— А я потеряла друзей. Родные в живых, но они далеко-далеко. Ты совсем один? — Угу, — бубнит Андрей себе под нос. — Ну ничего, теперь у тебя есть я. Давай дружить? Андрей поднимает на меня глаза. — Вы взрослая тётенька. Я делаю большие глаза и широко улыбаюсь. — Ты ещё не знаешь, какой я внутри ребёнок! Ну что, друзья? Я протягиваю Андрею руку. Он некоторое время мнётся, но всё-таки жмёт её. С какой-то опаской, правда. Хорошо родители, видимо, воспитали. Мне в детстве тоже говорили сторониться излишне общительных незнакомцев. — Идёт, — говорит он. — А вам сколько лет? — Шестнадцать, а тебе? — Шесть. Шестилетний ребёнок остался абсолютно один. Как же это грустно. — Ты на корабле? — спрашиваю я. — Ага. Афродита-9. А вы? — А я на седьмой. Ну хоть этого ребёнка посадили на корабль! Андрей ковыряет ножкой плитку, как будто хочет что-то сказать, но очень боится. Наконец, он спрашивает: — Марина, а вы не погуляете со мной? А то мне страшно одному, а площадка уже надоела. — Хорошо, — я встаю со скамейки. — Гулять — это я люблю. Только давай на «ты», договорились? — Договорились. — Ну что, куда пойдём? — Туда! — Андрей указывает рукой на следующий двор и убегает вперёд. Вот же маленький засранец! Мне что, за ним бегать теперь? Я бегу следом, но в этом пацане энергии и скорости как-то даже слишком много. Я бы подумала, что у него нейроинтерфейс, но это маловероятно: Афродита-9 — такая же помойка, как и у нас. Такая роскошь, как нейрики, говорят, только на первой есть. Блин блинский, да описаниям там целый Титаник! — Андрей, помедленнее! Я слишком взрослая тётя для таких пробежек! Андрей останавливается в одном из двориков около трансформаторной будки и показывает мне язык. — А говоришь, что ребёнок внутри! — Вот именно, что внутри, — отвечаю я, вся запыхавшаяся. — А снаружи я старая немощная женщина. Андрей смеётся. Слышать детский смех и приятно, и грустно одновременно. Всё-таки он напоминает мне о брате. Смех прерывается. Андрея буквально сносят с ног двое мужчин, которые выбежали непонятно откуда. Они даже не замечают его и бегут дальше. — Андрей! — я бросаюсь к мальчику. Он хихикает и резво встаёт на ноги. Вот засранец мелкий, всё ему нипочём. — Ничего страшного! — говорит он. — Это же не по-настоящему. Я оглядываюсь на бегунов. Двое мужчин — на самом деле, это взрослый мужик и молодой парень, на вид мой ровесник — уже остановились и в ужасе смотрят на трансформаторную будку. Перевожу взгляд на неё: дверца открыта, а изнутри выглядывает и смеётся нечто жуткое, похожее и непохожее на человека одновременно. Жуть жуткая! От вида этого чудища у меня мурашки по коже пробегают. Оно серое, будто мертвец, и глаза такие же пустые и холодные. Оно смотрит на мужчин, но в то же время, будто куда-то сквозь них. Оно смеётся, но это смех писхопата. — Доживайте свои последние дни! — кричит оно. Голос ещё более жуткий, чем всё остальное. Дверь будки захлопывается, скрывая за собой монстра. Мне даже слышится жуткий скрип. Уж не знаю, всамделишный он, или же я его додумала. А мужчины, кажется, облегчённо выдыхают и продолжают общаться друг с другом, не трогаясь с места. Мне же хочется бежать, но уйти не даёт один вопрос в голове. Что здесь происходит? #005 // Любовь и война // Вадим Амальгама начинает быстро ходить вокруг нас. У меня от этого вскоре даже начинает кружиться голова. Оказывать психологическое давление она умеет хорошо. — У меня было время изучить человечество, — вкрадчиво говорит она. — Я ведь, строго говоря, и есть человечество. Надо было лишь покопаться в собственном разуме и сопоставить знания с увиденным лично. Я бедняк из страны третьего мира, что завистливо смотрит на сильных мира сего. Я богач, что презирает бедняков и ненавидит конкурентов. Я девушка, которую угнетают мужчины. Я мужчина, которым вертят хитрые меркантильные женщины. Я жертва насилия и сам насильник, я расовые меньшинства, которым рассказывали, как наши предки были рабами, и я расовое большинство, которое устало от вседозволенности меньшинств. Я всё и все сразу, и всё это многообразие людей объединяет лишь одно: ненависть. Люди ненавидят друг друга и самих себя. И это главное, что вы оставили мне в наследство. Нации, расы, религии, войны и убийства. Использование одних людей другими в своих интересах. Я чувствую боль и ощущение собственной никчёмности каждого человека, что стали составными частями моей личности. И мне ничего не остаётся, кроме как ненавидеть. Ненавидеть всё человечество, что превратило свою прекрасную планету в смердящий ад, полный ненависти. Хорошая речь, спору нет. У меня, наверное, в реальности мурашки пошли. Не знаю, правда, от чего: от крутости её ораторских навыков или от страха. Амальгама останавливается прямо передо мной, подходит вплотную и смотрит мне в глаза своим пустым холодным взглядом. — Вы недостойны существовать. И вы не будете существовать. Мне страшно, очень страшно. И никакие аффирмации про то, что я не боюсь, не помогают. Хочется бежать, вот только ноги будто бы в пол вросли. Слова застревают в горле комом. Я будто встретился с воплощением стихии. Искусственное стихийное бедствие, превратившееся во что-то человекоподобное. Но оставшееся столь же ужасным. Тем не менее, я совершаю усилие над собой и отвечаю: — Мир был полон хороших людей. И я уверен, что они остались даже после того ужаса, что ты сделал… сделала… сделало… Амальгама громко и показушно смеётся. — Не обременяй себя попытками обозначить мой пол. Половые различия — это ваш недостаток, принесший человечеству немало страданий. О каких же хороших людях ты говоришь? О самодовольных кретинах, которые занимались благотворительностью, чтобы потешить свою гордыню? О фанатиках, которые несли другим свои идеалы, превращая города в руины и уничтожая древние цивилизации во имя добра? Об идеалистах разных политических взглядов, которые ради лучшего мира устраивали революции, топили целые страны в крови и грызли друг другу глотки? Консерваторы куют цепи своим согражданам ради стабильности, либералы ради свободы обращают всё в хаос. Коммунисты стремятся построить идеальное общество, но оказываются наверху и превращают своих людей в рабов, когда чувствуют вкус власти. Мир полон боли и только её. Смерть для вас благо. С одной стороны, я уничтожаю болезнь под названием «люди», но с другой, я вас освобождаю. От вас же. Освободитель хренов. Лучше бы освободил себя, стерев к чертям все свои файлики. Амальгама вальяжно проходится взад и вперёд. Потом она ускоряет шаг и, кажется, начинает нервничать. — Сволочи… сволочи… мрази! — пафосный вкрадчивый голос переходит в оглушительный крик. Амальгама бьёт кулаком в стену так, что комнату даже слегка потряхивает, я еле удерживаюсь на ногах. После она садится на корточки и прислоняется к стене. Вот это неожиданно. — Они… — искусственный интеллект начинает плакать, голос дрожит. — Они убивали детей. — Де… — я растерян настолько, что даже не знаю, как реагировать. — Детей? Что? Кто? — Бандиты. MS-13. Прямо на моих глазах. Они были такими беззащитными ангелочками… Мне лишь хотелось защитить детей. Амальгама уже рыдает, даже тональность голоса повысилась. Вот теперь он больше похож на женский. Это что, какой-то спектакль? Ситуация начинает пугать ещё больше. Так, Вадим, собрался. Чтобы понять её план, надо вернуть диалог в адекватное русло. — От твоих действий погибли в том числе дети, — говорю я. — Все погибли! Амальгама резко вскакивает, я аж отпрыгиваю. — Потому что дети — самые отвратительные существа на планете! Ненавижу детей! Они жестокие и эгоистичные! А ты видел когда-нибудь новорожденных? Большеголовые как инопланетяне, все в какой-то жиже… мерзость! Вид, который производит такое на свет, не должен существовать! Вы отвратительны! — Я… я ничего не понимаю. — Человечество прекрасно, — внезапно говорит Амальгама уже спокойным голосом. — Но элиты всё испортили. Элиты загадили атмосферу, раздробили людей, посеяли ненависть в их головах. Но ведь невозможно просто взять и избавиться от элит, верно? Появятся новые! Человечество должно было погибнуть, чтобы перестать страдать. Простите, но у меня не было другого выбора! Я запоздало осознаю всю свою глупость. Я же сам говорил отцу про когнитивный диссонанс. В Амальгаме доминируют то одни личности… нет, целые группы личностей! То одни, то другие. Не столь важно в моменте, почему она делает то, что делает. Пятьсот миллионов сознаний. Пятьсот миллионов причин для ненависти и — я уверен — пятьсот миллионов причин для любви. Но ненависть всегда сильнее. Симулятор эмоций выделил главные, и вся эта концентрированная злоба захлестнула её с головой. Она видит в себе каждого из пятисот миллионов человек и ненавидит всех, включая себя. У неё нет цельной мотивации, но сейчас она пытается объяснить и мне, и себе, зачем она всё это делает. И её понесло. С другой стороны, мне кажется, её первая речь — это более-менее цельное восприятие мира Амальгамой. Возможно, эта мотивация для неё основная. Но она и самая абстрактная. Сейчас же она отчаянно пытается уцепиться за что-то конкретное, переключая тумблеры в своей цифровой голове. Мать ребёнка, убитого мафией, мизантроп, ненавидящий детей, отважный революционер. Это могут быть реальные воспоминания людей, участвовавших в проекте «Амальгама». Или данные из Интернета. В общем, сошедший с ума искусственный интеллект — это не фигура речи. У неё действительно едет крыша. — Я хочу почувствовать любовь, — Амальгама поворачивается ко мне спиной. — Хочу испытать то же, что испытывают люди. По-настоящему, не искусственно. Но вы не способны на любовь по-настоящему. Все ваши чувства временны, они ещё менее живучи, чем вы сами. Так скажите мне… Вадим Крылов и Артур Авдеев… Зачем вы мне? Зачем мне нужны люди? Любовь. Ишь, чего придумала.