А потом она сделала то, чего я и ожидал — провела рукой по моим волосам. — Ты не должен работать, если не хочешь. Мы с папой можем давать тебе деньги. Я знал, что она имела в виду именно то, что сказала. Но я этого не хотел. Я не знал, чего я хотел. — Дело не в деньгах, мама. Она ничего не ответила. — Просто проведи это лето хорошо. То, как она сказала это. То, как она на меня посмотрела. Иногда, в ее голосе было столько любви, что я просто не мог этого выдержать. — Хорошо, — сказал я. — Возможно, я даже влюблюсь. — А почему бы и нет? — спросила она. Иногда родители любят своих сыновей настолько сильно, что делают из их жизни роман. Они думают, что наша молодость может помочь нам перетерпеть все на свете. Возможно, мамы и папы просто забывают об одном маленьком факте: быть на грани семнадцатилетия может быть очень болезненным и грубым временем. Быть на грани семнадцатилетия — это ужасное чувство. ДВА То, что мы с Легс наткнулись на дом Данте, было не совсем случайностью. Я знал, что он должен вернуться, но не знал, когда. В день, когда он покидал Чикаго, я получил открытку: Сегодня мы возвращаемся домой. Но сначала мы заедем в Вашингтон. У моего папы там какие-то дела. Увидимся скоро. С любовью, Данте. Когда я пришел в парк, я отвязал Легс, хотя не должен был. Мне нравилось смотреть, как она бегает. Мне нравилась эта невинность собак, чистота их любви. Они не знали достаточно, чтобы скрывать свои чувства. Они просто существовали. Собака была собакой. В том, чтобы быть собакой есть что-то изящное, и я этому завидовал. Я подозвал ее, надел ошейник, и мы побежали назад. Я развернулся и прошел к его дому. Там стоял Данте. На некоторое время, мы просто замерли и смотрели друг на друга. Было странно, что у нас не было слов. Потом он спрыгнул с крыльца и обнял меня. — Ари! Посмотри на себя! Длинные волосы! Ты похож на Че Гуевара, только без усов. — Мило, — сказал я. Легс залаяла на него. — Ты должен ее приласкать, — сказал я. — Она ненавидит, когда ее игнорируют. Данте опустился на колени, и погладил ее. А потом поцеловал. Легс облизала его лицо. Было трудно сказать, кто из них был нежнее. — Легс, Легс, рад встречи с тобой, — Данте выглядел таким счастливым, и мне стало интересно, сколько же в нем может уместится счастья. Откуда оно взялось? Внутри меня тоже есть счастье? Я просто боялся выпустить его? — Откуда взялись все эти мышцы, Ари? Я посмотрел на него, стоящего передо мной, и бросающего в меня кучу вопросов. — Старые штанги моего отца в подвале, — сказал я. А затем я понял, что теперь он выше меня. — Как ты так вырос? — Должно быть холод. Теперь у меня с папой одинаковый рост. — Он начал рассматривать меня. — Ты низкий, но из-за стрижки кажешься выше. Не знаю почему, но я рассмеялся. Он снова обнял меня, и прошептал: «Я так за тобой скучал, Ари Мендоза». Я не знал, что должен сказать в таком случае, так что просто промолчал. — Мы будем друзьями? — Не дури, Данте. Мы и так друзья. — Будем ли мы друзьями всегда? — Всегда. — Я никогда не солгу тебе, — сказал он. — А я могу солгать, — сказал я. Моя фраза рассмешила нас обоих. И я подумал, что возможно, этим летом будет ничего кроме смеха и веселья. Может, это будет мое лето. — Иди, поздоровайся с мамой и папой, — сказал он. — Они хотели увидеть тебя. — Они могут выйти к нам? У меня Легс. — Легс тоже может зайти. — Не думаю, что твоей маме это понравится. — Если это твоя собака, то она может зайти. Поверь мне. — Он понизил голос до шепота. — Мама никогда не забудет тот несчастный случай под дождем. — Это древняя история. — Когда дело касается памяти, моя мама — слон. Но мы так и не проверили, разрешила бы его мама впустить собаку, потому что мистер Кинтана уже стоял возле двери, и когда он заметил меня, то тут же позвал свою жену. — Соледад, угадай, кто здесь? И они напали на меня. Они обнимали меня, и говорили такие приятные вещи, что мне захотелось плакать. Их привязанность была такой настоящей, и почему-то я чувствовал, что не заслуживаю этого. Мне казалось, что они обнимают меня только потому что я спас их сына. Но я хотел, чтобы меня обнимали только за то, что я был Ари. Но я никогда не буду просто Ари для них. К счастью, я научился скрывать свои чувства. Нет, это не так. Я этому не учился. Я был рожден, умея скрывать свои чувства. Они были так рады видеть меня. И правда в том, что я тоже был рад видеть их. Я помню, как сказал мистеру Кинтана, что работаю в «Угле». Он повернулся к Данте, и улыбнулся: — Работа, Данте, это отличная идея. — Я собираюсь найти работу, пап. Правда. Миссис Кинтана выглядела по-другому. Такое чувство, что в ней было много света. Я еще никогда не видел настолько красивую женщину. Она выглядела намного моложе, чем в последний раз. Моложе, не старше. Не то, чтобы она была старой. Она родила Данте в двадцать. Так что, ей было около тридцати восьми. Но в утреннем свете, она выглядела намного моложе. Возможно, все дело было в утреннем свете. Я услышал голос Данте, когда его родители рассказывали о Чикаго. — Когда ты покатаешь меня в своем грузовике? — Как насчет вечера? — сказал я. — Моя смена заканчивается в пол восьмого. — Ты должен научить меня водить, Ари. Лицо его мамы исказилось. — Разве не отцы должны делать это? — спросил я. — Мой папа — худший водитель во вселенной. — Это не правда, — сказал мистер Кинтана. — Просто худший водитель в Эль Пасо. — Он был единственным мужчиной, который действительно признавал, что плохо водит машину. — Я знаю, что рано или поздно ты позволишь Данте сесть за руль. — Нет, — сказал я. — Данте очень убедительный. Просто пообещайте, что будете осторожны. — Обещаю, — улыбнулся я его маме. Что-то в ней делало меня уверенным и спокойным. Я не чувствовал себя так со многими людьми. — Мне кажется, что этим летом мне придется справляться с двумя мамами. — Ты член этой семьи, — сказала она. — Нет смысла бороться с этим. — Я уверен, что однажды разочарую вас, миссис Кинтана. — Нет, — сказала она. И несмотря на то, что ее голос всегда твердый, в тот момент он был очень мягок. — Ты слишком строг к себе, Ари. Я пожал плечами. — Может я такой сам по себе. — Данте не единственный, кто скучал по тебе, — улыбнулась она. Это была самая прекрасная вещь, которую мне когда-либо говорили взрослые, не считая родителей. Я знал, что во мне было что-то, что миссис Кинтана видела и любила. И несмотря на то, что мне казалось, что это самая прекрасная вещь, это очень на меня давило. Но для меня любовь всегда была тяжелой. Она была чем-то, что мне приходилось переносить. ТРИ