Она посмотрела на меня. — Фашисты всегда такие. Мы улыбнулись друг другу. — Никакого вождения в нетрезвом виде. — А что насчет хождения в нетрезвом виде? — Это тоже под запретом. — Я это и так знал. — Я просто напоминаю. — Я не боюсь тебя, мам. Просто, чтобы ты знала. Она рассмеялась. Моя жизнь была более или менее незамысловатой. Я получал письма от Данте, но не всегда писал в ответ. Когда я все же отвечал ему, мои письма были короткими. А его письма всегда были длинными. Он все еще экспериментировал с поцелуями с девушками, даже несмотря на то, что сказал, что предпочитает целовать парней. Именно так он и сказал. Я не знаю, что думать по этому поводу. Но Данте — это Данте, и, если я хочу быть его другом, я должен смириться с этим. И из-за того, что он был в Чикаго, а я в Эль Пасо, смириться с этим было намного проще. Жизнь Данте была намного сложнее моей, по крайней мере, когда дело доходило до поцелуев. С другой стороны, ему не приходилось думать о брате, который сидел в тюрьме и родители которого притворялись, что его не существует. Думаю, я старался сделать мою жизнь менее проблематичной, потому что я чувствовал себя таким запутанным. И в доказательство этому, мне снились кошмары. Одной ночью, мне приснилось, что у меня не было ног. Они просто пропали. И я не мог встать с кровати. Я проснулся от крика. Мой папа зашел в комнату, и прошептал: — Это просто сон, Ари. Просто плохой сон. — Да, — прошептал я. — Просто плохой сон. Но знаете, я привык к кошмарам. Но почему некоторые люди не запоминают свои сны? И почему я не был одним из этих людей? ДВАДЦАТЬ ОДИН Дорогой Данте, Я получил водительские права! Я уже возил маму и папу. Я отвез их в Новую Мексику. Мы пообедали. Потом я отвез их домой, и думою они более-менее одобрили мое вождение. Но, вот, что было лучшей частью. Я встал ночью, и поехал в пустыню. Я слушал радио, лежал на прицепе грузовика и смотрел на звезды. Никаких городских огней, Данте. Это было прекрасно. Ари ДВАДЦАТЬ ДВА Одним вечером мои родители ушли на свадьбу. Мексиканцы. Они обожают свадьбы. Они хотели взять меня с собой, но я отказался. Смотреть на моих родителей, танцующих под мексиканскую музыку, было сущим адом. Я сказал, что устал от работы, и что я останусь дома и отдохну. — Что ж, если ты захочешь уйти, — сказал папа. — Просто оставь записку. У меня не было никаких планов. Я собирался сделать кесадилью и устроиться поудобнее, когда ко мне в дверь постучался Чарли Эскобедо. — Ужинаешь? — спросил он. — Не совсем. Я делаю кесадилью. — Круто. Я собирался предложить кесадилью и ему, потому что он выглядел голодным. Но это был его обычный вид. Он всегда казался голодным. А еще он был худой, и выглядел как койот в самый разгар засухи. Я много знал о койотах. Они мне очень нравились. Мы так и стояли, смотря друг на друга, и наконец я произнес: — Ты голоден? Не могу поверить, что спросил это. — Неа, — ответил он. — Ты когда-нибудь стрелял из ружья? — Нет, — ответил я. — А хотел бы? — Нет. — Ты должен попробовать. Это чудесно. Знаешь, мы бы могли выехать в пустыню и попробовать наркотики. Они сладкие. Они очень сладкие, чувак. — Я предпочитаю шоколад, — сказал я. — О чем ты вообще говоришь? — Сладкие. Ты сказал сладкие. Думаю, я получу свою порцию сладости из шоколада. После этого он разозлился, начал обзывать меня, и сказал, что надерет мне задницу. Еще он сказал, как я посмел считать себя слишком хорошим для стрельбы или героина. А еще он сказал, что я никому не нравлюсь, потому что считаю себя мистером Габачо. Мистер Габачо. Мне это не понравилось. Я был точно таким же мексиканцем, как и он. Но я не боялся этого придурка. — Почему ты не найдешь кого-то другого для своих дел? — сказал я, и только потом понял, что он одинок. Но это не дает ему права быть придурком. — Ты гей. Ты это знаешь? — сказал Чарли. О чем он болтал? Я гей только потому, что не хотел курить травку? — Да, я гей, и я хочу поцеловать тебя, — сказал я. А потом его лицо искривилось, и он сказал: — Я собираюсь побить тебя. — Вперед. И он ударил меня, но я не был против. Вообще, он мне нравился. Но это было до того, как он стал заставлять меня делать то, что я не хочу. Если честно, мне бы хотелось попробовать героин, но я еще не был готов к этому. Парень должен быть готов ко всему. Я так думал. Я подумал о рассказе Данте, в котором он писал, как он напился. Я пил пиво с Джиной и Сьюзи, но я никогда не напивался. Мне было интересно, хорошее ли это чувство. Я снова начал думать о брате. Возможно, его посадили в тюрьму из-за наркотиков. Думаю, когда я был маленьким, я очень любил его. Возможно, именно поэтому мне было грустно и одиноко. Возможно, я просто скучал по нему всю свою жизнь. Не знаю почему я сделал то, что сделал. Но я сделал это. Я вышел на улицу, и нашел пьяного попрошайку, который просил денег. Он ужасно выглядел, а пах еще хуже. Но я не хотел становится его другом. Я попросил его купить мне пиво, и сказал, что взамен тоже куплю ему пиво. Он согласился. Я припарковался на углу, и стал ждать. Когда он принес мне пиво, он спросил сколько мне лет. — Шестнадцать, — сказал я. — А вам? — Мне? Мне сорок пять. — Он выглядел намного старше. Внезапно мне стало плохо, из-за того, что я использовал этого попрошайку. Но он ведь тоже использовал меня. Так что, все честно. Сначала я хотел поехать в пустыню, и напиться там. Но потом понял, что это не самая лучшая идея. В моей голове появились недавние слова мамы. В итоге, я решил просто поехать домой. Я знал, что родители придут еще не скоро. У меня есть целая ночь. Я припарковался возле дома. Решив остаться в грузовике, я начал пить пиво. Я впустил к себе Легс, но она пыталась лизнуть пиво, и мне пришлось сказать ей, что собакам нельзя пить пиво. Возможно, подросткам тоже не стоит пить пиво. Но понимаете, я ведь просто экспериментировал. Открывал тайны Вселенной. Я решил, что начну пьянеть уже после двух бутылок пива. Так все и было. Я чувствовал себя очень хорошо. И я начал думать о разных вещах. О брате. Данте. Кошмарах моего отца. Илеане. После того, как я выпил еще бутылку пива, я перестал чувствовать боль. Оно действовало прям как морфий. Но не совсем так. Затем я открыл еще одну бутылку пива. Легс положила голову мне на колени.