– К-какого человека? – Вот этого, – я положил на стол фотографии с осмотра места происшествия – цветные, годящиеся в любой журнал. И фотографии марок из каталога, составленного покойным. – Спета, бедолага, твоя песенка, если как на духу все не выложишь… Гена, спортсмен спортсмена всегда поймет. Я третье место по Союзу имел. Бокс. – З-заметно, – кивнул он, потирая челюсть. – Мой тебе добрый совет – рассказывай все, тебе же будет лучше. Статья ох какая тяжелая. В этой истории несколько трупов. Пожизненный срок светит. Представь, Гена, из тюрьмы не выйдешь никогда, даже в глубокой старости. Через несколько минут Гена раскололся… Ключевые слова эпохи. В определенные исторические моменты они звучат в сознании всех людей. Реввоенсовет. ЧСИР – член семьи изменника Родины. Коллективизация. Кукуруза. Ускорение. Сейчас одно из наиболее ходовых и выразительных слов – «наезд». В девяностые годы оно утратило связь с дорожно-транспортными происшествиями, начало отражать нечто иное. Наезд – это когда ты крут, тебе нужны деньги, ты знаешь, где они плохо лежат, приходишь к их владельцу, не такому крутому, как ты, и требуешь их отдать. «Плати, а не то»… Это «не то» включает в себя широкий спектр угроз. Набить физиономию, застрелить, замучить, донести в милицию, украсть ребенка, подпалить пятки. Наезды могут быть по поводу и без повода. Невозвращенные долги, возрастающие многократно, реальный или мнимый ущерб, набирающий вес будто от комбикорма с каждым часом. Наезжают на богатых и бедных. На правых и виноватых. На бомжей и депутатов. На инвалидов и мастеров спорта по самбо… Гена и был тем самым мастером спорта по самбо, на которого наехала крутая братва. За что, почему и при каких обстоятельствах – Гена не сказал. О том, что хотели с него, нищего, тоже не упомянул. Просто сказал, то, что от него требовали, не смог бы отдать никогда. Жизнь у жертвы наезда становится безысходно-мрачной. На что надеяться? К властям идти – страшно. Не будут же тебя всю жизнь защищать. Вон преступников задерживают и тут же отпускают. Платить? Можно. Но не всегда получается. Иногда аппетиты «наезжальщиков» куда больше возможностей жертвы, как в случае с Геной. Куда крестьянину податься? Как уберечься от жакана или кинжала? Пойти к кому-то, кто более крут. Тебя возьмут, небесплатно, под защиту. Начнутся «стрелки», «разборки», «отступные» (тоже слова эпохи). Если повезет – сможешь выйти из ситуации с наименьшими потерями. Бежать или топиться Гене не пришлось. Он нашел крутого спасителя – Датчанина. Те, кто наезжал на Гену, были рангом пожиже, тертый урка отшил их без всякого труда. Работа была сделана. За работу надо платить. С нищего взять нечего. Кроме мозолистых рук. Гена Датчанину понравился. И он принял самбиста в свою бригаду. Весьма немногочисленную. Гена начал отрабатывать долги. То есть заниматься примерно такими же наездами. Датчанин всегда был осторожным человеком. Список его старых знакомых, взлетевших высоко и видевших блеск золотых кущ, зеленые просторы миллионнодолларовых полей и низко упавших, кончивших свою жизнь в развороченных взрывами автомашинах, в канализационных отстойниках с галстуком из троса на шее был весьма длинен. Крупную бригаду Датчанин разворачивать не стал. Нашел свое место под солнцем. Брал заказы: отшить «наезжальщиков», совершить заказной налет. С мокрыми делами не связывались. Миллионы не капали, но и на бедность не жаловались. С Пельменем у Датчанина сложились сложные отношения. Когда-то они сидели вместе. Датчанин взял его в дело. Но подельник не раз проявлял необузданный нрав и излишнее пристрастие к спиртному. Датчанин боялся, что подельник доведет до беды, и на это были основания. Пару раз едва не дошло до открытых стычек. Датчанин уважал тишину и отсутствие рекламы. Пельмень же всем лез на глаза. Часто игнорировал указания шефа. И даже втихую утаивал деньги от общака. – Надоел. Еще хоть раз подставишь – завалю, к чертовой матери. Я свои обещания держу, – заявил однажды Датчанин. В один прекрасный день Датчанин позвонил самбисту: – Гена. Дело есть. Встречаемся. Срочно. – Взять кого с собой? – спросил Гена. Пару раз он подключал к наиболее простым делам товарищей по спорту. – Никого. Вдвоем справимся. На «Ниссане» они отправились в Новые Черемушки. Выставились во дворе огромного дома. – Вон окно. Как оттуда рукой махнут – не прошляпь. – Усек, – кивнул Гена. Так и произошло. Силуэт в окне. Взмах руки. – Теперь готовься, самбист. Видишь шакала в кожанке – из подъезда вышел. Берем его и усаживаем в нашу машину. Невысокий, широкоплечий человек лет сорока в кожаной куртке, отделанных кожей брюках и в кожаной кепке подошел к «Жигулям» и начал возиться у замка. Гена взял его руку на залом, аккуратно, так, что со стороны казалось, будто они просто беседуют. Датчанин сунул «кожаному» красную книжку. – Не суетись. Уголовный розыск. «Кожаный» сразу обмяк, ослаб. Позволил без шума усадить себя в «Ниссан». Заволновался только, когда машина двинула не на Петровку, а за Кольцевую дорогу. Но что сделаешь, когда руки закованы в наручники, а в бок впивается заточка? Били «кожаного» долго. За что – Гена не вникал. Понял лишь, что тот относится тоже к «наезжальщикам», но наехал не на того, на кого надо. Теперь Датчанин пытался выбить у него адрес и имя босса. Старался в основном сам Датчанин, Гена бить беспомощных людей не любил. «Кожаного» пристегнули к толстому суку наручником, и Датчанин охаживал жертву резиновой дубинкой. Потом в ход пошел электрошокер. Держался «кожаный» стойко, долго и бесполезно. С самого начала было понятно, что его принудят признаться, просто признание обойдется дороже на несколько сломанных ребер. Что именно рассказал он Датчанину, Гена не слышал. Его это не интересовало. Он пытался справиться с подступавшей тошнотой и предпочитал смотреть в сторону, а не на истекающего кровью человека. – Ну что теперь, закопать тебя? – спросил Датчанин. – Не надо, – как-то обреченно произнес «кожаный», не надеясь ни на что. Он смирился со смертью, просто пытался использовать последний призрачный шанс. – Прошу, не надо. Гена понял, к чему идет дело, и хотел встрять. Убивать никого они не договаривались. Его душа протестовала против убийства. Ему не хотелось этого. – Живи, – отмахнулся Датчанин. – Только на пути больше не вставай. И никому ни о чем не говори. – Клянусь, кореш. Клянусь чем хочешь! – Не клянись. Кому твои клятвы нужны?.. Через день Гена по делу заглянул к Датчанину. На столе были разложены золотые, как показалось Гене, довольно неказистые предметы – потертые, старые. Вон в ювелирторге штучки-дрючки есть – загляденье. А это старье… На стуле лежал альбом с марками. Гена просмотрел его. – Собираешь? – спросил Датчанин. – Братишка собирает. – Тогда бери. Мне этот мусор ни к чему… * * * – Здравствуй, Алексей. – Здравствуй, женушка. – Бывшая женушка. – Запамятовал. – Тебе Котенок через наших знакомых письмо передала. – На английском языке? – На русском. Написано: «Дорогому папочке». Я ее восторгов по отношению к тебе не разделяю. – Убит горем после таких твоих слов… Как письмо взять? – Подъезжай часов в восемь. Володька задержится сегодня. Тебе ему лучше на глаза не попадаться. Он на тебя зол как черт. – Почему? – Ты ему какую-то подлость сделал. Он злится на тебя, а виноватая получаюсь я – всегда под рукой. Господи, мне от тебя покоя и в могиле не будет. – Будет. Нас похоронят на разных кладбищах. – А ты, никак, на Новодевичье рассчитываешь?.. Ну хватит. Придешь? – Приду. Я повесил телефонную трубку. Володька на меня зол как черт. Интересно, с какого такого лешего он на меня зол? Я с ним живу в разных измерениях. Наши интересы никак не пересекаются… Ровно в двадцать часов я был в подъезде нового дома около метро «Юго-Западная». Володька недавно купил здесь квартиру. Дом был что надо, для новых русских, с подземными гаражами, просторными холлами и отъевшимся амбалом в качестве привратника у входа. – Вы к кому? – снисходительно и подозрительно осведомился он, заслоняя проход и играя резиновой дубинкой. Костюмчик у меня явно не соответствовал местным стандартам. – Милиция, – продемонстрировал я удостоверение. Он лишь скользнул глазом по нему и набычился. – Ну и что? К кому? Во мне взыграла справедливая обида за нашу контору, которую тут в грош не ставят. – Всем сопливым объяснять? Не мельтеши, сынок, – я отодвинул слегка оторопевшего охранника и пошел к лифтам. – Отдыхай… Надя только что пришла с работы и еще не сняла свой строгий, элегантно сидящий на ней костюм. Деловая женщина. Рекламная львица. Такие цыпочки лезут во все шоу на телевидение и, улыбаясь, одаривая гостей передачи талонами, путевками и электромиксерами, несут какую-нибудь чушь типа «только у нас вы можете»… – Заходи, – кивнула она. – Кофе будешь? – Буду. Ты какая-то задерганная, – сделал я ей комплимент. – Мешки под глазами. Она недовольно взглянула на себя в зеркало, потрогала кожу на лице. – Где ты видишь мешки? – А что, нету? Тогда извини. – Галантен, как всегда… Деньги делаю. Забегалась. – Правильно. Хочешь иметь мешки денег, поимей сперва мешки под глазами. Где твой кофе? Мы прошли на кухню. Она начала нажимать какие-то клавиши, заработала, загудела скрытая механика. Кухня была как на космическом корабле – последнее слово техники. Через пару минут кофе был готов. На столе появились пирожные.