Аббас, наверное, так и не съест в спокойствии сегодняшний ужин. – А в чем дело? Какие у тебя к ней претензии? – Как можно организовывать школьную экскурсию на окраины Дамаска в такое опасное время?! – возмущается он. – Сальва ведет себя так, как будто у нас нет войны, к тому же хочет тянуть учеников на территорию, где правительственные силы постоянно отлавливают оппозиционеров или террористов. – Не говори глупостей! Ведь там тоже живут люди, работают школы, здравоохранительные учреждения, магазины, мечети! Мария Фатима переживает, думая об угрозе жизни для собственных детей. – Они должны посетить цитадель и осмотреть древние стены вместе с малышами из младшей школы того района. Думаешь, что все учителя во главе с директором школы такие рисковые люди, чтобы подвергать опасности жизнь детей? – Ну, не знаю… Может, я нервничаю… – оправдывается мужчина, но у него плохие предчувствия. – Кроме Сальвы там будут еще трое педагогов, а она девушка творческая и просто хочет бедным запуганным детям показать культурное наследие их прекрасной, но уничтожаемой страны. У этих малышей сейчас нет никаких развлечений! – Наверное, ты права, но, может, наших завтра просто не пустить в школу? – неуверенно предлагает любящий отец. – У тебя пунктик! Знаю, к тебе в больницу привозят раненых людей. Но, может, они были ранены в обычной потасовке или привезены из зоны конфликта на севере страны? Не приноси свои страхи домой, потому что так мы все скоро сойдем с ума и начнем в саду копать бомбоубежище. Мария Фатима обнимает мужа и целует в лоб. Она очень его любит, но знает, как он может переживать о безопасности своей семьи. – Если речь идет об отъезде в Эр-Рияд, начинай его планировать. Мы с Сальвой за, к тому же у нас сразу появятся две подруги – Мунира и Дарин, они вовсе не террористки, а добропорядочные соседки. Мария Фатима радостно смеется: камень упал с ее души при мысли о том, что вскоре они отсюда уедут и будут жить, возможно, не в идеальном, зато наверняка спокойном месте. Аббас слишком долго не возвращается с работы, и Мария Фатима не может с ним связаться, потому что в частных домах отключены стационарные телефоны, а легальная мобильная связь именно в этот день не работает. Она знает, что многие привозят себе контрабандой телефоны из-за границы и оформляют их в Египте, Иордании или Турции, но ее законопослушный муж никогда бы ничего подобного не сделал. Испанка очень переживает: уже стемнело, но ни Аббаса, ни Сальвы с детьми все еще нет. Она бродит по дому и пытается чем-нибудь заняться. Вдруг она слышит визг шин тормозящего перед ее домом автомобиля. Она подбегает к окну, а когда замечает машину скорой помощи, решает, что мужу Муниры стало хуже. Ей жаль его, и она не может понять, почему его сын так медлил, чтобы отвезти отца к врачу. «Может, он занят? – сразу оправдывает она незнакомого человека. – Может, горбатится так же, как и мой Аббас?» До нее доносятся голоса с лестницы, и любопытство подталкивает ее к двери, которая внезапно открывается. На пороге стоит белый как смерть Аббас, а за ним санитары несут две пары носилок. На них – небольшие тельца, завернутые в ширшаф абйад.[124] У Марии Фатимы перехватывает дыхание. За траурной процессией, едва держась на ногах, ведомая санитаркой, идет Сальва – с мобильным телефоном, сжимаемым в руках. Это был такой прекрасный день. Несмотря на раннюю весну, солнце припекало с самого утра, небо было безоблачным, и птицы, ошалевшие от тепла, выводили громкие трели. Аббас решил отвезти сестру Сальву, сына Мохаммеда и дочь Фатьму в школу на место сбора, откуда они должны на школьном автобусе поехать со всеми учениками на весь день на экскурсию. Учительница и маленькие туристы были очень возбуждены, но задумчивый отец был не в настроении. Неизвестно, почему он не спал всю ночь, а в голове прокручивал тысячи сценариев. Он никогда не рассказывал дома, с какими случаями сталкивался каждый день в больнице, поскольку не хотел пугать семью. Он имел дело не с несколькими ранеными, о которых говорила Мария Фатима, а с грузовиками, набитыми изувеченными людьми. Часто ему разрешали спасти только тех, кого хотели допросить, а после этого не давали оказывать медицинскую помощь. – Братишка! Не хмурься! – смеется Сальва, хотя от мрачного вида Аббаса ей становится не по себе. – Почему ты на все смотришь так пессимистично? – Мы живем в военное время, тут нечему радоваться, – отвечает Аббас серьезно. – Не знаю, в каком мире живете вы с Марией. Действительность вы даже не отодвигаете на задний план, а вообще ее отрицаете. – Ой, братишка… – Раскрой глаза, дорогая! Посмотри на наш город, хотя здесь и кажется безопасно. – Он снимает руку с руля и обводит все вокруг. – Дамаск вымер, и не только потому, что нашу родину покинули более четырех миллионов человек. Те, кто остался и у кого есть хоть немного ума, прячутся в домах и не высовываются. – Но мы ведь выходим только затем, чтобы отвести детей в школу. Или я должна отказаться от работы, а дети – от образования только из-за того, что где-то там, на севере, в Алеппо, идут бои? – Папочка! Нет! Мы хотим учиться! – кричит маленькая Фатьма, обнимая Аббаса за шею. – Я сойду с ума без друзей! – говорит серьезно Мохаммед, внешне и по характеру похожий на отца и серьезно подходящий к большинству вопросов. – Лучше сразу упеки нас в тюрьму, хотя наш дом и так для меня что-то вроде этого. – Вскоре мы отсюда уедем, и тогда у нас будет нормальная жизнь, – сообщает новость отец. – Наконец-то! Почти все наши друзья уже давно это сделали, – осуждающе ворчит восьмилетка. – Будь осторожна, береги детей, – просит Аббас Сальву на прощание. – А вы не отдаляйтесь от группы, не шастайте по узким улочкам, осмотрите цитадель и возвращайтесь домой. Он нежно целует сестру в лоб и обнимает детей. Сирийка, несмотря на то что у нее было хорошее настроение и она радовалась поездке, потому что и сама задыхается в четырех стенах, теперь сильно взволнована. Она сожалеет о том, что ей пришла в голову мысль организовать экскурсию. Сальва так упорно этого добивалась, убеждая всех учителей и директора школы, единственного мужчину, которые были против. «Он, как всегда, преувеличивает!» – думает она, провожая своих племянницу и племянника к зданию школы. Она отличается от той, в центре города, в которой они учатся. Внимательным взглядом Сальва отмечает не только разрушения, запущенные дома с облупившейся штукатуркой и даже дыры от пуль в стене забора, окружающего комплекс. «Черт возьми! – проклинает она себя мысленно, что ей не свойственно. – Может, Аббас был прав?» Ученики этой школы, бегающие или сидящие в школьном дворе, тоже отличаются от тех, которых она видит каждый день. Они одеты бедно и в большинстве своем традиционно, мальчики носят грязные обтрепанные галабии, а девочки – длинные, до земли, платьица, у всех головы покрыты цветными или белыми платками. Это свидетельствует о том, что здесь живут не слишком богатые, консервативные люди – хорошая среда для идей фундаменталистов. Они наобещают беднякам с три короба, а те всему верят в надежде легко получить то, чего на самом деле можно достичь только благодаря тяжелому труду и образованию или знатному происхождению. – Мы здесь! – Подруга Сальвы, учительница арабского языка, машет им рукой. – Мы ждем вас внутри! – Хотите поиграть с новыми друзьями? – обращается тетка к своим подопечным, оглядывая группку детей. Они собираются вокруг них, с благоговением дотрагиваются до красивой темно-синей короткой юбочки Фатьмы и белой выглаженной рубашки Мохаммеда. – Не очень, – отвечает разочарованно мальчик, глядя на ровесников критическим взглядом, а девочка не говорит ни слова, только прижимается к тете. – В таком случае идем в школу. Посмотрим, в каких классах учатся ваши сверстники. Внутри главного здания не лучше, чем снаружи. Кругом убожество и неухоженность. Стены грязные и не крашенные много лет, темные, воняют плесенью, скамьи расшатаны. – Постоим немного тут, потому что на улице слишком жарко, – предлагает другая учительница, со страхом оглядываясь вокруг. – Пожалуйста! Мы хотим домой! – Небольшая группка учеников из центра держится вместе и не хочет общаться со здешними детьми. – Я не хочу ничего осматривать. – У маленькой девочки с двумя хвостиками, завязанными красными бантиками, глаза полны слез. – Я хочу к маме! В эту минуту со двора доносится гудок машины, и все бросаются вперед, чтобы занять хорошие места в автобусе, который привезет их к самым воротам цитадели. Директор школы решил, что не позволит своей детворе прогуливаться по такому району, поэтому они должны как можно более безопасно добраться на место и как можно быстрее оттуда вернуться. Когда желтый школьный автобус, помнящий, наверное, шестидесятые годы прошлого столетия, проезжает по узким улочкам, детвора из центра прилипает носами к стеклам и затаив дыхание наблюдает за жизнью вокруг. В небольших магазинчиках на первых этажах низких строений выставлены расхожие товары, их продавцы и покупатели преимущественно мужчины, одетые в галабии, головы у них обернуты мятой грязной тканью. Они смотрят исподлобья на вторгшихся, потому что им приходится неоднократно собирать или передвигать свои торговые лотки, чтобы автобус мог проехать. Дома вдоль дороги выглядят страшно – облупленные, продырявленные пулями, разрушенные взрывом. Под стенами лежит щебень и горы мусора, в которых роются бездомные коты вместе с крысами. Учителя молчат, чувствуя, что очень глупо поступили, выбравшись сюда и не поинтересовавшись заранее в полиции или в министерстве внутренних дел, безопасен ли этот район и кто тут живет. Следы войны видны вокруг, значит, наверняка это или жилища восставших или – что хуже – джихадистов. – Водитель, дорогой! – Первой нарушает молчание Сальва, которая организовала эту поездку. – Как только будет возможно, давайте вернемся. Очень вас прошу! – Да, мы все вас просим! – с энтузиазмом поддерживают учителя и ученики. – Пожалуйста! – А кто мне заплатит за сокращенный маршрут? – недовольно спрашивает полный мужчина, волнуясь только о себе. – Вы получите столько же, сколько договаривались, – обещает Сальма. – Только бы уехать! – Если так, то как скажете, – теперь парень соглашается без проблем и старается найти настолько широкую боковую дорогу, чтобы можно было выбраться и как можно быстрее вернуться. – Зачем вы вообще сюда ехали, дамы? – спрашивает он с любопытством. – Ведь в этом районе только что прекратились бои и могут начаться вновь в любую минуту. Что за глупость! – качает он головой. Вдруг, несмотря на урчание старого мотора, слышен звук вертолета, и сразу же раздается глухой взрыв. Экскурсанты цепенеют, а местные дети с ужасом прижимаются друг к другу. В воздухе распространяется тонкий запах фруктов, что даже кажется приятным по сравнению со смрадом выхлопных газов от дизельного топлива, наполняющих автобус. Шофер внезапно тормозит, потом втискивается в проулок, царапая кузов, и как сумасшедший несется по дороге вниз. – Намочите водой платки и закройте ими рты и носы! – орет он оцепеневшим от страха пассажирам. – Я служил в армии и знаю, что это может быть! – Что это? Ничего не видно! Что вы задумали? – перекрикивают друг друга учительницы. – Зарин![125] Это очень ядовитый газ без цвета и почти без запаха! – кричит он, ускоряя ход. – Правительственные войска уже применяли его несколько раз, но в небольших количествах – для устрашения и одурманивания. – Валлахи! Боже, спаси нас! – Женщины прижимают к себе испуганных детей. – Надеюсь, что пальнули только в холм, а школу пощадят, но газ все еще висит в воздухе, да? – спрашивает водитель, словно хочет смертельно напугать своих и без того дрожащих от страха пассажиров. – Это не бомба, которая уничтожает только то, на что падает. Зарин собирает хороший урожай! Как только автобус останавливается перед школой, все из него выскакивают и бегут к дверям. Войдя внутрь, они понимают, что исключительно глупо поступили, но дороги назад нет, потому что ушлый шофер уже сбежал в центр города. Сирийские учительницы со своими учениками остаются в школе, где на полу, кашляя и едва дыша, уже лежат первые невинные жертвы смертоносного химического оружия. – Бежим! – кричит Сальва. – Может, где-нибудь по дороге поймаем такси! – С ума сошла?! Такси на двадцать детей и нас четверых? Ни один автомобиль столько не вместит, а водитель автобуса от нас сбежал! – язвительно замечает старшая коллега. – Наверное, ты хочешь бросить своих подопечных, а сама смыться. – Она смотрит осуждающе. – Ты что! – возмущается Сальва и отрицательно мотает головой. – Нужно поискать подвалы! – приходит ей в голову мысль. – Может, туда не проникнет этот газ, которого не видно, но от которого все тяжелее дышать. – Отчаявшись, организатор мероприятия начинает тихо плакать, но тут же берет себя в руки, потому что в данной трагической ситуации она должна помочь своим воспитанникам, прежде всего племяннице и племяннику, а не жалеть себя. – В первую очередь мы должны намочить какую-нибудь ткань и закрыть ею лица! – руководит она, пробегая по коридору в поисках туалета. На ходу она снимает с головы белый платок и, помогая себе зубами, разрывает его на куски. Найдя школьный медпункт, они подбегают к умывальникам. Учительницы помогают ученикам сделать временные маски, смывать невидимую субстанцию с лиц, рук и шей. Но спасти большинство из них уже невозможно, потому что детский организм слабее организма взрослых, дети более уязвимые. Они начинают слегка покашливать, а уже через минуту не могут дышать. Слюна непроизвольно течет изо рта: у них начинаются судороги. Несколько первых малышей из-за паралича дыхательных мышц падают без сознания на пол. Их тельца сотрясают конвульсии. Другие, держась за живот, самопроизвольно мочатся и испражняются, со стыдом глядя на то, что сделали. Ученики падают один за другим, а более крепкие и сильные учителя в отчаянии смотрят на дело рук самого кровожадного злодея двадцать первого века, убийцы женщин и детей, который не борется открыто, на поле боя, а уничтожает свой народ из укрытия средствами, от которых невозможно спрятаться. Их нельзя ни увидеть, ни почувствовать, они проникают всюду и поражают каждого на своем пути. – Настал Судный День… – шепчет Сальва посиневшими губами. – Это Содом и Гоморра… Она берет на руки своих уже потерявших сознание племянников и медленно идет к выходу. Там она натыкается на человека, которому сообщили о трагедии, он первым появился на месте преступления. Несмотря на противогаз, закрывающий почти все его лицо, она узнает в нем своего прозорливого брата Аббаса. Тогда она падает, потеряв сознание, в его руки.[126] Преступление в античном театре За исключением первой минуты, когда она узнала правду о судьбе Дарьи, Марыся уже не реагирует по-женски. Не теряет сознание при известии о терактах и страшных событиях в охваченной войной Сирии, не плачет и не рвет на себе волосы. Она собранна, готова к действиям и очень сосредоточенна, потому что решила любой ценой помочь своей маленькой наивной сестричке. Информация о применении химического оружия в районе Гута в предместье Дамаска и об убийстве тысячи гражданских, в том числе детей, пугает не только ее, но и весь мир. – Как они могут отрицать такое очевидное преступление, бездумно называя это пропагандистскими кознями оппозиции! – возмущается женщина. – Это настоящая бойня! Башар Асад должен предстать перед трибуналом в Гааге и быть казнен. – Вначале нужно это доказать, ведь мы цивилизованные люди, – старается успокоить ее Хамид. – На месте работает комиссия ООН, которая собирает доказательства. – Вина за это лежит на всей международной общественности, которая молчит по поводу гражданской войны в Сирии, всем на это наплевать. В Ливии сразу вмешались, хотя тамошняя война была детской забавой по сравнению с тем, что творится в Сирии. – Перестань рассматривать эти фотографии. – Мужчина забирает у Марыси планшет, на котором женщина уже около часа просматривает размещенные в интернете фотографии лежащих вповалку убитых гражданских. Она не может оторвать взгляда от телец детей, завернутых в белые саваны. – Ищу Дарью, – признается она шепотом, на ее глазах выступают слезы. – Ты скоро с ума сойдешь! Успокойся! – Она ведь написала, что этот бандит везет ее в Сирию… – Во-первых, место атаки – это территория, занимаемая оппозицией к правительству Асада, а не фундаменталистами из ИГИЛ. Это не одно и то же, хотя сирийский президент именно в таком свете нам это и представляет, – объясняет терпеливо Хамид. – Во-вторых, из Египта никто не вылетал с фамилией Альзани или Салими, тем более Новицкая. Возможно, они еще в Каире, где разведывательные службы обыщут каждое подозрительное место.