* * * Симонов с небрежностью профессионала-водителя вел трофейную бандитскую «Волгу». Кавалькада оперативных и добытых у врага машин выбралась на шоссе, где можно было набрать приличную скорость. Трасса была почти пустая, лишь изредка по ней проносились на большой скорости автомобили. Ближе к Москве стали попадаться уснувшие стада фур – водилы-дальнобойщики, не понаслышке зная о грабежах и рэкете на дорогах, предпочитали держаться поближе друг к другу и вместе отбиваться от разбойного люда. В салоне «Волги», помимо Симонова, пребывали еще двое рубоповцев, а также пленные – Малыш и Кузя. Комплекция и у оперов, и у задержанных была солидная, но внутри «тридцать первая» «Волга» просторна, так что уместились все, хоть и с трудом. Часы показывали десять минут четвертого, но сон уже ушел, оставив вместо себя тяжесть в голове. Вдали уже маячили московские огни. – Ну чего, сынки, – осведомился лениво Симонов, – доигрались в казаки-разбойники? «Сынки» были в настроении, не располагающем к исповедям. – Надоели, – махнул широченной ладонью рубоповец. – Любой болван считает, что если у него есть баксы и пистолет, так он уже не болван. – Мы ничего плохого не сделали, – наконец счел нужным начать отбрехиваться Кузя. И получил тычок локтем в бок. – Молчал бы уж, урод, – сказал рубоповец. – Работай из-за вас по ночам. – Шпана, – Симонов засунул в рот сигарету, не выпуская рулевого колеса, щелкнул зажигалкой и затянулся. – Оставить бы вас здесь в лесочке со свинцовыми примочками. Наука была бы всей столичной крутизне. Моментом бы по щелям все забились. – Точно, – кивнул рубоповец. – Мы два года назад одного из крутых авторитетов во время мероприятия грохнули, а потом слух пустили, что теперь всех будем отстреливать. Тут же авторитеты в Америку свинтили. Два месяца там жили, пока не поняли, что это шутка. – В каждой шутке есть доля правды, – хмыкнул Симонов. – Мы не… – опять начал Кузя, мало общавшийся с операми и не знавший, что дешевле не распускать язык. – Костя, – сказал Симонов, обернувшись и отвлекаясь от дороги, – закрой ему поганую пасть. – Сейчас, – кивнул рубоповец. Но закрыть клиенту пасть не успел. В последний момент Симонов вывернул руль, объезжая колдобину, и врезал по тормозам. Но ничего не помогло. Машину влекло к обочине. – Е!.. – воскликнул Симонов. «Тридцать первая» вылетела на обочину – благо, было невысоко – и покатилась по траве. Хрясь – днище с размаху налетело на вросший в землю, незнамо откуда здесь взявшийся бетонный блок. Звон стекла. Еще один удар. «Волга» замерла. – У, блин, нога, – застонал рубоповец. Неожиданно Малыш резко рванул защелку, а потом ручку дверцы и вывалился из машины. – Кузя! – Он дернул за рукав товарища, увлекая за собой. Секунда – и они уже бежали, спотыкаясь, прочь – к лесополосе, к свободе. Симонов выругался, выскочил из машины. – Стоять! Он выдернул пистолет, передернул затвор. – Стоять! Стреляю! Ударил по ушам хлесткий выстрел. Кузя, более прыткий, уже скрылся за деревьями. Малыш же остановился как вкопанный, взметнув руки в наручниках вверх. – Стоять, кому сказано! – Симонов рванул вперед, преодолел расстояние, отделявшее его от Малыша, и с разбегу пнул его в зад. – Идиот, – прошипел он негромко. – Вали отсюда! Малыш дернулся, неуверенно побежал в чащу. – Стой, сволочь! Грянул еще один выстрел. На этот раз он не сдержал прыть беглеца. – Ушли, шаромыжники! – громко крикнул Симонов, направился обратно к покореженной машине. – Крепко сели, – сказал рубоповец, похлопывая «Волгу» по крылу и усаживаясь на багажник. – Зато убедительно, – тихо произнес второй оперативник. – Будем надеяться, – кивнул Симонов. – Как нога? – Ничего. Зашиб немного. – Заживет. – Симонов взял рацию. Усмехнулся про себя. В ассоциацию каскадеров, что ли, заяву подать? За такой трюк примут без очереди. – Говорит Третий. Мы на мель крепко сели. Клиенты сорвались. Подберите нас. * * * Ночь выдалась прохладная. Легкая ветровка почти не грела. Да и сказывалась вторая неприютная ночь. Хочется горячего кофейку, борща или просто чаю, можно без сахара. Но куда там. Сиди сиднем, шевелись поменьше и рта не разевай. Тишина – друг опера в засаде. Два часа прошло после того, как мои коллеги снялись и отправились работать с задержанными. Опергруппа Одинцовского УВД давно осмотрела место происшествия. Работали, как обычно, тяп-ляп. Изъяли гильзы, составили беглый протокол, выковыряли из оконных рам пули и удалились. Меня это вполне устраивало. В доме было влажно, промозгло. На улице, пожалуй, сейчас получше. Но мне туда носа нельзя показывать. И двоим собровцам рядом со мной – тоже. Место наше здесь. Должны сидеть тихо, как мышки. Хотя почему – как мышки? Мыши тут топают слонами. Вон опять в углу зашуршало. И какой-то звук – кто-то что-то в этом углу грызет… Нет, наверное, это все же не мыши, а крысы. Слишком громкое и самозабвенное хрумканье. И жуют то ли дерево, то ли бетон. Ненавижу крыс и змей. Правда, змей тут, похоже, нет, если только Яго не завел пару сторожевых кобр. Холодно. Сквозняки. Насморк гарантирован. Хороший такой насморк, чтобы неделю шмыгать носом и делиться с друзьями бациллами. Хотя нет – чем противнее обстановка, тем меньше шансов разболеться. Необъяснимый закон природы. Лишь бы дожить до горячего завтрака. И до чашки чаю. Можно, как уже говорилось, без сахара. Я пошевелился. Нога затекла. И нос от сквозняка болит. Он все время болит от холода после того, как мне его сломали на первенстве Союза… Черт возьми, время, наверное, все же штука одушевленная. Со своим характером. И характером гнусным. В засадах и в очереди у зубного врача оно тянется жвачкой «Стиморол», а на отдыхе в приятной компании мелькает болидом на небосклоне. Полчетвертого на часах. «Гаврила ждал в засаде зайца». Куда же это заяц подевался? Не передумал ли? Не решил ли подождать денек-другой? Нет, вряд ли. Тебя, зайчишка-шалунишка, высокотемпературной плазмой жжет нетерпение. Должен ты появиться. Не подведи уж нас. Пожалуйста… – Говорит Седьмой, – едва слышно зашуршала рация. – Готовьтесь к приему гостей. Не подвел, заяц… Впрочем, о гостях я уже догадался. Тиха подмосковная ночь. И шум моторов в ней слышен прекрасно. – «Черокки» и «Москвич», – расписывал ситуацию Седьмой. – Двое в дом заходят. Трое на улице сторожат. – Принимайте троих, – прошептал я. – Об этих мы позаботимся… Послышался скрип двери. Шуршание подошв по бетонному полу. Приглушенные голоса. Резкий в тишине дома стук. Ругань. – Твою мать! Понаставили табуреток! Опять шарканье подошв. – Здесь, кажется, – другой голос. Точно. Информация у посетителей исчерпывающая. Они остановились перед камином. – Дай открою, – первый голос. Знали бы они, что за этой драматической кульминационной сценой, именуемой «Крах операции «Сокровище», наблюдают благодарные театралы… Все, пора и нам на сцену. Теперь надо зажечь мощный фонарь. Кинуться в соседнюю комнату. Диким голосом заорать: – Милиция! К стене! Луч выхватил из темноты парочку – один высокий квадрат, второй – среднего роста хлюпик. Рука хлюпика тянется назад, за ремень. Мне объяснять не надо, что сзади за ремнем обычно бандюки прячут пистолеты – быстрее при разборах выхватывать. Теперь надо двигаться порезвее. Разделяющее нас расстояние я преодолеваю стрелой. А мой прямой в лоб летит пращой. Удар не в полную силу – я же не убивец. Хлюпик растекается по стене. Из его руки со стуком выпадает шестнадцатизарядный «глок». Боец СОБРа ногой сшибает дыхалку у квадратного и ударом пистолета в челюсть «доделывает» его, роняет на пол. Да, из клиентов бойцы получились никакие. Избиение младенцев. С улицы слышны крики. Хлопки выстрелов. Шум быстро стихает. – Упаковали всех, – сообщил зашедший в дом командир группы СОБРа. – Кто стрелял? – спросил я. – Мы, кто же еще. – В кого? – Вверх. Для урока. Кое-кто решил устроить забег. Квадратного уволокли в соседнюю комнату. Хлюпику я защелкнул наручники и прислонил его к стене. Он стонал, морща лоб. По щеке текла слеза. – Чего, Сергей Франсович, ностальгия замучила? – спросил я.