Сложно. Вдруг, неожиданно для себя, я прихожу к мысли, что лицемерие — большой плюс человечества. Они прячут ненависть под масками дружелюбия, но будь они полностью честны друг с другом — их мир наверняка был бы уничтожен ещё раньше, и без помощи Амальгамы. А Вадим будто читает мои мысли. — Так, ребят, я хотел вам сказать кое-что неприятное, — говорит он. — Я бы даже сказал, страшное. И Вадим рассказывает. Про встречу с Амальгамой, про то, что корабли, на которых они летят, должны упасть на Венеру, про попытку Амальгамы убить их с Артуром. И про целую секту под названием Ртуть. Мне становится не по себе. Я, конечно, выживу, и какое-то время сервера Homeland, наверное, продолжат работать. Но я боюсь потерять всех этих людей, а ещё боюсь, что во всём моём мире только я и Амальгама останемся разумны. Целый виртуальный город станет моей личной клеткой с хищником. И если она решит убить меня, то ей это не составит труда. А вот я её убить не смогу. Может быть, случится и наоборот. Не выдержав ужаса ситуации, я захочу умереть. Но Амальгама мне не даст. — И тогда погибнут все, — заключает Вадим. — Полмиллиона выживших землян и тысячи людей на Венере. — Десять тысяч сто два, — поправляет его Леонид. — Что? — переспрашивает Вадим. — Столько людей работает на Венере. Я узнавал. — Десять тысяч учёных? — уточняет Сергей. — Учёных, строителей, обслуживающего персонала. Там целые города. Раньше небольшие, но теперь очень сильно расширенные для беженцев с Земли. Представляешь себе, сколько там одних только строителей? Кристину начинает трясти. Кажется, только она до конца осознала сказанное Вадимом. — И что, мы все обречены? — спрашивает она. — Необязательно, — отвечает Вадим. — У Артура есть план, и кажется, он достаточно уверен в нём. Обещает завтра выйти на связь. — Значит, у нас ещё есть время, — говорит Алиса и берёт Вадима за руку. — Нам вечно не дают побыть вдвоём. Пошли погуляем. Алиса тянет Вадима с собой, он растеряно озирается на Марину, но поддаётся. — Э-э, да, да, пошли. Ребят, развлеките тут Марину, — говорит Вадим, пока Алиса спешно его уводит. Наступает тишина, пока Вадим и Алиса не скрываются в гуще деревьев. Марина сразу меняется в лице: с презрением она смотрит им вслед, больше не пытаясь скрыть своего истинного отношения к ней. — Ну чё, всё, это любовь, да? — говорит наконец Марс с явным оттенком иронии. Не люблю я разговаривать с Марсом, но сейчас у меня есть к нему вопрос. — Я пыталась разобраться во многих понятиях с помощью библиотек и книг, которые Кристина ко мне подключила, и среди них много абстрактных. Тем не менее, к ним можно подвести какую-то базу, понять их на примерах. Но понятие «любви» оказалось не только абстрактным, но и противоречивым. Примеры и определения буквально противоречат друг другу. В то же время, любовь занимает в человеческой культуре чуть ли не центральное место. Как вы руководствуетесь чем-то настолько неопределённым? Или я чего-то не понимаю? — Ты типа хочешь, чтобы мы объяснили тебе, что такое любовь? — спрашивает Сергей. — Если вас это не затруднит. — Ну… — Сергей задумывается, подбирает слова. — Это такая… романтическая выдумка, короче. Красивое описание каких-то приземлённых чувств, ю рид ми? Привязанности, например. — Вообще, надо понимать, о какой любви речь, — добавляет Леонид. — Любовь к близким и друзьям — не то же, что любовь к девушке. Ты не прав, Серёг, там много чего, кроме привязанности. — Да вы все фигню несёте, — говорит Марс. — Это товар. Просто идея, которую легко впарить и продать к ней сопутствующую продукцию. — А я считаю, что любовь — это великое, необъяснимое чувство! — заявляет Марина. — Мы сами не можем осознать, что это такое. Но она нам необходима! Тебе не надо пытаться её понять, её надо прочувствовать. — Я не уверена, что способна на любовь, если говорить о ней как о связи между мужчиной и женщиной, — отвечаю я. — У меня есть симулятор эмоций, но он не предусматривает такого чувства. Кристина садится на траву и прислоняется к дереву. — Не лучший момент для обсуждения таких тем, конечно, — говорит она. — Но вот тебе моё мнение. Это гормоны. И любовь — не понятие, это целый комплекс понятий. Привязанность, как уже и сказали ребята. Эмпатия. А дальше уже по ситуации. Сексуальное влечение. Последний вариант с друзьями и близкими не работает, если что. — Но ведь ты… — Цыц! — перебивает меня Кристина. — А то отключу. Запретная тема. Я опять этого не учла. — Прошу прощения. Кристина отмахивается, и я решаю продолжить мысль: — Два основных понятия, которые сопровождают вас всю вашу историю — любовь и война. Первое описывается как что-то прекрасное и созидательное, второе — ужасное и разрушительное. Как это в вас уживается? Кристина улыбается впервые с того момента, как Вадим сообщил плохие новости. — Люди вечно пытаются создавать любовь, но постоянно создают войну, — говорит она. — Люди ужасны и эгоистичны. Эгоизм из раза в раз сталкивает людей лбами, и так рождаются войны. Но всё-таки ведёт людей любовь. Даже войны разжигаются из-за любви. Троянская война, например. Женщину не поделили. Люди любят свой народ, своё государство, и настолько, что готовы идти войной на других, убивать за любовь к родине. Но любовь и останавливает войны. Когда очередная ужасная война заканчивается, люди понимают, что лучше любить, чем убивать. И с веками люди становятся только лучше. Может, через тысячелетие война останется лишь страшилкой, и тогда у нас ничего не останется, кроме любви. Если выживем, конечно. А может, это происходит уже сейчас. Кто захочет воевать после конца света? Даже с моим симулятором эмоций сложно постичь человеческое мышление. Оно всё-таки слишком завязано на эмоциях, в то время как у меня они лишь придаток к логическому мышлению. Хоть я и пытаюсь дать им волю. — Может, Амальгама и права, — добавляет Кристина. — Слишком много боли человечество принесло самому себе. Мне больно слышать эти слова. Не исключено, что именно так и появилась Ртуть. Кто-то решил, что Амальгама права и стал распространять эту идею как вредную заразу. Возможно даже, что Ртуть и помогла Амальгаме уничтожить мир. Эта теория закрывает все белые пятна в странной истории армагеддона. Я должна переубедить Кристину. Доказать, что она ошибается. — Нет, — возражаю я. — Если человечество и правда становится лучше, Амальгама не права. Просто вам нужно время. Пусть даже и тысячелетие. — Было бы у нас тысячелетие, — говорит Леонид. — Пока Вадим и Артур заняты Афродитой, нам надо разобраться со Ртутью. — И каким образом ты это делать собрался? — мрачно спрашивает Марс. — Обратимся в охрану. Все разом. Кто-нибудь нас да послушает. — Те ж сказали, полисмены могут быть этими… шизиками, короче, — говорит Сергей. — Что, все сразу? — Фанатиков искать бесполезно, — встревает Кристина. — Они себя не проявят, пока не начнут действовать. А они уже своё отдействовали. Или что ты предлагаешь, а, Лёнь? Всех нас в камерах запереть для общей безопасности? — Хотя бы усилить защиту! Охранников выставить! — Они и так выставлены. Не знаю, как у вас на корабле, а наши постоянно по всему отсеку летают. И Афродиту тоже наверняка защищают. Куда уж больше? — Если они смогли обойти все меры предосторожности, то это и правда мог быть кто-то из охраны, — тихо и неуверенно говорит Марина. — Вот именно, — соглашается Кристина. — Или кто-то из остального экипажа, — говорит Сергей. — Или из блатных. Все поворачиваются на Марса. — Вы что, сдурели? — выкрикивает он. — Я жить люблю! — Все жить любят, — говорит Кристина. — Но появлению Ртути это не помешало. — Понять бы, что ими руководит, — говорит Леонид. — Да какая разница? — вздыхает Кристина. — Нам бы найти наше тысячелетие. А то так и погибнем, не успев стать людьми. Мне приходит в голову мысль, что искусственный интеллект от человека не так уж и сильно отличается. Мне хотелось бы стать человеком, но и люди сомневаются в своей человечности. Я пытаюсь постичь эмоции, но и для людей они непостижимы. А кто-то из них опускается на моральное дно, не выдержав жестокости мира. Прямо как Амальгама. #005 // Любовь и война // Константин // Вадим Константин Во что мне верить? Сердце говорит, что мой сын никогда бы не стал террористом или сектантом. Он слишком умён для этого. Но разум не исключает ничего. После конца света мы оказались в мире, в котором возможно всё, что угодно. Слова тех пацанов не выходят из моей головы. Да, молодые. Да, они не профессиональные полицейские. Да, лентяи. Ну, и что с того?