Тогда он через подставное лицо покупает у народного артиста его подержанную «Волгу». После этого залезает снова в квартиру, без труда находит сейф, вскрывает и уходит с боевым трофеем. Дело в том, что за «Волгу» Насос рассчитался купюрами с нанесенным на них радиоактивным изотопом. При помощи счетчика Гейгера и нашел сейф, где лежали эти деньги. Новую эпоху Насос встретил с солидным грузом отсидок за плечами. Вышел из колонии, посмотрел на стремительно меняющийся мир, вспомнил слова режиссера Говорухина: «Так жить нельзя». Ломать магазины и чистить квартиры – ныне не тот масштаб для серьезного человека. Хотелось действительно больших денег. Насос понял, что в отличие от старорежимных порядков при порядках новых чем больше наворуешь, тем меньше шансов сесть. Седина в голову – бес в ребро. Насос сменил на старости лет профессию. И превратился из вора в кидалу – мошенника. Современные кидалы не размениваются на одну жертву. У Насоса были планы грандиозные. Население как раз стали одаривать ваучерами, и телевизионная реклама нахально убеждала, что эта бумаженция – стошестидесятимиллионная часть достояния страны. Рыжий черт, ответственный в правительстве за приватизацию, с энтузиазмом героев первых пятилеток загонял за ломаный гривенник пароходства, машиностроительные заводы. Для умных секрет Полишинеля был ясен с самого начала, глупые поняли все через некоторое время. Простой человек на ваучер возьмет две акции и будет получать по ним денег в год столько, что хватит аж на пачку сигарет. Ворюга и мафиозо скупит за бесценок мешок бесполезных ваучеров, подмажет кого надо и приобретет на кипу этого бумажного мусора фабричку, станки сдаст на металлолом, корпуса – под склады, а сам с несколькими миллионами долларов проживет очень неплохо. Насос относился к умным людям, все воровские штучки знал отлично и сразу понял, что ваучеризация – не что иное, как невиданный кидок. И можно попасть в число избранных, имеющих с этого кидка густой навар. Для начала он купил ворованный паспорт. На нем пристроилась его фотография. После этого переговорил с братвой, взял «дипломат» с деньгами и отправился в московскую мэрию. Так появилась новая инвестиционная компания «Тигр». И вскоре полосы газет городов, расположенных неподалеку от Москвы, запестрели рекламами. За ваучер гражданам обещалось по пять метров жилой площади. И потянулись в офисы компании зачарованные люди. Когда количество облапошенных подошло к опасной черте и контрольные органы стали интересоваться, что же делается для строительства новых жилых районов и вообще как можно за несколько мятых бумажек общей стоимостью в полсотни долларов купить двухкомнатную квартиру, Насос продал ваучеры чеченам, которые как раз приватизировали в то время мурманский порт, и уехал, не сказав «до свидания». Но наследил. Милиция установила его личность, и в очередной раз фотография Насоса украсила стенд «Их разыскивает милиция». Однажды из Киева пришла бумага, что Насос возник там. Факт удивительный, поскольку самостийцы, включая и МВД, обычно принципиально отказываются общаться с москалями. Поехал задерживать Насоса оперативник из Управления по борьбе с экономическими преступлениями. Ваучероторговец жил у какой-то Мурки в старом Киеве. Московский опер вместе с коллегами-хохлами ворвался в квартиру, застал Насоса и его любовь в постели. – Взял ты меня, начальник. Расколюсь, только одна просьба – дай мне с Тонькой дотрахаться, – просипел Насос. Обещание Насоса расколоться, похоже, настолько потрясло опера, что у того отшибло остатки соображения – если оно вообще было. Разрешил. Зрелище было потрясающим. Толпа милиционеров терпеливо ждала за дверью, пока Насос копошился в постели с девахой, и прислушивалась к скрипу пружин и женским вздохам. Любовные утехи затянулись, даже для порнографического фильма такая активность исключительна. Когда москвич зашел в комнату, то увидел Тоньку, методично, как паровой молот, прыгающую на кровати и издающую эротические крики. Окно было распахнуто. При своей тучной комплекции Насос умудрился перепрыгнуть на пожарную лестницу, взобраться на крышу и оставить всех с носом. Искали Насоса еще долго. Какие-то недоделанные дела завлекли его в Москву, и я совершенно случайно добыл информацию, где он проживает. Снял себе хату Насос в Медведкове. Поехал брать я его с сотрудниками УЭПа. «Хрущобы». Ряды пятиэтажек. Вот что такое Медведково. Мы поднимались по лестнице – лифт для «хрущобы» излишняя роскошь. Спецназ мы решили не брать – Насос правила знает, в милицию стрелять не станет. Правда, в этом я не был до конца уверен. Людям свойственно меняться. Вчерашние правильные воры становятся теперь отпетыми мокрушниками. Я раздумывал, не встретит ли нас выстрел из пистолета или «лимонка». На лестничном пролете нос в нос столкнулся с мужчиной. Тот отпрянул и произнес: – Извините. Мы поднялись на четвертый этаж. Дверь в квартире была хлипкая. Я с размаху вышиб ее с первого раза. Мы залетели внутрь. Насос сидел на кухне и лопал яичницу с беконом. Скосив на нас глаза, он продолжил жевать. – Здорово, Насос, – сказал я. – Менты пожаловали, – набитым ртом промычал он, выпил кофе со сливками. – Двадцать тысяч баксов на всех хватит? – Ты чего? – Тогда пятьдесят. – Нет. Нам приз, – на манер игрока в «Поле чудес» произнес я. – Ну и дураки… Ощущение опасности обостряет ум и память. Если бы я не ждал взрыва гранаты или пули, то, может, ничего и не запомнил бы. Но такие моменты запоминаются в деталях. Так что через год я смог вспомнить того мужчину, с которым столкнулся на лестнице. Второй раз я встретился с ним в ресторане. Он и был тем самым «клетчатым». И он тоже вспомнил меня… * * * Из узкого окна кабинета был виден маленький дворик, высокий забор с колючей проволокой, вышки с автоматчиками. «МАЗ» с прицепом подкатил к воротам, створки медленно разошлись, и он въехал в «шлюз». Двое молодых ребят в спорткостюмах и с автоматами осмотрели его, потом большая лоснящаяся овчарка сноровисто пробежала вдоль машины, принюхиваясь, есть ли запахи, на которые ее натаскивали. Затем раскрылись вторые ворота. Машина неторопливо подалась вперед, прочь из этого мира, опутанного колючей проволокой, проникнуть сквозь которую могут только избранные – люди в военной форме, зэки по этапу или со справкой об освобождении, а еще разные привилегированные праздношатающиеся типа меня. Здесь чистилище, в котором грешники, как правило, не очищаются от грехов, а множат их. Здесь зона. Близился вечер. Сегодня я пережил двухчасовой перелет на «Ту-154» – событие для меня из разряда неприятных. Я боюсь самолетов. Как дикарь, увидевший железную птицу, я не могу понять, как они летают, и не могу свыкнуться с мыслью, что только пол и багажный отсек отделяют меня от десятикилометровой пропасти. После этого было полуторачасовое путешествие на электричке. И вот цель моего путешествия – исправительно-трудовое учреждение строгого режима. Здесь проводит время немало интересного народа. Среди переменного состава значится гражданин Андрей Лугин по кличке Насос. Кабинет принадлежал начальнику оперчасти – худому майору с тяжелым взглядом и нервным высоким голосом, по его шее сверху вниз шел длинный шрам. «Кум» после начальника колонии – это второй человек на зоне, а если «хозяин» слабоват, то и первый. – Разваливаются зоны, – произнес майор. – Работы нет – производство стоит. Денег нет. Вон охранники, думаешь, почему не в форме. Войсковую охрану сняли, на нас повесили, а у нас денег на форму нет. – Правда, что ли?