Крыся – искренняя и прямолинейная женщина, которая считает, что хватит уже этих недомолвок. Она хочет знать, на каком свете ее любимый приемный сын, и пытается найти выход из патовой ситуации. – Почему ты так думаешь? – смотрит Марыся на нее в панике. – Мы развелись несколько лет назад, долго не виделись, а потом в конце концов, благодаря Кариму, снова встретились в Индонезии. Тогда у Хамида была добрая и красивая жена Зайнаб, а теперь – толстушка Сальма. Вот и все! Все изменилось. – Меня не обманешь, милая. Когда я вас увидела рядом, то сразу поняла, что вы по-прежнему испытываете друг к другу сильное чувство. – Когда это было? – На приветственном ужине у Фейсала. – Ты, наверное, шутишь! Я даже не смотрела на Хамида! – защищается Марыся. – Ты могла на него и не смотреть, но на расстоянии десяти метров видно, что происходит между вами, видно ауру, которая окружает влюбленных людей, счастливых или несчастных, все равно, – излагает Крыся свою теорию, а молодая женщина не находит аргументов для возражения. – Так что же делать? – искренне спрашивает она. – Поставить все на одну карту и играть, не передергивая. Ты должна выбрать, – советует ей женщина. – Ничего не получится, моя дорогая. У нас с Хамидом уже нет будущего. В конце концов, у нас с Каримом его тоже нет, значит… Закончу здесь, в Саудовской Аравии, еще один год учебы на медицинском, а потом уйду. Уеду в Польшу, в Европу. Наш брак с Хамидом распался, и мы уже не будем вместе. Мой брак с Каримом с самого начала был бесстрастным, рассудочным, в утешение разбитых сердец. Вся жизнь проиграна, вся жизнь несчастна… В уголках глаз Марыси собираются слезы, но она старается взять себя в руки. – Но Карим влюбился в тебя без памяти. И он любит твою дочь, как свою собственную. Ты заберешь у него двух самых дорогих его сердцу людей. – Но, оставшись с ним, я только продлю агонию. Он сам, в конце концов, тоже ничего не хочет делать. Не старается оживить наши отношения, отодвинулся и спрятался за ширмой работы и обязанностей. Ведь можно куда-то вместе пойти: в ресторан, в часть для семей, в торговый центр на шопинг. Поехать за границу, хотя бы в соседний Бахрейн, и подышать воздухом свободы. Он ничего не делает для того, чтобы спасти нашу любовь, но все для того, чтобы ее убить. – Таков он и есть, скрытный и замкнутый в себе, – подтверждает Крыся, которой обидно слышать это. – На лице его эта проклятая азиатская улыбочка, хотя сердце обливается кровью. – У них так принято, – добавляет она, чтобы немного утешить расстроенную женщину. – Когда-то он не был таким, но теперь у него все смешалось в голове… Он стал ревнивым, везде видит толпы поклонников. Это невозможно выдержать! – повышает голос молодая женщина. – Что ж, Марыся, не сердись на меня за такой откровенный разговор, – обнимает ее Крыся, чувствуя дрожь ее тела под мокрой от пота блузкой. – Я тебя не критикую, не осуждаю, а хочу помочь. Я очень тебя люблю, помни, что ты всегда можешь на меня рассчитывать. Я тебя поддержу в любой ситуации… – Даже если скажу, что ухожу от Карима? Даже когда захочу на него пожаловаться и осудить? – спрашивает она: больнее всего ей от того, что полька, сколько бы ни старалась, всегда будет на стороне Карима, ведь он ей как сын, а она только невестка, чужая. – Даже тогда. Ты всегда можешь ко мне прийти. Помни, что я твоя подруга, и никогда в жизни не думай, что я необъективна, – уверяет ее Крыся, словно читая мысли Марыси, а у той становится теплее на сердце. Она опускает голову, прижимается к женщине и выплакивает всю печаль на ее груди. – Саида Кристина! Госпожа Кристина! – Без стука ни с того ни с сего в маленький домик поляков влетает саудовка в черной абае, наброшенной на докторскую униформу. На голове у нее – зеленая шапочка, из-под которой виден небольшой белый платок, закрывающий волосы и шею, а на лице – септическая маска. – Ой! Попала как кур в компот, – говорит она, видя двух заплаканных обнимающихся женщин, а те неожиданно взрываются смехом. – Как кур во щи, дорогая моя полиглотка, – утирает Крыся свои голубые глаза. – Хорошо, что пришла. Я давно о тебе рассказывала своей подруге и очень хотела, чтобы вы познакомились. – Я Афра, – представляется по-польски женщина: видно, что очень хочет научиться говорить на этом сложном для нее языке. – Я Мириам – Марыся. Наполовину полька, наполовину ливийка. – У женщины сразу светлеет лицо, потому что при Афре, излучающей энергию и энтузиазм, нельзя грустить. – Так, может, с тобой тоже можно поупражняться в польском? – спрашивает сразу девушка, сбрасывая накидку. Потом снимает маску и открывает смуглое молодое лицо. – Если ты так красиво говоришь, то я тоже смогу. Видно, что она верит в собственные силы, и никакие препятствия не отобьют у нее охоту. – Конечно, подруга. Может, ты немножко поделишься со мной своей любовью к медицине, а то я только начинаю учиться и до сих пор не вижу в этом ничего увлекательного: зубрежка каждую ночь, к тому же профессора упорно доказывают нам, что никто из нас ни к чему не годен. – Через это нужно просто пройти. «Переживи это сам…» – напевает Афра по-польски, и видно, что она всесторонне готовится к учебе в Польше. – Ты была уже у нас в отделениях? – Да, с мужем и Анджеем. Но показывали мне в основном аппаратуру, которая стоит миллионы. – Что за глупости… Упс, извини. Афра кротко смотрит на Крысю, а та, ни на что не обращая внимания, кладет ей пирожное и наливает чаю. – Сегодня у меня суточное дежурство, значит, вечером, уже после обхода, забегу за тобой и покажу тебе больных. Людей, которым мы спасаем жизнь, которым даем шанс и продлеваем их пребывание на нашей прекрасной земле. Утоляем боль и дарим счастье. Даже если недуг не отступает, мы стараемся его ослабить. То, что тебе приходится зубрить, кажется совершенно ненужным и придуманным садистами, чтобы нас, студентов, запугать и отбить у нас охоту учиться. Конечно, не все предметы необходимы, но никогда не знаешь, когда и что тебе пригодится. Это как с покупкой сумки или обуви. Берешь не того цвета, который нужен, потому что тебе просто захотелось, или потому что распродажа, а позже может оказаться, что именно они и станут любимыми. – Афра старается все объяснить Марысе типично женским способом. – А ты умеешь уболтать, – девушка удивляется сообразительности саудовки. – Хорошо, что я знаю, о чем вы говорите, – подключается вдруг к разговору Крыся. – Вы незаметно перешли на арабский, мои дорогие. Крыся смеется, а они удивляются, что не заметили этого. – Я посмотрю за Надей, а ты, Марыся, спокойно, без спешки постарайся разобраться, в чем состоит работа врача. В семь вечера, когда на страну опустилась тьма, две арабские женщины-врача в зеленой форме, с покрытыми головами и лицами, скрытыми масками, входят через боковой служебный вход на территорию больницы медико-санитарной службы Национальной гвардии. Они сразу идут в женские и детские отделения, потому что не имеют права находиться в мужской части. – У нас есть особенно интересный случай. Афра берет Марысю за руку и ведет за собой. – Женщина какое-то время назад была облита соляной кислотой… – Но это же подлость! – возмущается Марыся, а когда через стекло видит под тонким пледом худое тело больной, кровь в ней кипит. – С обычаями бороться мы не можем, но с их страшными последствиями – всегда пожалуйста. Мы не знаем, как зовут больную, не знаем ее фамилии, из какой она семьи, саудовка она или из другой страны арабка… Ничего. Мы только хотим облегчить ей жизнь, которая без нашей квалифицированной помощи долго не продлилась бы. Этим случаем занимаются ординатор этого отделения и директор больницы доктор Мустафа, преданный своей работе медик, и доктор Карим, феноменальный трансплантолог и исключительный человек, чудесный и доброжелательный коллега… наверное, твой муж… – понижает голос Афра: чувствует, что переборщила с похвалами. Марыся видит на ее лице алый румянец от смущения. «Карим все же мог бы еще устроить свою жизнь. Оставаясь с ним, я ему только мешаю, – думает она. – Это идеальная партнерша для него! Поедут вместе в Польшу: она на учебу, он – на повышение квалификации…» – планирует она их судьбы. – Ты меня слушаешь? – От размышлений ее отрывает взволнованный голос новой знакомой. – Да, конечно, – возвращается Марыся к действительности. – Что заставляет задуматься – это то, что бедной женщине, помещенной в государственную больницу на Бате как нищенка, была когда-то произведена трансплантация стопы. – Что?! – не совладав с собой, вскрикивает Марыся. – Да, и это наверняка было сделано в очень хорошей клинике и самыми лучшими специалистами. По этому можно бы ее идентифицировать. – Могу я к ней войти? Марыся вся трясется, боясь, что ее предположение может оказаться верным. – Конечно, хотя не знаю зачем… – Я знала когда-то женщину, которая потеряла стопу в автомобильной катастрофе, и ей пришили ее. Афра держится позади, а Марыся сразу подходит к изголовью больничной кровати и пристально смотрит в изувеченное лицо пациентки. Ничего в ней не напоминает ту, о ком она думает. – Ламия? – шепча ее имя, она склоняется над подушкой. При этом слове пострадавшая поднимает тонкое как бумага обожженное веко единственного глаза и смотрит на давнюю соперницу. Теперь Марыся уже убеждена, что нашла ту, которую столько раз хотела убить. – Ламия… Ты подлая женщина! Жизнь все же воздает по заслугам… Шаа Аллах, – говорит она, глядя на нее уже без жалости, с ненавистью, которую никогда не изгоняла и не изгонит из своего памятливого арабского сердца. – Это она? – спокойно спрашивает Афра, которая, стоя поодаль, не слышала слов подруги. – Нет, не думаю, – без стеснения врет Марыся. – Что ж, может, когда она почувствует себя лучше, то расскажет нам, кто она. – Жертва никогда не назовет имени палача. И лучше пусть все так и остается. Всю вторую половину дня Марыся увлеченно играла с детьми, Адилем и Надей, в «Марина молл».[77] На третьем этаже этого торгового центра находится оборудованный городок для малышей. Как для Эр-Рияда, гениальный выход из положения: в холле есть кондиционер, потому убийственной наружной температуры в сорок пять градусов совсем не чувствуется. Все утопает в зелени: здесь поставлены большие пальмы, бугенвиллеи и цитрусовые деревья. Вокруг слышен шум воды в небольших прудах и фонтанах, а по большому озеру можно плавать на лодке. Адиль и Надя с ума сходят от радости, но, несмотря на веселье, не доставляют маме хлопот. Когда они уже накатались на лошадках, покружились на каруселях, натряслись на мельничных колесах и в кружащихся чашках, то решили, что пора и перекусить. – Что съедим на этот раз? – спрашивает Марыся у малышей. – Я голодная! Мне хочется шаурмы! – кричит Надя. – Мням! – вторит ей по-своему Адиль. – Супер, – смеется их мама. – Я тоже. Она разговаривает со своими арабскими детьми по– польски, так как приходит к выводу, что лучше не смешивать все в голове у Нади. С Каримом, которого та считает отцом, с тетей Дарьей и любимой бабушкой Крысей девочка говорит на этом языке. Адилю же знакомство с еще одним языком тоже наверняка не повредит. Троица минует всевозможные фастфуды, в которых лакомятся толстые богачи Саудовской Аравии, и идет к менее осаждаемой части с арабскими блюдами быстрого приготовления, которые для них намного более полезны и вкусны. В Азии Марыся тосковала по этим блюдам. Ей надоел белый рис на пару, рыбный соус и пальмовое масло, которым сдабривали каждое блюдо и которое склеивало рот, забивало сосуды. Вкус шаурмы, особенно саудовской, с пикулями, майонезом, кетчупом и мясом, приправленным корицей, неповторим, его любит и она, и ее дочь. Даже маленький Адиль присоединяется к числу любителей этой еды и уплетает ее со смехом. – Время собираться, – вздыхает Марыся, видя сонные глаза сыночка. Как бы ей хотелось сейчас сесть в машину и забрать детей домой, но, к сожалению, одного из них она должна отвезти к отцу. Такое решение она приняла сразу же после рождения сына, и теперь ничего уже не изменить. Но сердце матери при каждом расставании будет кровоточить и рваться на части.