– Мне нужен номер квартиры, – сказал я. – Попробуем, – отозвался «союзник». Через некоторое время прошло сообщение: – Четвертый этаж. Квартира сто сороковая. – Молодцы! – воскликнул я. – Говорит Двенадцать-пять, – зашуршала рация. – Подводим третий объект. Группа «союзников», ведущая Датчанина, появилась в зоне радиослышимости. – Двенадцать-один, ответьте Третьему. Какова расстановка сил? – произнес я в микрофон. – Объект три на своем «контейнере». За ним – «Жигули»-«девятка» с тонированными стеклами. В ней три «быка» – объект четыре с двумя подельниками. – Понял. Отбой. Джип остановился во дворе дома, недалеко от синего «Мерседеса». «Девятка» с тонированными стеклами встала на обочине шоссе. – Объект три заходит в подъезд, – донеслось из рации. Вижу. Все вижу. Датчанин – элегантный, в костюме с иголочки, в руке – портфель. Только бы товар был у него с собой. Двое «быков» вошли в подъезд вслед за ним. Будут подстраховывать на всякий пожарный. Не доверяет Датчанин торговым партнерам. Нет чтобы взять пример со своих заморских друзей – те прибыли без охраны, надеясь на честное русское слово. А может, Датчанин решил их кинуть? Вот было бы здорово. – «Быки» пристроились на лестничной площадке на четвертом этаже, – сообщил «союзник». – Дисциплинированно ждут. Я тоже решил подождать. Пускай договаривающиеся стороны расслабятся, займутся делом… – Ну что, достаточно? – через пять минут спросил я Железнякова. – Созрели груши. Пора начинать трясти, – кивнул Железняков. Я взял микрофон, повторил порядок действий. – Начинаем. Вырулив на шоссе, я покрутился, перескочил на встречную полосу и остановил машину у двора. – Пошли, Егор. Железняков перекрестился, щелкнул затвором «макарова», поставил «игрушку» на предохранитель и сунул в кобуру. «Быки» скучали на лестничной площадке. Один из них – широкоплечий, с мясистым бритым затылком, в кожаной куртке – сидел на ступенях. Второй – высокий, с длинными волосами, перетянутыми сзади резинкой, – смотрел в окно. – Привет, орлы. К стеночке. Милиция, – я вытащил пистолет. Бритозатылочный на глазах начал бледнеть. Бог ты мой, чего же нас так пугаться? – Вы чего, мы никого не трогаем, – завел обычную волынку волосатый. – Стоять! К стене! – Сверху, как землетрясение, обрушились собровцы. Привычно рукоятки заходили по ребрам, и «быки» прокляли свою нерасторопность. Когда говорят к стене – надо выполнять немедленно. – У этого ствол, – сообщил мне старший группы, приподнимая куртку размазанного в тонкий слой по полу волосатого. «ТТ» «желтой», китайской, сборки был приткнут сзади за ремнем брюк – чтобы легче было в случае чего выхватывать. – А у второго – электрошоковая дубинка. И рация «Моторолла». – Мафия, – хмыкнул я. – Вы нас не за тех приняли, – продолжал лепетать бритозатылочный. – Пасть захлопни, – дружески посоветовал собровец. – Теперь пошли дальше, – приказал я и направился к дверям сто сороковой квартиры. Дверь, на наше счастье, оказалась деревянной, а не металлической. Металлическую можно взять только «ключом» – специальным взрывным устройством. Вещь слишком эффектная – вместе с бандитской дверью сносит двери всех соседей. У бабушек и дедушек начинаются сердечные приступы, а домашние собаки теряют аппетит. Огромный собровец с кряканьем снес деревянную дверь плечом, и мы ворвались в квартиру. – Милиция! Всем оставаться на местах! – порекомендовал я. За мной маячил технарь с видеокамерой. Он фиксировал на видеопленку трогательную сцену – укрепление дружбы и сотрудничества между латиноамериканской и российской мафией. Изо рта сидящего в кресле дона Рамона выпала сигарета и теперь жгла ковер. На журнальном столике перед пристроившимся на диване доном Педро были разложены золотые побрякушки. Он таращил на нас глаза, как просчитавшийся не в свою пользу азербайджанский торговец бананами на Черемушкинском рынке. Датчанин впился пальцами в подлокотники кресла и метал глазами молнии. Рядом с ним на полу лежал кожаный «дипломат». – Здесь будет произведен обыск, – сообщил я. – Провокация! – взвился Рамон Мендос, дало знать о себе дипломатическое воспитание. – Вы не имеете права! – Имеем, – резонно возразил я. – Вот постановление о производстве обыска. – Это провокация! Датчанин молчал. Дон Педро Зарате забалабонил что-то на своем языке, а Рамон замахал руками. – Здесь можно переговариваться только на русском, – отрезал я. – У нас есть свой переводчик. Все через него. – Вы не можете! – Дипломат возбуждался все больше. – Провокация! В квартире стало тесно от оперативников, понятых. Началась обычная суета и столпотворение. Я подозвал техника с видеокамерой и понятых. Открыл кожаный «дипломат». В нем лежали пачки стодолларовых купюр. Мы развели всех по разным комнатам и начали требовать объяснения, чем этот интернационал здесь занимался и кому принадлежат предметы. – Я ничего не скажу, – Мендос говорил с сильным акцентом, но фразы выстраивал безукоризненно. – Я буду жаловаться! Вы не имеете права! Я сейчас уйду. Неприкосновенность. Мендос действительно попытался пробиться через меня с кухни. Интересно, на что он надеялся? – Русский хорошо знаешь? – Я взял его за шкирман и встряхнул. – Тогда слушай. Закрой варежку. Раззявишь ее, только когда я что-то спрошу, чурка долбаная. Егор поморщился. Ему, гуманисту, претили и такие слова, и такие действия. Все-таки с посольской штучкой дело имеем. А только мне плевать. Я же не в МИДе работаю. – Откуда деньги и золото? – полюбопытствовал я. – Деньги сеньора Зарате, – затараторил дипломат. – Золото – русского сеньора. – Понятно. Купля-продажа. Незаконные валютные операции. Вы – посредник. Высылка из страны, дон Рамон. Здесь вам не Бразилия. – Я из Аргентины, – подавленно произнес третий секретарь. – Не было сделки. Не доказано. Провокация. – Понятно. Дон Педро без чемодана с деньгами не ходит. А русский сеньор без чемодана с золотом. Это вы в МИДе объясните. Кстати, вещички-то у вашего русского приятеля краденые. – Мы ничего не знали! – Разворовали вы, обезьяны, Россию, – вздохнул я. – Егор, обеспечь права неприкосновенного гостя. Созвонись с кем надо. – Вы оскорбляете представителя большой суверенной державы. – Рамон Мендос напыжился. – Вам провокация даром не пройдет. – Сейчас в лоб получишь, дипломат, и все дела. Все равно ничего не докажешь. Не в контрразведку попал – этикету не обучены. Так что лучше не выделывайся, – я похлопал третьего секретаря ладонью по загривку. Подонки, разворовали мою страну. И еще расшаркивайся перед ними. Не дождется. – Вы с нами так обращаетесь, потому что мы представители страны третьего мира, – обиделся третий секретарь. – С американцами вы бы такого не позволили. – Еще как позволили бы. Год назад мы крутили убийство. Один из свидетелей, подвязанных в темных делах, был сотрудником посольства США. Вызвали его в отделение милиции. Приехать он приехал, но наглый бесконечно и безудержно – представитель державы, завоевавшей мировое господство. Не говорит, а цедит. Как на бабуинов на нас смотрел. А ребята в отделении нервные попались, прописали ему порцию тумаков. Куда только весь лоск делся? Запел лучше штатного осведомителя… – Леш, на секунду, – вызвал меня в коридор Симонов. – У нас тут такие дела… Распадин ушел. – Твою мать! Как? Вы же его контролировали! – Самбист как чухнул, что тучи сгущаются, по газам – и вперед. Мы на такой поворот рассчитывали. Думали его по дороге перехватить. Но у нас мотор сдох. Не завелся даже, зараза. Чего, не знаешь, на каком старье работаем? – Распадин у метро «Автозаводская» живет. Бери двух ребят, и двигаем к нему до хаты с обыском, – приказал я. * * *