– Я подумаю. Почему-то очень интимно прозвучал этот ответ, очень лично. Наверное, только сейчас я обнаружила, что держу ладони на его плечах. На его очень сильных, очень горячих плечах. Когда меня скрутили, я в них упиралась, а теперь… Кожа сквозь ткань такая горячая, такая… притягательная. – Тебе лучше встать, – послышалось очень тихо, – если не хочешь проверить, настолько ли сильны в моей голове канаты. Я должна была встать, все верно. Потому что я ощущала не только плечи, но и бугор на штанах – плотный, показательный. Упирающийся мне в промежность. Но дело было даже не в нём… Я плыла от всего: от взгляда Арида, от абриса его лица, губ, от аромата. Казалось бы, мы целый день провели в «полях», но я не видела и не ощущала грязи или пота, я чувствовала лишь, как пахнет его кожа. И одна часть меня в воображении уже наклонилась, уже коснулась его губ – гори всё огнем! Мне действительно снесет все балки? Наверняка реальность окажется еще ярче, она вдарит по мне таким отзывом собственного тела, который я не переживу, прервав процесс досрочно. Моя крыша провалится, будто все эти годы стояла на ряде из тонких плиток домино, я нарушу все мыслимые и немыслимые принципы. Я к этому готова? Нужно было слезть. Но, боже, я хотела его поцеловать… А он ждал этого, он видел борьбу в моих глазах, и что-то очень теплое скрывалось за фасадом стального Арида. «Дэйзи… уходи…» А Дэйзи будто шальная, будто не слышит. Внезапно оглохла. Он возьмет меня за волосы сзади, возьмет крепко и нежно, он даст уже совсем другой напор – не командира, но исключительно мужчины. Он уже не позволит выпутаться из своих рук, и ждет лишь моего качнувшегося навстречу тела. Не знаю, как я это сделала. Как заставила себя спустить ногу на пол, как поставила туда же вторую. Вышла из чужой спальни с полным нежеланием из неё выходить. И, кажется, в самом конце заметила чуть насмешливый взгляд: «Слабачка». Всё может быть. Больше в этот день я уже ничему не удивлялась. Подошла к собственному матрасу, приковала запястье наручниками к трубе и свернулась тихо, лицом к стене. 6.2 Арид (Evanescence- SecretDoor) Он чувствовал себя так, будто внутри разорвалась бомба. Обрывки воспоминаний, нарушенная синхронизация событий, флешбэки. Он так долго и так сложно сдерживал себя сегодня от всевозможных эмоций, что разум раздавил каток. Чертов нейроксин. Почти сгорели все точки контроля, истлели внутри провода. Арид поднялся, подошел к шкафчику-холодильнику, в котором хранились лекарства. Достал «Лагаллон». Теперь, когда наркотик начал выветриваться, он поможет, очистит кровь, ускорит нормализацию мозговых процессов. Вскрыл ампулу, набрал содержимое в шприц, воткнул себе в руку. Бесполезно было ставить его утром, но сейчас самое время. После вновь лег на постель и какое-то время лежал, осознал только теперь, что устал круглосуточно находиться на стреме. И это в собственном доме. Рядом с Джейн, с этой дикой кошкой, хорошо обученной, кстати, и очень упертой девчонкой в форме, он не мог расслабиться ни на секунду. Теперь выдохнул, когда она пообещала. И дело было не в том, что она сказала, хотя и в этом тоже, но в том, как она это сказала. Она надломилась от собственного обещания, она им порвала себе нутро, чтобы выжить. Арид чувствовал по отношению к Джейн множество эмоций, начиная от злости, заканчивая похотью. Теперь ко всему сложному клубку добавилось уважение. Потому что он видел, он чувствовал, насколько серьезно она относилась к своей словам и к службе. Она, в отличие от него, до сих пор верила в идеалы, силилась им следовать… Как он сам когда-то. Все ушло в прошлое, включая идеалы, вера в людей развалилась. «Лагаллон» подействует быстро, это сильное вещество. Арид понял, что не может вспомнить, когда ел в последний раз, что голод накрывает дикий. И не только по поводу еды… Тяга к Джейн, эта чертова тяга к Джейн… откуда она взялась? Пришлось втянуть и выпустить воздух. Следовало приготовить ужин. Когда он вышел из спальни, было темно. И в комнате, и в коридоре. Но он видел её, лежавшую на матрасе. Самоприковавшуюся. Стоял какое-то время, смотрел, в который раз осознавая, что внутри теперь сложноразделяемый шар из чувств. Он не должен такого допускать как командир, не должен как человек. Но он мужчина. Который не подозревал, что однажды среагирует на даму в форме. Всегда искал женщин мягких, сговорчивых, податливых, которых не нужно будет перебарывать. Но как она сдавалась… Клятвой Дриады она отрезала себе руки по локоть. Ему помнилась боль в ее глазах, её презрение к себе как к солдату. И еще её лоб, лежащий на его груди. Маленькая девчонка, она просто маленькая девчонка. Временами опасная и всегда притягательная, сумевшая затронуть что-то запретное в душе. Ему бы вырезать это место с мясом, пока не поздно. Она солдат. Она капрал. Он должен думать так – и никак иначе. Вот только как забыть то, как прекрасно она сдалась, как красиво она это сделала? Нежно, по-женски. Двести баллов из десяти. Арид покачал головой и отправился за картошкой. * * * Джейн Я отключилась. Взяла своё привычка тела спать, как только телу выпадала возможность принять горизонтальное положение. Проснулась – темно. Не сразу поняла, что «не так». Обе мои руки под щекой – вот что. Арид отстегнул наручники, чтобы неудобная поза не терзала запястье. Отстегнул насовсем или только сейчас, непонятно. В доме пахло едой, жареной картошкой. И еще, кажется, колбасой, брошенной на ту же сковороду. Мой желудок поджался от голода. Я поднялась. В помещении никого, тихо, на кухне света нет, в кабинете тоже. И пустая сковорода на плите – он съел все сам? Я проспала ужин? Какое-то время я стояла в нерешительности, не знала, стоит ли самостоятельно изучить содержимое холодильника, можно ли, а после услышала звук огня. Костра где-то снаружи. Мирно и уютно потрескивало за стенами – хозяин там? Я отправилась его искать. Чуть сбоку от дома находился файрпит – обложенное камнями круглое костровище, не замеченное мной раньше. Стояли рядом два кресла; на каменном бордюре с моей стороны тарелка, полная еды. И ложка. «Для меня…» Арид, видимо, уже поел, сейчас он курил, глядя на огонь. Отдыхал после долгого дня; я приблизилась. Накатила при виде командира тоска – тоска по мне, неспособной более сражаться. Так, вероятно, ощущает себя инвалид-пилот, еще недавно выписывающий мертвые петли на любимом самолете. Вроде вот только что была кабина, рычаги и кнопки… Рычаги остались, а нажимать кнопки нечем. Всё пустое, всё тлен. Тот, кто сидел по ту сторону очага, верно истолковал мрачное выражение моего лица. И зачем-то сказал: – Ты хороший боец. Мне больше не нужны были слова, они мне не помогали. Это как посмертная медаль тому, кому она больше не нужна. Слава после боя – не слава, но тень её. Душа никогда не забудет куража боя, возможности проявлять смелость, никогда не простит того, что ты перестал за себя сражаться. Есть хотелось очень, но гасила желание взять тарелку горечь. – Хороший… – Отозвалась я с сарказмом. – Я слабак. Ты ведь это хотел доказать, генерал-майор? Что женщина не имеет права носить форму, что мужчина на моем месте оказался бы сильнее, храбрее, что он бы не сдался. «Что ж, ты доказал». Арид смотрел, прищурив глаза. Стряхнул пепел, помолчал. После ответил: – Первое, Джейн. Я никогда не хотел доказать, что ты слабее кого-то. Я тебя тестировал. И продолжаю это делать. А второе… Многие мужчины от твоей решимости уже почили бы. Просто я не они, я особенный. «И ты не справилась». В задницу. Все вышло, как вышло. Война войной, а обед по расписанию. Тарелку я все-таки взяла, почти обожглась об неё – край железной миски нагрелся от огня. Начала есть. Жареная колбаса, эдакий мужской цельный кусок, действительно лежал поверх картофеля с укропом. Мне как раз, мне не до диет при таких энергозатратах. Для того чтобы их возместить, меня теперь неделю можно кормить только хлебом и салом. Может, тогда бы я донабрала вес, если бы не разбил от подобного меню панкреатит. Картошка была прожарена отменно, колбаса при ближайшем рассмотрении оказалась сочной ветчиной. Хорошее завершение дня хоть в чем-то. Командир смотрел на меня, но я не тушевалась жевать, хоть и не торопилась тоже. Привыкла есть под прицелами из множества мужских взглядов в общей столовой. К тому же переливающиеся угли – фон, на который можно смотреть бесконечно. – Если бы ты сегодня поставила таймер не на тридцать секунд, а на двадцать, то праздновала бы сейчас победу. Знаешь об этом? – Задумчивая пауза. – Ты бы порадовалась моей смерти? Я на мгновение почти прекратила жевать, на Арида смотреть не решалась. Что ему сказать? Что я порадовалась бы? Ложь. Сказать, что огорчилась бы, значит выдать слишком много настоящей себя. Поэтому я молчала. Я и так слишком сильно запуталась по поводу него, особенно когда до съехавших шестерней захотела его поцеловать. Того, кто отправил меня биться голыми руками против боевых ботов. Кажется, этот коктейль стал слишком сложным даже для меня. – Доза нейроксина, которую я… получил… была, вероятно, большой. Зачем он об этом говорит? Я знала, что она была гигантской. Арид продолжил, тщательно подбирая слова: – У меня постоянные флешбэки, провалы в памяти, и надорвана синхронизация событий этого дня. К тому же, я думаю, часть реальности замещена иллюзиями. Их сложно… отличать. Он звучал как нормальный человек сейчас, не как псих, но как мужчина, чуть растерянный, чуть смущенный. – Скажи, – задал вопрос командир, – я не оскорбил тебя сегодня? Я снова перестала жевать, едва сумела пропихнуть в глотку кусок ветчины. Вспомнились его пальцы на моих сосках. И еще прижатый к ягодицам пах… Но об этом не стоит, и я отозвалась сдержанно: – Если не считать того, что ты провез меня задом по минному полю, а после едва не прострелил голову, нет. Этот гад даже не смутился от упоминания его бесчинств. И цепкий взгляд от моего лица не отлип. – Я не об этом. Я не оскорбил тебя… как женщину? Он помнил о своей похоти, я была в этом уверена. Наверное, он представил намного больше, чем позволил себе в реальности. Как и я этим вечером. Наверное, в голове, в фантазиях все зашло очень далеко. Это объяснимо: нейроксин, одиночество, скопившийся тестостерон, женское тело рядом. – Нет, – ответила я ровно, глядя в тарелку. И более ничего не добавила. Теперь я физически ощутила, как меня сканировали мощным рентгеном. И да, меня выдали бы сжатые губы, пятна на щеках, нервный тик, слишком жесткие складки у рта или секундная растерянность – он заметил бы все. Но я умела быть зеркалом. Ничего «такого» он все равно не сделал. – Ты хорошо держался. – Зачем-то произнесла вслух. Ведь я видела многих, и статистика их дел была отвратительна. – Это было сложно.