СЕМЬ — В твоей комнате ничего нет. — Тут есть кровать, радиоприемник, кресло-качалка, книжный шкаф и немного книг. Это не ничего. — На стенах ничего нет. — Я снял мои постеры. — Почему? — Мне они не нравились. — Ты как монах. — Ага. Аристотель-монах. — У тебя есть хобби? — Конечно. Пялиться на голые стены. — Может, ты станешь священником? — Чтобы быть священником надо верить в бога. — Ты не веришь в бога? Даже самую малость? — Может только если чуть-чуть. — Значит ты скептик? — Конечно. Я католик-скептик. Данте громко рассмеялся. — Я не сказал ничего смешного. — Я знаю. Но это смешно. — Ты думаешь это плохо, сомневаться? — Нет. Я думаю это умно. — Я не считаю себя слишком умным. Не таким умным как ты, Данте. — Ты умный, Ари. Очень умный. Да и быть умным ничего не значит. Люди всегда потешаются над тобой. Мой отец говорит, что это в порядке вещей. Знаешь, что он говорит мне? «Данте, ты мыслящий человек. Это то, кем ты являешься. Не надо этого стыдиться». Я заметил, что его улыбка стала немного грустной. Может быть, каждый из нас в немного грустит. Может быть. — Ари, я стараюсь не стыдиться этого. Я прекрасно знал, что значит стыд. Только в отличие от меня, Данте знал причину своего стыда. А я нет. Данте. Он мне очень нравился. Очень, очень нравился. ВОСЕМЬ Я наблюдал, как отец листает страницы. Было очевидно, что ему нравится эта книга. И благодаря этой книге я узнал кое-что новое о своем отце. Прежде чем пойти на флот, он изучал искусство. Это никак не вписывалось в мое представление об отце. Но мне нравилась эта идея. Однажды вечером, изучая книгу, он подозвал меня к себе. — Посмотри, — сказал он, — это фреска Ороско. Я взглянул на репродукцию в книге. Но меня больше заинтересовал палец отца, которым он указывал на картину. Этот палец нажимал на курок во время войны. Этот палец прикасался к моей маме в самых интимных местах. Мне хотелось сказать что-нибудь, задать вопрос. Но я не мог. У меня в горле застрял ком. Я просто кивнул. Я никогда не думал, что мой отец разбирается в искусстве. Я видел в нем только бывшего моряка, который стал почтальоном после того как вернулся из Вьетнама. Бывший моряк, который не любит разговаривать. Бывший моряк, а в настоящем почтальон, который вернулся с войны, и заделал еще одного сына. Я не думаю, что отец хотел моего рождения. Скорей всего этого хотела моя мама. Не то чтобы я знал, чьей идей было завести еще одного ребенка. В моей голове было много мыслей по этому поводу. Я мог бы задать отцу кучу вопросов. Мог бы. Но что-то в его взгляде, в выражении его лица останавливало меня. Я думаю, что он не хотел, чтобы я узнал его поближе. Поэтому я просто коллекционировал подсказки. То, что отцу понравилась эта книга по искусству, стало еще одной подсказкой в мою копилку. В один прекрасный день все подсказки соединятся в единую картину. И я разгадаю своего отца. ДЕВЯТЬ Однажды после плавания мы с Данте решили прогуляться. Мы остановились в супермаркете. Он купил Колу и арахис. А я купил карамельно-арахисовый батончик. Данте предложил мне Колу. — Не люблю Колу, — сказал я. — Это странно. — Почему? — Все любят Колу. — А я не люблю. — А что ты любишь? — Кофе и чай. — Это странно. — Хорошо, я странный. Только заткнись. Он рассмеялся. Мы пошли дальше. Наверное, нам просто не хотелось идти домой. Мы говорили о разных вещах. Глупых вещах. И вдруг Данте спросил меня: — Почему мексиканцы так любят прозвища? — Не знаю. Разве? — Да. Ты знаешь, как мои тети называют мою маму? Они зовут её Чоле. — Ее зовут Соледад? — Вот видишь, о чем я, Ари. Ты знаешь. Ты знаешь прозвище к имени Соледад. Зачем оно вообще? Почему они не могут называть её Соледад? Почему Чоле? Откуда взялась кличка Чоле? — Почему тебя это так волнует? — Я не знаю. Просто это странно. — Это слово дня? Он рассмеялся и проглотил несколько орешков. — А у твоей мамы есть прозвище? — Лили. Её зовут Лилиана. — Красивое имя.