Мама улыбнулась. — Точно также было и с нами. — Я не помню. — Я заканчивала бакалавра, когда твой отец был на войне. Это помогало мне отвлечься. Я постоянно волновалась. Моя мама и тети помогали заботится о твоих сестрах и брате, пока я ходила в колледж и училась. А когда твой отец вернулся, у нас родился ты. Она улыбнулась и как всегда провела рукой по моим волосам. — Твой отец устроился на почту, а я продолжала учиться. У меня был ты и колледж. И твой отец был в безопасности. — Было сложно? — Я была счастлива. Ты был таким хорошим младенцем. Я думала, что умерла и попала на небеса. Мы купили этот дом. Ему был нужен ремонт, но он был нашим. И я занималась тем, о чем мечтала всю жизнь. — Ты всегда хотела быть учителем? — Всегда. Когда я росла, у нас ничего не было, но мама понимала, как много для меня значит обучение. Она расплакалась, когда я сказала, что я собираюсь выйти замуж за твоего отца. — Он ей не нравился? — Нет, дело не в этом. Она просто хотела, чтобы я продолжала ходить в колледж. И я пообещала, что не брошу. Это заняло время, но я сдержала свое обещание. Это был первый раз, когда я действительно увидел мою маму, как человека. Человека, который был намного больше, чем просто моей мамой. Было странно думать о ней так. Я хотел спросить о своем отце, но я не знал, как. — Он изменился? Когда вернулся с войны? — Да. — Насколько? — Внутри него много шрамов, Ари. — Но что это? Боль? Что это? — Я не знаю. — Как ты можешь мне знать, мам? — Потому что они его, Ари. Они только его. Я понял, что она и сама не до конца приняла его личные шрамы. — Они когда-нибудь излечатся? — Я так не думаю. — Мам? Могу я кое-что спросить? — Ты можешь спросить, о чем угодно. — Его тяжело любить? — Нет, — сказал она, даже не задумываясь. — Ты понимаешь его? — Не всегда. Но Ари, я не всегда должна понимать людей, которых люблю. — А я должен. — Это сложно, не так ли? — Я не знаю его, мам. — Я знаю, что ты разозлишься, когда я скажу это, Ари, но я все равно скажу это. Возможно, однажды ты поймешь. — Ага, — сказал я. — Однажды. Однажды, я пойму моего отца. Однажды он мне все расскажет. Однажды. Я ненавижу это слово. ДЕСЯТЬ Мне нравилось, когда мама говорила, о чем она думает. Казалось, она могла делать это. Не то чтобы мы много разговаривали, но, когда это все же случалось, я чувствовал, будто действительно знаю ее. А я не испытывал такого чувства к огромному количеству людей. Когда она говорила со мной, у нее было много идей, по поводу того, кем я должен быть. Я ненавидел это и боролся с ней, потому что не хотел, чтобы она вмешивалась. Я не думаю, что должен слушать, кем люди хотят меня видеть. Если бы ты не был таким молчаливым, Ари… Если бы ты был более дисциплинирован… Да, у всех было свое мнение по поводу моего поведения, и по поводу того, кем я должен стать. Особенно у моих старших сестер. Потому что я был самым младшим. Потому что я был неожиданным. Потому что я родился слишком поздно. Потому что мой старший брат был в тюрьме. И возможно мои родители винили себя за это. Если бы они только сказали что-то, сделали что-то. Они не допустят этой ошибки снова. Так что, я застрял с виной моих родителей. Виной, о которой моя мама никогда не говорила. Иногда она мельком упоминала моего брата. Но она никогда не называла его по имени. Так что, теперь я был единственным сыном. И на самом деле, это было тяжело. Но все было так, как было. Каждый раз, когда я упоминал моего брата при Данте, у меня появлялось странное чувство, будто я предаю свою семью. И это было плохое чувство. В нашем доме было так много призраков — призрак моего брата, призрак войны моего отца, призрак голосов моих сестер. Я даже думал, что внутри меня тоже есть призраки, просто я еще их не обнаружил. Они могли показаться в любой момент. Они просто ждали подходящего времени. Я взял свой старый дневник и пролистал несколько страниц. Я нашел запись, которую написал через неделю после того, как мне исполнилось пятнадцать: Мне не нравится быть пятнадцатилетним. Мне не нравилось быть четырнадцатилетним. Мне не нравилось быть тринадцатилетним. Мне не нравилось быть двенадцатилетним. Мне не нравилось быть одиннадцатилетним. Мне нравилось быть десятилетним. Не знаю почему, но в пятом классе у меня был очень хороший год. Пятый класс был замечательным. Миссис Педрегон была хорошим учителем и по какой-то причине, я всем нравился. Хороший год. Замечательный год. Пятый класс. Но сейчас, в пятнадцать лет, все немного неловко. Мой голос вытворяет странные вещи. Моя мама говорит, что мои рефлексы пытаются смириться с тем, что я так быстро расту. Я не особо волнуюсь по этому поводу. Мое тело делает вещи, которые я не могу контролировать. И мне просто не нравится это. В конце концов, у меня волосы по всему телу. Волосы подмышками, волосы на ногах, и волосы вокруг… волосы между ногами. Мне не нравится это. Даже на моих пальцах растут волосы. Как такое может быть? А мои ноги становятся все больше и больше. Что не так с большими ногами? Когда мне было десять, я был очень маленьким, и я не волновался по поводу волос. Единственной вещью, из-за которой я волновался, было мое знание английского. Когда мне было десять, я решил, что не хочу иметь мексиканский акцент. Я хотел быть американцем. И когда я говорил, я хотел звучать, как американец. Какая разница, если я не выгляжу как настоящий американец? Как вообще выглядят настоящие американцы? У них большие руки, большие ноги и волосы вокруг… Ну, между ног? Мне было ужасно стыдно, когда я читал свои собственные слова. Я был таким идиотом. Должно быть, я был самым огромным неудачником в мире, потому что писал о волосах и прочих вещах на моем теле. Не удивительно, что я перестал вести дневник. Я будто писал доказательство своей собственной глупости. Зачем я делал это? Почему я хотел напоминать себе, каким идиотом я был? Я даже не знаю, почему не швырнул дневник через всю комнату. Я просто продолжал листать его. А затем я наткнулся на страницу, посвященную моему брату. В этом доме нет фотографий моего брата.