— Школа начинается через пять дней. Младший класс. Думаю, мне придется ходить в школу на костылях. И все будут замечать меня. Черт. — Я представляю, как еду по пустынной дороге в своем пикапе, и никого нет рядом. Я слушаю Лос Лобос. Я представляю, как лежу в прицепе пикапа, смотря на звезды. Никаких городских огней. — Физическая терапия скоро начнется. Доктор сказал, что плаванье пойдет мне на пользу. Но оно напоминает мне о Данте. Черт. — Когда я достаточно выздоровею, я начну качаться. У папы в подвале есть его старые гантели. — Данте уезжает через неделю. Я рад. Мне нужен перерыв. Я устал от его ежедневных приходов. Он приходит только из жалости. Я не знаю, сможем ли мы снова стать друзьями. — Я хочу собаку. Я хочу выгуливать ее каждый день. — Гулять каждый день! Мне нравится эта мысль. — Я не знаю, кто я. — Что я действительно хочу на день рождения: чтобы кто-то рассказал о моем брате. Я хочу увидеть его фотографию на одной из стен в доме. — Я надеялся, что этим летом я пойму, что я жив. Мама и папа сказали, что предо мной открыт весь мир. Но на самом деле это не так. Этим вечером снова пришел Данте. Мы сели на ступеньках крыльца. Он потянул руку, ту самую, которую сломал в результате несчастного случая. — Так-то лучше, — сказал он. Мы оба улыбнулись. — Когда что-то ломается, это можно починить, — он снова потянул руку. — Она как новенькая. — Может и не такая как новенькая, — сказал я. — Но она тоже нечего. Шрамы на его лице тоже зажили. В вечернем свете, он снова был идеален. — Сегодня я ходил плавать, — сказал он. — И как? — Я люблю плавать. — Я знаю, — ответил я. — Я люблю плавать, — повторил он. Несколько секунд он просто молчал. А потом сказал: — Я люблю плавать. И я люблю тебя. Я ничего не ответил. — Я люблю плавать, и я люблю тебя, Ари. Вот, что я люблю больше всего. — Ты не должен был говорить это. — Но это правда. — Я и не говорил, что это не правда. Я просто сказал, что ты не должен был говорить этого. — Почему? — Данте, я не… — Ты ничего не должен отвечать. Я знаю, что мы не похожи. Мы разные. — Нет, мы не похожи. Я знал, что он говорит и умолял Бога, чтобы он не произносил этого вслух. Я просто продолжал кивать. — Ты ненавидишь меня? Я не знаю, что произошло. С тех пор, как произошел несчастный случай, я был зол абсолютно на всех, я ненавидел всех, я ненавидел Данте, маму и папу, я ненавидел себя. Всех. Но в этот момент я понял, что никого не ненавижу. Не по-настоящему. Я не ненавидел Данте. Но я не знал, как быть его другом. Я не знал, как быть чьим-либо другом. Но это не значит, что я ненавижу его. — Нет, — сказал я. — Я не ненавижу тебя, Данте. И мы просто сидели молча. — Мы будем друзьями? Когда я вернусь из Чикаго? — Да, — сказал я. — Правда? — Да. — Обещаешь? Я посмотрел в его идеальное лицо. — Обещаю. Он улыбнулся. Он не плакал. ОДИННАДЦАТЬ Родители Данте зашли к нам за день до их отъезда в Чикаго. Наши мамы вместе готовили. Я даже не удивился, что они так быстро поладили. В какой-то степени, они были похожи. Но я удивился, как хорошо поладили мой отец и мистер Кинтана. Они сидели в гостиной, пили пиво и говорили о политике. И они даже соглашались друг с другом.