Кроме собаки, мне нечего и рассказать. Нет, подожди. Угадай что? На день рождения мне подарили Пикап 1957 года! Он желтого цвета. Я обожаю этот грузовик. Настоящий мексиканский грузовик, Данте! Папа учит меня водить. Мы поехали на заброшенную ферму. Я справился довольно хорошо. Но мне надо поработать над педалями. Я не очень хорошо торможу, поэтому несколько раз чуть не угробил грузовик. Все это требует времени. Дави на сцепление, тормоз, газ, сцепление, тормоз, газ. Только потом ты начинаешь ехать. Когда-нибудь, я научить делать все эти действия одним движением. Это будет также легко, как ходить. Мне даже не придется думать. После первого урока, мы припарковали грузовик, и папа выкурил сигарету. Да, иногда он курит. Но не в доме. Иногда он курит на заднем дворе, но это происходит не часто. Я спросил его, собирается ли он бросать, на что он ответил: «Это помогает от кошмаров». Я знаю, что ему снится война. Иногда, я представляю его во вьетнамских джунглях. Но никогда не спрашиваю его. Думаю, он бы все равно не рассказал. Наверно, это ужасное чувство, хранить в воспоминаниях войну. Но возможно именно так и должно быть. Так что, вместо того, чтобы расспрашивать его о войне, я спросил, снился ли ему когда-либо Бернардо. — Иногда. — Это все, что он сказал. По дороге домой он не сказал ни слова. Думаю, я расстроил его, спросив о моем брате. Я не хочу расстраивать его, но ничего не могу с этим поделать. Я всегда расстраиваю его. И других людей тоже. Я и тебя расстраиваю. Я знаю это. И мне жаль. Я делаю все возможное, понимаешь? Так что, если я не пишу так много писем, как это делаешь ты, не расстраивайся. Я не хочу расстраивать тебя. Вот в чем проблема. Я хочу, чтобы люди говорили мне о своих чувствах. Но я не уверен, что хочу говорить им о своих. Думаю, я пойду посижу в своем грузовике, и подумаю над этим. Ари __________________________ * Legs(с англ. Ноги). ВОСЕМНАДЦАТЬ Вот список, из чего состоит моя жизнь: — Обучение вождению, а также усердная учеба в школе, чтобы я смог поступить в хороший колледж. (Это делает счастливой мою маму). — Поднятие гантелей в подвале. — Бег с Легс, которая является не просто хорошей собакой, но и отличным бегуном. — Чтение писем Данте (иногда, даже дважды в неделю). — Споры с Джиной Наварро и Сьюзи Берд (о чем угодно). — Попытки найти способы столкнуться с Илеаной в школе. — Поиски информации в газете Эль Пасо о моем брате. — Письмо в дневнике. — Мытье грузовика раз в неделю. — Кошмары. (Я все еще сбиваю Данте). — Работа в кафе. Переворачивать гамбургеры не так уж и плохо. Я работаю четыре часа по вторникам после школы, шесть часов по пятницам и восемь часов по субботам. (Папа не разрешает брать дополнительные смены). Этим списком можно описать всю мою жизнь. Возможно, моя жизнь не такая уж и интересная, но, по крайней мере, я постоянно чем-то занят. Но занят, не означает счастлив. Я это знаю. Но по крайней мере, мне не скучно. А скука — это самое худшее чувство в мире. Мне нравится иметь собственные деньги, и то, что у меня не остается времени на жалость к себе. Меня приглашают на вечеринки, но я не прихожу. Ну, однажды я пошел на вечеринку, и то, чтобы посмотреть была ли там Илеана. Я ушел, как только приехали Джина и Сьюзи. Джина обозвала меня мизантропом. Она сказала, что я единственный мальчик во всей чертовой школе, который никогда не целовался. — И этого никогда не произойдет, если ты будешь сбегать с вечеринок, как только все начинают по-настоящему веселиться. — Правда? — сказал я. — Я никогда не целовался? И как именно ты пришла к этому выводу? — Это очевидно, — сказала она. — Ты хочешь, чтобы я начал рассказывать тебе о моей жизни. Но это не сработает. — И кого же ты целовал? — Проехали, Джина. — Илеану? Я так не думаю. Она просто играет с тобой. Я просто продолжил идти и помахал ей рукой. Джина, что не так с этой девочкой? Семь сестер, и не одного брата — вот в чем проблема. Думаю, она решила, что может просто одолжить меня. Сделать из меня брата, над которым можно издеваться. Они со Сьюзи часто приходят в кафе, в котором я работаю, по пятницам. Просто ради того, чтобы продолжить издеваться надо мной. Просто, чтобы вывести меня из себя. Они заказывают гамбургер, колу и картошку фри, и сидят до самого закрытия, приставая ко мне прям как надоедливые насекомые. Джина училась курить, и постоянно подпаливала свои сигареты, будто она была Мадонной. Однажды, они решили выпить пиво, и она заказала его и мне. Ну, я и согласился. Все было хорошо, даже отлично. Кроме того, что Джина постоянно расспрашивала меня о том, с кем же я все-таки целовался. Но потом, мне в голову пришла идея, как заставить ее остановиться. — Знаешь, что я думаю, — сказал я. — Я думаю, что ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя. — Это отвратительно, — ответила она. — Тогда почему ты интересуешься? Ты бы хотела поцеловать меня. — Ты идиот, — сказала она. — Я бы лучше съела птичий помет. — Конечно, — сказал я. Сьюзи Берд сказала, что я веду себя подло. Это же Сьюзи, радом с ней надо всегда быть милым. Если ты сказал что-то неправильно, она начинала плакать. А мне не нравилось, когда девчонки плакали. Она была хорошей. Но она не могла сдерживать свои слезы. Больше Джина не заводила разговор о поцелуях. Это было хорошо. Иногда Илеана находила меня. Она улыбалась, и каждый раз я все больше влюблялся в ее улыбку. Не то, чтобы я хоть что-то знал о любви. В школе было все хорошо. Мистер Блокер все еще устраивал нам допросы. Но он был хорошим учителем. Он заставлял нас много писать. Мне это нравилось. По какой-то причине, мне очень нравилось писать. Единственный урок, с которым у меня были проблемы, это рисование. Я не умею рисовать. У меня получались деревья, но я так и не научился рисовать лица. Но на уроке рисования, все, что от тебя требуется — это просто попытка. Мне часто ставили пятерки. Но не за талант. А за мою историю. Моя жизнь не такая уж и плохая. У меня есть собака, водительские права, и два хобби: поиски имени моего брата в газетах и поиски способа поцеловать Илеану. ДЕВЯТНАДЦАТЬ У нас с папой появился собственный ритуал. По субботам и воскресеньям мы просыпались очень рано и начинали наши уроки вождения. Я думал… Я не знаю, что я думал. Думаю, я думал, что мы с папой будем много говорить и жизни. Но мы не говорили. Мы говорили только о вождении. Все разговоры были только по делу. Все было связано с уроками вождения. Папа был терпелив. Он объяснял, как правильно водить, о том, что надо внимательно следить за дорогой и за другими водителями. Он был очень хорошим учителем, и никогда не расстраивался (кроме того случая, когда я упомянул своего брата). Однажды он сказал кое-что, что вызвало у меня улыбку. — Ты не можешь ехать в двух направлениях, если это дорога в одну сторону. Я подумал, что это было очень веселое и интересное замечание. Когда он сказал это, я засмеялся. А он никогда не смешил меня. Но он никогда не интересовался моей жизнью. В отличие от моей мамы, он не вмешивался в мой личный мир. Мы с папой были как картина Эдварда Хоппера. Похожи, но не идентичны. Я заметил, что папа сегодня папа был более расслаблен, чем обычно. Он чувствовал себя как дома. Даже несмотря на то, что он почти не говорил, он не казался отдаленным. Мне это нравилось. Иногда он свистел, будто был действительно счастлив находиться рядом со мной. Возможно, моему папе просто не нужны слова. Я не был таким как он. Я был его полной противоположностю, и просто притворялся, что мне не нужны слова. Но внутри я таким не был. Я кое-что узнал о себе: внутри я вовсе не был как мой отец. Я был как Данте. И это очень пугало меня. ДВАДЦАТЬ Прежде, чем мама разрешила мне водить грузовик самому, мне пришлось взять ее с собой. — Ты едешь немного быстро, — сказала она. — Мне шестнадцать, — сказал я. — И я парень. Она ничего не ответила. Но потом, она все же сказала: — Если я когда-либо заподозрю, что ты сел за руль, сделав хотя бы один глоток алкоголя, я продам грузовик. По непонятной причине, я улыбнулся. — Это не справедливо. Почему я должен расплачиваться за то, что ты слишком подозрительная? Это не моя вина.