Но пиздец был ещё не полный… * * * – Обхо-о-о-о-од! Слово прозвучало так неожиданно и громко, что он схватился за уши: перепонки норовили полопаться, это было сродни изощрённой пытке. Голос был низкий, устрашающий, как будто запитченный. В ответ на неведомую команду из темноты, ниоткуда появились неясные фигуры. Они медленно двигались в разных направлениях и так же медленно крутили головами, осматривая серо-зелёный мир вокруг себя. И чем ближе они к нему подходили, тем ощутимее становился его страх, помноженный на нарастающий химический сушняк: ощущение смертельной опасности раздирало горло в кровь и не давало сделать и глотка воздуха. Фигуры эти явно принадлежали не людям: по сравнению с габаритами привычных вещей и ничего не подозревающими соседями, на которых он продолжал смотреть через исчезнувшие стены, эти существа были огромными, под три или даже четыре метра в высоту. И одно из них шло прямо по коридору, подходя всё ближе к его двери (которой, естественно, в этом мире тоже как будто не было). Пять метров… Четыре… Три… Два… Существо вошло в комнату, не замедлив шага. Он замер в оцепенении, боясь выдохнуть. Да уж, это точно не человек: чешуйчатая кожа, покрывавшая мускулистое тело и лицо, делала его похожим на двуногую прямоходящую ящерицу. Когда нечто приблизилось вплотную, он закрыл глаза, уподобившись статуе или трупу. Его сотрясали беззвучные конвульсии, в поисках спасения он готов был провалиться под землю, но знал, что земли под ним нет, лишь пугающее количество этажей и сотни квартир, которые он по-прежнему мог бы детально рассмотреть, если б решился вновь открыть глаза. На миг всё стихло… Но только на миг. – Приё-о-ом! Страшный голос вернулся, став в несколько раз громче. От силы звука голову будто расплющило. Он закричал, затыкая ладонями уши, из которых, казалось, сейчас пойдёт кровь, и инстинктивно открыл глаза. Существо стояло прямо над ним, уставившись узкими зрачками в его полное ужаса лицо. Оно разверзло пасть, из которой тут же высунулся огромный, раздвоенный, как у змеи, язык. На секунду он застыл в воздухе и вдруг, изящно изогнувшись, резко устремился к его телу. Он завопил от боли и с ужасом глянул вниз, сквозь себя: никаких следов на теле не было, однако язык пронзил кожу и был уже внутри его организма. Превозмогая дурноту, он напряг мутнеющий взгляд и увидел, что одна часть языка проникла в располагавшийся возле копчика маленький, но яркий шар, а другая – в другой такой же, находившийся чуть выше лобка. Оба шара источали белую светящуюся субстанцию, которая шла по языку вверх, в рот рептилии, словно электричество по проводам. Существо выкачивало из него жизненную энергию! Он чувствовал это каждой клеткой уставшего тела, но ничего поделать не мог. Повернув слабую голову, он увидел, что рядом с каждым его соседом по дому стояло такое же существо, увлечённое аналогичной процедурой. Теперь он понял, что значила команда «Приём», выкрикнутая незримым начальником сей тюрьмы. Это и был самый настоящий приём, но не связи, а пищи. И питались рептилии людьми. Как всё, оказывается, просто и очевидно, подумал он. Неведомый наркотик, сделавший мир прозрачным, дал ему доступ и к пониманию объективной, а не привычной иллюзорной реальности. Вся эта планета – одна большая тюремная зона. Стала ею многие тысячи лет назад, ещё в ту пору, когда первобытные недочеловеки лазили по деревьям и в страхе прятались от хищных зверей. Однажды на Землю из созвездия Ориона прилетели вот эти рептилоиды и, исследовав нашу флору и фауну вдоль и поперёк, поняли, что приматы, эти постоянно трясущиеся за свою жизнь волосатые млекопитающие, – идеальный для их расы энергетически ценный корм: древние люди, обладая зачатками разума и спектром эмоций, выделяли на протяжении своей относительно долгой жизни так много кортизола, что могли питать собой ещё многие поколения пришельцев-колонистов. Тем достаточно было лишь подключиться к двум нижним чакрам жертвы и с удовольствием пить энергию страха, будто коктейль через трубочку. Для паразитарной расы рептилоидов (они называют себя длинным нечленораздельным для человеческого уха словом, но посвящённые оккультисты именуют их просто – «ануннаки») это единственная форма питания. Ради неё ануннаки покидают собственное созвездие, население которого в результате клановых войн сталкивается с постоянным дефицитом еды, и исследуют на своих высокотехнологичных кораблях новые планеты, где потенциально может теплиться жизнь. Прилетев на Землю, ануннаки быстро поняли, что протолюдям необходима доработка, апгрейд. Нужно было сделать их по-настоящему разумными и несчастными одновременно, ведь именно ум – идеальный источник страдания, выбрасывающего в организм огромное количество драгоценного кортизола. Достаточно было пустить в ход генную инженерию, сделать нас ещё более жалкими, злыми и боящимися самих себя зверями – и вот он, идеальный скот. Но почему же люди их не видят? «Гости» существуют на другого рода частотах, недоступных человеческому восприятию и устройствам нашего цивилизационного уровня. Правда, о существовании паразитов знают заключившие политические союзы и династические браки жрецы: влиятельные бизнесмены и некоторые правители стран, выступающие послушными марионетками и эффективными менеджерами, следящими за ситуацией на планете и создающими идеальные условия для максимальной выработки кортизола у спящего крепким сном человечества. Этот договор действует с незапамятных времён, о его расторжении нет и речи. Мир продолжает жить в иллюзии свободы, насмехаясь над шизофреническими теориями заговора. Система работает безупречно. – Что-о?! Ты же не можешь меня ви-и-идеть! Существо резко выгнулось, точно подавившись выкачиваемой из чакр энергией. Да, он видел. И видел много больше, чем требовалось. В этот миг он снова вспомнил себя ребёнком на беговой дорожке стадиона. Мысль промелькнула и тут же зацементировалась в его сознании. Другого шанса не представится. Прости, мама. Но мне надо бежать. На старт… Внимание… Марш! Он собрал все оставшиеся силы, как мог резко вскочил на ноги, в несколько шагов достиг окна, взлетел на подоконник, выставил правое плечо и подался всей массой вперёд. Послышался звон стекла, но глазами он его не видел. В лицо ударила горячая волна рассекающего материю воздуха, и он полетел вниз, к земле. Подключённый к чакрам язык ящера вытянулся острой струной и уже через секунду порвался, вызвав у своего хозяина, оставшегося где-то там, наверху, пронзительный крик ярости и боли. А он всё бежал из этого мира прочь. К финишу… 7.0 «Курская» 7.1 Что связывает корпорацию, на которую мне «посчастливилось» работать столь долгое время, и всех этих людей – самовлюблённых бизнесменов, загадочных террористов-затворников, брутальных маргинальных гуру, заботливых полицейских, укуренных держателей нелегальных боёв и иных, казалось бы, нисколько не похожих друг на друга жителей мегаполиса? Быть может, все они – тайные агенты корпоративного режима, шпионы, помогающие пускать корни этого ядовитого духа в рыхлую почву нашего общества? Собирают данные о пользователях, определяют тренды в потреблении товаров и услуг компании, влияют на аморфные умы аудитории. Эта гипотеза имела право на существование, но вновь и вновь разбивалась об один-единственный логический волнорез: зачем так утруждаться, когда все данные давно и успешно собираются нашими росфонами и другими инструментами цифрового трекинга? Возможно, дело в том, что высоким технологиям подвластно не всё? Уровень авторитета живого человека, лидера мнений, смотрящего своим последователям в глаза и источающего невидимую химию уверенности, всё ещё высок – несмотря на то что нейронные боты научились в совершенстве имитировать речевые повадки человека, а некоторые роботы так и вовсе являют полноценный физический и умственный слепок Homo digitals. Но если первые прочно вошли в жизнь широких слоёв населения (каждый онлайн-сервис использует «нейронку» для впаривания товаров и услуг), то вторых ещё немного: стопроцентные андроиды с высокоразвитым AI служат в разведках передовых государств (речь о Китае, США и Японии), прикрывают от пуль больших олигархов в качестве специальных сотрудников служб безопасности и занимаются делами хозяйственными и постельными (то есть используются как передовые секс-игрушки) в особняках знаменитостей. Ну и, конечно, как ненавистная мне Наталья, работают в крупнейших корпорациях мира. Все эти мысли тонкими острыми иглами больно впиваются в голову, пока я медленно спускаюсь по широкой лестнице подъезда (хватит с меня на сегодня этих лифтов); спуск кажется вечным, но в конце концов я добираюсь до первого этажа и, с большим усилием отыскав сенсорную кнопку, отвечающую за открытие двери, мысленно обозвав всеми нехорошим словами отечественную привычку применять высокие технологии через одно особое место, выхожу на свежий воздух… Где тут же получаю по затылку тяжёлым и тупым предметом. 7.2 Я с детства боюсь высоты. Угнетающее, давящее человеческую сущность чувство, когда стоишь на самом краю бездны, не в силах сделать решительный шаг, пока смелые «друзья» где-то уже внизу смеются над твоей трусостью и тыкают в тебя маленькими пальчиками (ох, сломать бы их на хрен!). Во времена бессознательной юности я мог часами стоять на небольшом мосту нашего городка в обречённой попытке пересилить себя и прыгнуть в толстую гладь местной реки (чего мне так никогда и не удалось). Ещё раньше, в начальной школе, я безуспешно пытался заставить себя залезть по белым огрызкам кирпичей, выступающим на краю бойлерной, чтобы потом, собрав волю в кулак, прыгнуть на рядом стоящие гаражи. Но однажды с замиранием сердца я поднялся и, зажмурив глаза, сделал шаг вперёд. На какое-то время страх высоты отступил. Но то была иллюзия. Как-то я, пытаясь остаться непойманным в извечных дворовых догонялках (по-нашему это называлось «сыграть в догона»), в очередной раз полез на кирпичную «лестницу» бойлерной. Но покорить её в тот день мне было не суждено: когда до вершины оставалось чуть меньше метра, кирпич, за который я схватился опорной рукой, начал крошиться – и я полетел вниз. Не хочу говорить банальности, но за эти несколько секунд перед глазами и правда пронеслась вся моя бесконечно «долгая» одиннадцатилетняя жизнь. Она была похожа на вечерний мультфильм, который обычно досматриваешь одним глазом, глядя другим плавно накатывающий сон (такой же смутный, но с ещё более непонятным и странным сюжетом). В общем, упал я спиной, страшно ударившись о выпирающий камень затылком. Помню, болел он ещё долго, но, что удивительно, обошлось без сотрясений и переломов. Сейчас затылок болел так же сильно, однако в отсутствии сотрясения я сомневался. Когда наконец смог разлепить налившиеся свинцом веки, то понял, что крупно попал: пространство представляло собой то ли сырой грязный подвал, то ли не менее «приветливую» операционную. Да, я действительно боюсь высоты, но скорее согласился бы откуда-нибудь спрыгнуть, чем находиться сейчас здесь… Вокруг было темно и жутко. Где-то рядом слышалось постукивание капель и какое-то шуршание – еле подняв раскалывающуюся голову, я с ужасом осознал, что надёжно привязан старыми кожаными ремнями к больничной койке. Я запаниковал и хотел было закричать, но этому помешал кляп, который мне вставили вместо болтающегося на шее фильтра. Дело пахло жареным, причём буквально: с каждой секундой я всё отчётливее ощущал запах гари. Вскоре я увидел его источник: послышались шаркающие шаги, и прямо перед лицом появился странного вида паяльник – его раскалённый наконечник напоминал ложку для зачерпывания мороженого. Рядом зазвучал уже знакомый смех, похожий на тявканье гиен. – Доброе утро, дружок. Давай-давай, открывай глазик, он нам сегодня понадобится. Я напряг зрение, чтобы разглядеть «мороженщика», и узнал в нём одного из местных, которые сидели во дворе высотки на «Комсомольской». Поодаль топтался второй. Оба были одеты в засаленные серые халаты, какие обычно носят IT-клинеры низшего разряда – этакие санитары дремучего интернет-леса, которые за смешные деньги вычищают вредоносный спам из цифровых сетей небогатых граждан и разорившихся бизнесов. Всё, что происходило дальше, не поддаётся внятному описанию: настолько жёстко, больно и стремительно это было. Да, я хотел бы рассказать о виртуозном избавлении от ремней, стягивающих руки; о появлении полицейских, выломавших тяжёлую железную дверь и успевших обездвижить этих двоих нейропушками; о внезапном выключении света, которое самым случайным образом «помогло» одному ублюдку задеть дымящимся паяльником другого… Мне даже показалось, что это классический киношный трюк: будто такого поворота сюжета в повествовании вовсе не было, просто предыдущий адресат уж слишком сильно ударил меня в нос за нецелевую трату виртуальных монет, я отключился, и мне снится кошмар… Но нет. Мне действительно безжалостно вырезали глаз вместе с линзой, которую на чёрном рынке можно будет перепрошить (по крайней мере постараться), а после вставить в пустую глазницу какого-нибудь богача-головореза, желающего обзавестись новым апгрейднутым органом с прокачанной системой навигационных карт. Будь я на месте этих уродов, то поступил бы именно так, но конечные цели этой экзекуции оставались так же туманны, как и моё будущее. Я знал про него только одно: моё будущее было, мягко говоря, хреновым. Как, собственно, и настоящее. Это был ад. Я сопротивлялся из последних сил, то и дело теряя сознание. Меня били по щекам и выжигали ткань всё глубже, вынимая орган зрения. Боль была сумасшедшая, такой я ещё не испытывал. Тело тряслось, крик рвался наружу, но кляп не давал ему это сделать. «Хирурги» гадко смеялись и отпускали плоские шутки («Да за тобой глаз да глаз нужен!»), пока я содрогался в конвульсиях и готов был обделаться от нестерпимого напряжения. Я готовился умереть – от болевого шока или от обильной потери крови. И когда мой глаз уже находился в метре от меня, на краю раковины в плотном пластиковом пакете, я наконец провалился в беспамятство – мир вокруг напоследок мигнул и выключился. 7.3 Мне снился страшный сон. Я пребывал на каком-то солнечном острове (интуитивно я догадывался, что это Крит, но вы же знаете эти сны – в них всё слишком зыбко, эфемерно, в том числе интуиция) и ждал наступления огромного вооружённого войска, которое неумолимо приближалось к воротам античного города. Почему-то о наступлении неприятеля знал только я – остальные же продолжали безмятежно жить своей жизнью. Рассказывать местным о нежданных гостях я не собирался или же не догадался это сделать, а просто бросился бежать по хитросплетению узких улочек, пугая заспанных горожан. В кульминационный момент, когда казалось, что идущий по пятам враг почти дотянулся до меня длинной, покрытой доспехами рукой, я резко проснулся, вынырнув в московскую реальность, и с новым ужасом осознал, что здесь грозный враг уже успел до меня добраться. Кляпа во рту я не чувствовал, зато левый глаз был больно перетянут – возможно, тем самым кляпом. От этой мысли мне тут же стало хуже. Руки были свободны – предусмотрительные «хирурги» позаботились о том, чтобы я остался жив или хотя бы постарался не умереть. Зрение было расфокусировано: видел я правым глазом мутно, но отчётливо слышал поблизости прерывистое бульканье незакрытого крана. Этот звук заставил меня собрать все имеющиеся осколки воли и попытаться встать. Предприняв бесконечно тяжкое усилие, я умудрился сесть и дрожащими руками начал развязывать мокрую от пота и крови повязку – сначала медленно, а потом всё быстрее, превозмогая боль, которая брала начало в области глаза и распространялась по всему черепу, отдавая в затылок. Я закончил, тяжело выдохнул и постарался открыть глаз. Разлепить его удалось с резкой болью, так что непроизвольно вскрикнул. Но главное, что глаз у меня был и я им видел (а ведь точно помнил, как мне его вырезали). Обнаружив себя в полумраке всё того же подвала, я огляделся по сторонам и не увидел ничего, кроме ободранных стен, небольшого покосившегося стола для инструментов и грязного умывальника с разбитым зеркалом. С трудом поднявшись с койки, добрёл до раковины, повернул ржавый кран и жадно приник иссохшими губами к скромно текущей струйке холодной воды. Напившись, отдышался и посмотрел на себя в зеркало. Дела были плохи, но всё же мне повезло: они вшили мой глаз на место и, видимо, обкололи всю левую часть лица сильными обезболивающими, которые трансформировали адские страдания в тупую, ноющую боль – так порой раскалывается голова наутро после большой попойки, когда накануне смешано всё, что смешивать запрещено. Чувствуешь себя да и выглядишь ужасно херово, но жить можно. Линзы, разумеется, в глазу уже не было, по крайней мере, контента я не видел. Но как они избавились от неё после удаления глаза? Мне было известно, что линзу нельзя поставить или снять без специального лицензионного софта, который, основываясь на скане отпечатка глаза, вшитого в ваш ID, помогает ей быстро прижиться к ДНК носителя и так же стремительно её отторгнуть. …И тут мне стало по-настоящему плохо. По телу пробежала дрожь, безумно захотелось пить. Но больше всего пугало то, что происходило с мозгом: он метался будто летящий по заледенелой трассе автомобиль с вусмерть пьяным водителем. У мозга отобрали дорогую любимую игрушку, с которой он в последнее время буквально сросся. Вспомните, что происходит с маленькими детьми, когда у них забирают из рук росфоны. Или со взрослыми, когда их гаджеты, изнурённые постоянным месседжингом в соцсетях и пользовательской активностью на порноресурсах, неожиданно вырубаются от перегрева или слабой батареи. Тогда-то и начинаешь понимать, кто кого на самом деле юзает. Задыхаясь, я снова открутил заржавелый кран и, дождавшись, когда грязно-коричневый цвет воды более-менее пройдёт, жадно впился в струю. Утолив жажду, постарался аккуратно, насколько это было возможно в моём состоянии, промыть пострадавшее веко, а после ополоснуть и всё лицо. Каждое движение давалось с болью, но после того, что мне пришлось испытать, она казалась вполне себе нормальной. А потом я понял… Это был не мой глаз. Об этом говорило не только отсутствие контента на сетчатке, но и цвет радужки, который я разглядел, приблизившись к зеркалу, – мутно-серый вместо болотно-зелёного. Они вырезали мой глаз. Вырезали и вставили новый. Надо выбираться из этого адского места. Во что бы то ни стало… Сейчас! 7.4 Ободранная железная дверь «операционной» открылась без сопротивления. Впереди меня ждал узкий, подсвеченный мигающими от перепадов напряжения лампами коридор, в конце которого виднелась винтовая лестница. Грузно взбираясь по ней, я думал, что же делать дальше – куда идти, кого искать и искать ли вообще, – и, когда восхождение привело меня к ещё одной двери, за которой я наконец увидел солнечный свет, в голове сам собой сложился план действий. Я оказался на территории разрушенного индустриального кластера, одного из тех, которые когда-то – ещё до моего рождения – составляли прочную производственную основу прежде великой страны, но в последнее десятилетие прошлого века были заброшены и разворованы, а ещё позже – в начале нынешнего – стали пристанищем для независимых творцов и модных брендов. Сегодня они снова гнили и пустовали. Денег на реконструкцию, поддержание и даже на уничтожение этих территорий у правительства не было, как не было и того малого и среднего бизнеса, который мог бы обжить эти перспективные некогда площади: власть уже давно и безжалостно его задушила, отменив свободную торговлю, монополизировав рынок и пустив на него лишь крупнейшие китайские корпорации, к коим относилась и Delta Industries.