Я знала, что он проникнет глубоко мне в мозг, не ожидала только, что настолько. Теперь понимала, что готова целовать эти губы с утра до вечера, я хотела попробовать с этим мужчиной всё. И билась на задворках мысль о том, что это, возможно, наш единственный раз и нужно успеть почувствовать, насладиться, успеть запомнить. Но как запомнить реку, которая течет сквозь пальцы? Он был прекрасен в одежде, но без одежды… Он был богом. Жестким внутренне, но при этом умеющим лелеять женщину бархатно. К тому моменту, когда раздвинулись мои ноги, всё было готова, я была готова. Кажется, я сохраняла эту «готовность» уже много дней кряду. И боже, командир был прекрасно «оснащен» – когда-то я чувствовала это, поглаживая его пах через ткань джинсов. А теперь, когда Арид вошел… Я запомнила этот момент, как ни один другой. Мне вдруг показалось, что долгое время я созерцала хаотичное движение разрозненных картинок, ряды которых мел ветер. И вдруг все эти кусочки сложились в бесконечно прекрасное полотно – да, вот оно. Так выплывает объемное изображение из плоского. Он вошел не просто в тело – он пронзил собой каждую клетку, он заполнил и что-то навсегда себе забрал. Тот, кто на мне двигался, кто двигался во мне, заставил меня впервые ощутить себя с мужчиной. С настоящим мужчиной. Вот теперь я была истинным Цветочком, девочкой с оливковой кожей и вставшими сосками, идеальной, влажной половиной для Арида. А он дополнением, продолжением меня. Я хотела чувствовать эти мышцы вечно. Видеть эти глаза вечно. Иметь возможность притянуть его лицо к своему, излить в эти губы свою любовь, получить порцию предназначенной мне взамен. И я не хотела кончать, о боги, я боялась. Потому что с оргазмом заканчивается всё действие, весь процесс. И я тормозила Арида – неслышно, мольбой во взгляде. И он тормозил, он чувствовал. Я удерживала его от наращивания темпа, потому что моя чувствительность с ним возросла раз в пятьсот. Но в какой-то момент он прикусил мою шею, после мочку уха – мои внутренние мышцы сжались в спазме, обхватили его слишком плотно, и… это было всё равно что пришпорить коня. Уже не замедлить темп, уже не хватает на это воли. Я думала, что когда-то с кем-то спала, трахалась? Я по-настоящему делала это впервые. Никогда не знала, что можно так отдаваться душой, всеми фибрами, всей своей энергией. Что можно настолько не желать разъединяться, но желать принимать эти толчки на полную, до конца. До конца времен. Ему невозможно было противостоять в жизни. И невозможно в постели. Он был силен тогда, когда показывал мне, на что способен в окопах, когда демонстрировал силу своих рук на подвесном мосту. И сейчас я ощущала всё ту же силу, пусть проявленную иначе. Это он, Арид, кидал железную бочку, как перышко, это он стрелял без промаха, это от него нельзя было уйти в погоне. Смесь физического действия и возбужденного мозга – плохой коктейль для того, кто пытается оттянуть оргазм… Я была с ним наконец. С Аридом. В постели. Под ним. С ним внутри. И он снова делал всё слишком точно и правильно, он никогда не проигрывал. Эти же литые мышцы, которые я обожала, я чувствовала теперь, содрогалась, пришпиленная финальной вспышкой. Стальные руки, пальцы и запястья, влажная кожа. А я билась под ним от бомбы, которая разорвалась в сердце. А он входил, наполнял, вкладывал себя так плотно, так тесно, что судороги не стихали долго. Спать с ним – всё равно что прожить параллельную жизнь. Как побывать в другой вселенной. Её, эту жизнь, эфемерную, но насыщенную и красочную, хочется тянуть, как сон. Выныривать из него только для того, чтобы занырнуть обратно. Но реальность все равно заберет тебя обратно. Так случилось после того, как Арид долго лежал на мне, переступив финальную черту сам, после того, как смотрел молча, гладил мое лицо. А после аккуратно откатился в сторону, лег на бок. Я тут же попыталась завершить нашу близость разделением дистанции, хотела подняться с кровати. И он впервые проявил жесткость. Намотал мои волосы на кулак – небольно, но ощутимо, – не позволил ни отдалиться, ни встать. Накрыл меня сначала своей мощной рукой, затем укрыл ногой – запер в берлогу. Прижал к себе тесно, практически подмял на боку, как медведь, притащивший нечто ценное в нору. Мол, «ты теперь моё». Не надо, только не это… Лежать обнявшись – это очень интимно, это то, запоминается на долгие месяцы и годы. Это даже не секс – это «обещание». Я пыталась выбраться, я билась. Не столько внешне, сколько внутренне. Пыталась проломить стены, просила «отпусти» молча, потому что вспоминалась боль. От всех мужчин, которые когда-то недолюбили, сказали «нет», отвернулись, выбрали других. Пока Арид меня обнимал, эта боль лилась наружу, она заставляла хотеть отстраниться, она выворачивала печалью сердце. Но он держал. Чувствовал, что мне некомфортно, но был непоколебим. Мол, бейся сколько хочешь, но делай это в моих руках. Со мной рядом. Я в который раз поняла, что его невозможно победить. Но рядом с ним можно по-настоящему сдаться, затихнуть. И начинают вдруг потихонечку закрываться, стягиваться раны – старые, давние и новые. В этих теплых, тесных объятьях пропадает желание трепыхаться, и шаг за шагом вползает успокоение. Он сделал это – заставил меня хотеть лежать в его руках. Без сопротивления. Что ж, я позволю себе это хоть раз, впущу чужое тепло, льющееся на меня столь плотно, раскрою все свои разбереженные раны под чужой ласковый свет. – Повернись, Дэйзи… – послышался тихий голос, – посмотри мне в глаза. Мне не хотелось. И очень хотелось. Лучше бы без слов, без вот этой чепухи, которую говорят после секса, но забывают, поднявшись с постели. Лучше бы всё честно. Я повернулась, да. Он обнял теперь уже передом к себе и смотрел на меня долго. – Что ты видишь в моих глазах? Такой хриплый голос, такой мягкий, такой серьезный. Что я видела? Много чего. Вот только я больше не верила тому, что вижу. То, что я представляла, то, что там было на самом деле, и то, о чем думал Арид, могло на деле оказаться тремя разными вещами. Но если ответить как есть… Я видела в его глазах океан стабильности. Я видела ауру, которая никогда не даст в обиду ни миллиметра тебя, которая проявит все свои лучшие качества, чтобы влить в твою жизнь счастье. Могла ли я этому верить? Я хотела. Но я давно разучилась. Просто знала, что я запомню этот момент. Вместо ответа я снова насладилась чувством, что могу, наконец, погладить скульптурное, шикарное лицо Арида, его волшебные губы. Могу прильнуть к ним и получить поцелуй в ответ. Именно это мне было бесценно. Я так и пригрелась в его руках. Как пригревается уставшая мышка среди сухих листьев там, где безопасно. Там, где уютно, где дышит рядом кто-то спокойный, нужный. Капли по подоконнику. Стук сердца – его и мой; жилка на мощной шее, пульс. Его пока еще можно трогать… С этой мыслью я и уснула. * * * (Isabelle Mathis – Vertiginous News) Проснулась одна. В два ночи, укрытая одеялом. От ливня распахнулось окно, летала, пытаясь оторваться, оконная занавеска; в комнате стало холодно. Я поднялась, сражаясь с ливнем, закрыла окно. Арида не было. Конечно. Как и ноутбука, как и других его вещей – следовало ожидать. Может, ушел по делам, но сердце знало: он просто ушел. На хорошей ноте и без лишних слов. Я в некоей прострации, в неверии, сама не понимая, что именно делаю, обходила квартиру. Две тарелки в раковине после ужина, пуф, придвинутый к креслу. Блистеры от дорогих таблеток; пустой мешок из-под раствора на капельнице. Ни чужих ботинок, ни забытого листочка, ни кофты, брошенной на кресло. Я не думала, что буду делать это как сопливая девчонка, что буду искать его ускользающий запах на подушке, но я искала. Прижимала ткань к носу, тыкалась в неё и иногда улавливала делающийся все более эфемерным след того, кто здесь недавно со мной был. Хлестал по стеклам ливень; сверкало. Что ж, здравствуй, одиночество. Хотелось помнить только хорошее, ведь командир поступил честно – он дал то, чего хотела я, позволил себе то, чего хотел сам. Не разговаривал, не обещал. Он сделал ценный подарок себе, я сделала его себе. Тогда откуда такая пустота внутри? Зря я хотела остаться одна. Осталась. И заплакала. Глава 11. Оттенки бытия Три дня спустя Джейн Подразделение «Квадрон» Здесь было всё так же аскетично-уныло. Отсутствие картин на стенах и цветов у входа – зачем цветы солдатам? Кабинет, в котором дама в очках готовила мне «допрос», имел бежевые стены. «Хорошо хоть без зеркального экрана, из-за которого мои ответы могли слушать чужие уши». Собственно, они могли делать это без микрофона. Если бы кто-то спросил меня о том, как я прожила последние три дня, я бы ответила: «Плохо». В первые сутки я крутила в голове воспоминания об Ариде – все моменты подряд. Я залипала в них, как в тех болотах, и эти «болота» казались мне самыми теплыми. Вот только выдираться из них приходилось с кожей. Я запрещала себе думать о Дейре, но он не шел из моей головы прочь, без него, без мыслей о нем наваливалась зловещая пустота. Терял привлекательность внешний мир, всё в нем, все его черты становились едиными. Мне следовало постигать мастерство жизни в одиночестве, но ученицей я оказалась отвратительной и мастерства не набрала ни на грамм. – Итак, – шуршала бумагами дама стареющего вида, – прежде чем ваша увольнительная будет подписана, нам следует зафиксировать данные по последнему делу. По вашей… миссии. Там, где повисла пауза, имелось в виду слово «провальной»? Он выплатил за меня долг. Арид. Бумага от Комиссии поступила на мой адрес утром, и новость эта вместо радости расширила во мне воронку опустошения. Хороший прощальный жест, идеальный. И стало едино черное и белое, стало ясно, что он не вернется. Мне хотелось уехать из города, где со мной случилось «это», но не хотелось оставлять необрубленными хвосты. Если меня до сих пор считали в «Квадроне» дезертиром, следовало это выяснить. Если не считали, следовало уволиться.