Прозвучало беззлобно. (Асия – Как ты там) Спустя полчаса он стоял передо мной с тарелкой. И мне хотелось вышибить её из его рук. У меня не было сил, но хотелось изогнуться змеей, подняться с этой сраной постели, выставить Арида за дверь, хлопнуть ей перед его носом. – Сам её ешь… – Хочешь, чтобы я ушел? Восстановись. Начни ходить. Я знала этот непримиримый тон. И стало ясно, что бороться с ним сейчас у меня сил нет, их просто ни на что нет. Даже, наверное, на то, чтобы без его помощи дойти до туалета. Хорошо, я сдамся. Сдамся сейчас. Буду открывать рот, буду глотать таблетки, терпеть смену игл от капельницы. И молчать. Помогать ему ухаживать за мной раненой, лечить, не буду ставить палки в колеса. Просто потому, что руки уже не держат палки, потому что трясутся немощные пальцы. Кашу он сварил хорошую, на молоке. Бросил сверху кусочек масла. Кормил сам с ложки, потому что двигать раненой пулей рукой было сложно, вторую было не согнуть из-за иглы. Меня усадили повыше на подушку во время обеда и сдвинули обратно вниз по завершении. Спустя еще сорок минут он сообщил о том, что должен уйти по делам. – Скажи, что ты не попытаешься встать. Я вернусь через несколько часов. – Арид стоял у моей кровати колоссом. – Не попытаешься свалить из этой квартиры, не попытаешься причинить себе вреда. – Иди. – Дэйзи… Он умел быть настойчивым. А мне, глядя на его красивое лицо, хотелось вывалиться в окно. Или хотя бы оказаться на вершине очень далекой отсюда горы. Чтобы только ветер, закатный свет, далекое солнце и качающиеся в персиковом вечере цветы. И так целый год кряду. – Занимайся делами. – Или ты обещаешь, или я буду вынужден тебя приковать. – А ты любишь это дело, я знаю. Я полагала, что он разозлится, сделается жестче, но ошиблась. Арид сделал то, от чего у меня кровь вскипела и застыла в жилах одновременно, – он сел на мою кровать. И придвинулся. – Может, мне попросить ласково? – спросил тихо. – Я умею… Слишком близко его лицо, и совсем некстати так тепло, так ненавистно гладит щеку его рука. Нечестно. Ну почему сердце не умеет кусаться? – Мне сказать тебе «пожалуйста»? Он наклонялся всё ближе, а мне не хотелось проверять, случится ли поцелуй, – так нельзя. Не после фразы «останься капралом». А нечестные приемы… Ладно, хорошо, он выиграл. – Я обещаю лежать. Попробую поспать. – Молодец. Хорошо, что он отодвинулся. Дьявол во плоти, сволочь. Нельзя давить туда, где больно, нельзя использовать открытые раны для выгоды. Он уже стоял у двери, когда я не удержалась, позволила извергнуться внутреннему вулкану. – Ты засранец, знаешь об этом? – Знаю. – Зануда. Сраный педант. Душнила. – Точно. Мои слова – как надувные мячики для бетонного волнореза. – Уходи и не возвращайся! Арид взглянул коротко. – На ужин овощи. Блядь, это он неубиваем. Мне его вес не поднять и не выдержать, я разбилась о тот же волнорез. Он почему-то стоял у открытой двери, не выходил за неё, смотрел. Просто на меня и просто дольше, чем было нужно. – Что ты собираешься делать? Там, снаружи. Качнулись широкие плечи – мол, то, что умею делать лучше всего. – Убивать. Он сказал это легко, почти невесомо. Подмигнул и закрыл дверь. Почему мне было тепло на душе? От него-дурака, от него – груженого нефтью танкера. От того, что он непотопляем и неизменяем. Никем, никогда. (Dietmar Steinhauer – My Hachiko) А кто, если не зануда, не педант? Как он затащил эту специальную кровать в мою небольшую квартиру, для чего? Для того чтобы по встроенным датчикам наблюдать состояние «пациента», следить без использования дополнительных приборов за давлением, пульсом. Экран, показывавший всё это, был повернут в сторону кресла – туда, где, по всей видимости, проводил большую часть времени, находясь рядом, Арид. Я вздохнула и прикрыла глаза; не хватало шума леса за окном. Вида сосновых стволов, покачивающихся ветвей, крон. Как легко, однако, можно привыкнуть к природе вокруг. К солнечным пятнам на земле, к свежему кристально чистому запаху хвои по утрам. Скучалось по прогретой земле под подошвами, по ощущению того, как мягко тебя обнимает лето на пороге коттеджа… Казалось бы, плохое время было, тяжелое. Тесты, испытания, «заложник», но я по нему, по этому времени, скучала. По чему-то внутреннему, незаметному, трепетному, ценному. И хотелось мечтать дальше. Представить, что случится в наших судьбах нужный поворот, что мы вернемся в лесной дом с Аридом вместе. Будем готовить завтраки по утрам, сидеть за тем самым темным дубовым столом, обсуждать грядущий или прошедший день, созерцать за окном грозы, слушать, как стучит по крыше дождь. Может, однажды я начну возить на те прекрасные поляны, которые успела заметить поодаль, йога-туры. Дожидаться приезжающих на автобусе девчонок, соединять их с природой через дыхание и несложные физические нагрузки, а на закатном свете провожать. Они в город – я в коттедж. Где уже ждет нехитрый, но вкусный ужин. Мечтать хотелось, мечты не затыкались и не унимались. Пока Арид тут, пока он близко, не мечтать не получится. Постепенно закрылись глаза. Я уснула. Вечер (Vitaliy Budyak, Alexey Yakubov – Flower of Live Instrumental) Когда я проснулась, Арид уже гремел посудой на моей кухне. Тушил овощи? У меня все еще плыло сознание, но я попыталась сесть. На меня бросили предостерегающий взгляд – мол, осторожней. Я убрала иглу от капельницы, запечатала «бабочку», качнула головой. – Все бока отлежала. Хочу посидеть. Вертикальное положение, даже такое, давалось пока с трудом. До туалета я вообще, кажется, добиралась целые сутки. Спасибо, что мой наблюдательный компаньон не попробовал мне помочь, хотя за каждым моим жестом следил коршуном. Когда процедуры гигиены были совершены, а руки вымыты, когда я вернулась на постель, мне протянули тарелку и ложку. Овощи, бобы, тушеное мясо – выглядел ужин вкусно. Грустно, однако, было его есть – я все еще хотела, чтобы Арид ушел, мне от отчаянной одури требовалось личное пространство, моё собственное одиночество. Иногда оно разрушает, иногда целит. Сейчас бы оно меня лечило, потому что разрушало близкое присутствие этого мужчины в доме – живого напоминания о невозможном счастье. Ужин проходил в молчании. Я жевала, сидя на постели, Арид в кресле. Забирая от меня тарелку, он спросил: – Я видел кукурузу в ящике. Хочешь, разверну твою кровать к телевизору, включу фильм, сделаю тебе попкорн? Звучало забавно, красиво, легко, весело. И потому для меня недоступно, не на моей волне. Я не желала приучать себя к хорошему на сутки или двое. – Не нужно, спасибо. Улеглась, прикрыла глаза – пусть быстрее пройдет время. Пусть в этих стенах останусь только я. Слышался звук стука пальцев по клавишам ноутбука. Арид, сложив ноги на пуф, работал. – Не проще было бы работать из дома? – спросила я. Вышло, увы, довольно едко. И потому мне не ответили, припечатали тишиной. «Не проще. Откуда хочу, оттуда и работаю». Конечно, он сам всегда решал, где быть, что делать, за кем наблюдать, в какое дело вкладывать силы. И сколько-то минут кряду я просто слушала этот монотонный звук – щелк-щелк-щелк. Иногда чужие пальцы бегали быстро, набирая текст, иногда замирали, когда светлые глаза что-то читали. Иногда слышались отрывистые звуки встроенных кнопок «псевдомыши» или колеса при прокрутке страниц. – Не боишься за свой коттедж?