– Вот, – протянул он написанную мной повестку. – Вызывали, товарищ майор? – Ага, – чиновно произнес я. – Присаживайтесь. Разговор у нас будет серьезный. По душам. – А чего случилось-то? – спросил Полковник несколько обеспокоенно. Он расположился на стуле, теребя в руках кожаную кепку с кнопкой наверху. Широкоплечий, кряжистый, сильный мужик. Деревенская хватка. Не пьет, не курит. Золотые руки. Слесарит. Работал бы, поднимал хозяйство и горя не знал в своей деревне. Непьющий селянин и по старым временам жил бы неплохо. Ан нет. Потянул лихой промысел. Сердцу не прикажешь. – Сидели? – показал я на изрисованные татуировками, с тремя перстнями руки. – По молодости дурь в голове играла. – И что, не до конца доиграла? – В смысле? – Опять в тюрьму собрались? – В смысле? – Дурку валять будете? Рассказывайте-ка все, гражданин Половников. Вот так я рубанул. Морда топором. Брови сдвинуть. Все, теперь в роли Угрюм-Бурчеева сниматься могу. – Я что-то не понимаю, – Полковник насторожился, но держался хорошо. – Не понимают они, – хмыкнул Железняков. – Расскажите, гражданин Непонимайка, как вы человека убили. Кровь отхлынула от его красной физиономии. Даже если он и ждал этого вопроса, все равно шарахнул он по нему крепко. Одно дело – ждать чего-то. И совсем другое – получить. – В смысле? Какого человека? – Живого! – гаркнул я. – А вы его сделали мертвым! Полковник сильнее затеребил кепку, пробуя ее на прочность. – Хрень зеленая, – откомментировал он мои слова. – Не выражайтесь. Тут вам милиция, а не свиноферма. Ездят по людям, что по траве. И еще выражаются. – Как ездят? В смысле? – Около двадцати трех часов пятнадцатого марта сего года вы на принадлежащей вам автомашине «Жигули» за государственным номером 19–45 на трассе около населенного пункта Васильевка совершили наезд на гражданина Самагина, – нудно, с расстановкой, безукоризненно соблюдая стиль протокола, загундосил я, пытаясь, чтобы голос звучал как можно гнуснее. – С места происшествия скрылись. Потерпевший скончался в районной больнице. – Очень жаль, – обрадованно произнес Полковник. – А когда переезжали его, жаль не было? – возмутился Железняков. – Не отвертитесь. Свидетели показывают, что были «Жигули». По всем приметам – ваша машина. – Но… – Явка с повинной. И надежда на мягкость суда, – отрезал я. – Больше вам надеяться не на что. Будете признаваться? – Хренотень-то какая! – Не будет, – махнул рукой Железняков. – Тогда в камеру? – За дорожно-транспортное? – изумился Полковник. – С трупом. – Уф, дайте продышаться… Я подождал, пока Полковник продышится. – Пятнадцатого марта? – Его лицо просветлело. – Нет, начальники, не выйдет у вас это дельце на меня повесить. И не старайтесь. – Почему? – удивился я. – Я в этот день был в Москве. – А почему не в лесу грибы собирал? – загоготал я. – У жены спросите. – Жена – главный свидетель. Прекрасно, – кивнул я. – Жене говорит, что в Москву, а сам к любовнице. По дороге человека сшибает. Но не расстраивается. Потому что на человека ему плевать, – напирал Железняков. – Вы где работаете? – спросил я. – Пока нигде. – А что вам в Москве было делать? – осведомился Железняков. – К друзьям ездил. Дела были. – Что за друзья? – давил Железняков. – Неохота их впутывать. – Чего с ним время терять? – махнул я рукой. – Забиваем в камеру. – Э, начальнички, вы чего? У Виталика спросите. Я у него жил. – Кто еще может подтвердить? – Женщина его. И еще… Он начал называть телефоны, адреса и имена. Набралось достаточно. – А пятнадцатого я вообще был нетранспортабелен. Упал сильно и повредился. Отлеживался у другана. У Николы. – Упал? К врачу обращались? – В травмопункт Пролетарского района. – Понятно. Пишите объяснение. Написал собственноручное объяснение, когда и у кого был в Москве. Затем был допрошен с магнитофоном. Наконец формальности были закончены. Доказательств, что в день убийства он был в Москве, мы надыбали предостаточно. Половина задания выполнена. – Пишите: «Протокол мною прочитан, с моих слов записано верно». Замечания и дополнения есть? Нет? Так и пишите: «Замечаний и дополнений не имею». Роспись. Здесь. Здесь. Здесь. Все… – Вы проверьте, – настаивал Полковник. – Обязательно, – сказал я. – А то – сразу в камеру. Незаконный арест. – Несомненно. – Ни на кого я не наезжал. – Никаких сомнений, – соглашался я. – Да? – вдруг удивился миролюбивости моего тона он. – Конечно, Полковник. Ни на кого ты не наезжал. Ты человека завалил в Москве. Мы из МУРа. Лицо Полковника стало дряблым, рот безвольно полуоткрылся… Через час он выложил все. * * * Вчера весь день моросил противный мелкий дождь, но сегодня распогодилось. Лучи солнца обрушивались на неприкрытую облаками обнаженную землю, падали в окно моего кабинета и отражались от лысины Непомнящего. Интересно, он ее моет по утрам или просто тряпочкой протирает, как ветровое стекло автомобиля? Спросить бы, да обидится.