Стол с белой скатертью, с красивыми высокими бокалами для вина. Бутылка красного стояла уже откупоренная, – вино «дышало», Люся знала. Они с сестрой многим премудростям научились у братьев за неполные три года. – Проходи, – Даниэль взял ее за руку, повел к столу. Она послушно шла, сопротивляясь желанию сжать его ладонь в своих. Дани отодвинул стул, приглашая ее сесть, затем налил вина. – Это синее платье тебе невероятно идет, – произнес он. – У тебя сразу глаза такими синими стали… Он обошел стол, налил себе тоже. Подал ей корзинку с хлебом, положил на ее тарелку кусочек паштета, который, Люся знала, парни всегда заказывали в одном французском ресторане. И наконец сел. – Ну что, – проговорил он, – давай за… – Даниэль держал бокал за тонкую ножку и смотрел на нее с улыбкой, отчего-то лукавой. Неужели он… Люся не отважилась додумать эту мысль. – Люлю, – он иногда так называл ее, пользуясь французским диминутивом[10], – как ты смотришь на то, чтобы сделать завтра тест? Несколько мгновений он наслаждался зрелищем ее просиявшего лица. – Ты согласна? Вопрос был со всей очевидностью лишним. Она только спросила, что нужно взять с собой для анализа, и Даниэль покачал головой: ничего. Затем протянул через стол руку, раскрыв ладонь. Люся положила на нее свою, и его пальцы сомкнулись вокруг. Некоторое время они так сидели, рука в руке, не смея сделать новый жест, не смея позволить воображению заглянуть в день завтрашний, предвосхитить завтрашние жесты. Наконец Дани отпустил ее ладонь и снова поднял бокал. И в этот момент зазвонил его телефон. Люся слышала голос Мики, но слов разобрать не могла. Однако, судя по тому, как нахмурился Даниэль, случилось что-то нехорошее. – Мамин муж, Антон, скоропостижно скончался, – произнес он, закончив разговор. – Ох, мои соболезнования! Что случилось, отчего? – Причины пока неизвестны… Хотя на жаре, да с его весом, я не особо удивился, если честно. Жалко его, хороший был мужик, маму боготворил. Но проблема не в этом… – А в чем? – Мама в жуткой панике. Если не сказать, в истерике. Она произнесла странные слова. По-французски, но я тебе переведу: «Лук Купидона». – Боже… И что это значит? – Не знаю. – Купидон, ведь это то же самое, что Амур, да? Бог любви? Тогда получается, что Амур послал в нее свою стрелу… То есть она в кого-то влюбилась? – И поспешила оповестить об этом своих сыновей? Да еще в контексте сообщения о смерти Антона? Сомневаюсь. К тому же свои любовные истории мама никогда не делала «достоянием гласности»… Подождем до вечера, она обещала снова позвонить. Не исключено, что нам придется к ней лететь, помочь с хлопотами. Или кому-то из нас. Даниэль, опытный кинопродюсер, отлично знал, что две интриги не могут существовать в сознании одновременно, – одна гасит другую. Так и сейчас, волнение любовного свидания внезапно разбилось в столкновении с беспокойством о матери. По словам Мики, такой он ее никогда не видел. Она задыхалась, кричала в телефон эти странные слова… Там что-то случилось. Что-то, помимо смерти Антона. Мама испугалась – а она не из пугливых… Ça va pas du tout[11]. «Надо к ней ехать», – думал Даниэль, глядя на Люсю. Глядя, но не видя. И Люся это поняла. – Дани, я пойду к себе, – поднялась она из-за стола. – Не буду тебе мешать. Она направилась к двери. – Погоди, – Даниэль поймал ее, – постой, сядь. Давай просто закончим ужин. За это время вряд ли что-то случится. Вечер, конечно, я себе не так представлял… Но что делать. Хотя бы съедим то, что я приготовил, – он смущенно улыбнулся. Люся села обратно за стол. – Надеюсь, ты это не из вежливости говоришь. – Ты хоть раз видела, чтобы я что-то предлагал из вежливости? А не потому, что сам этого хочу? Люся задумалась. На лице Даниэля отразилось удивление. – Ты разве не знаешь? – Дань, я ведь не могу читать твои мысли, – смутилась девушка. – Ты добрый. А добрые люди часто уступают… – Как ты? Она усмехнулась. Что есть, то есть. – Доброта и слабость характера нередко сочетаются, – заметил Даниэль. – Но это не мой случай. Пойдем за горячим, поможешь мне. Люся, направляясь на кухню, думала о том, что это, увы, как раз ее случай. В отличие от сестры, она слишком часто уступала чужому напору… И столь же часто об этом жалела. Они принесли в гостиную еду: Даниэль взял противень с куском запеченной ягнятины, вокруг которого лежали маленькие румяные картофелины; Люся прихватила подставку для горячего и салатницу с листовым цикорием, заправленным на французский манер маслом и уксусом. Даниэль разрезал сочное мясо, положил Люсе кусок и несколько картофелин, подлил вина в бокалы. – Завтра мы с тобой… Нет, завтра мы только сдадим анализ, а результат получим… – Он включил мобильный, быстро пролистал сайты. – О-о-о, можно получить через двадцать четыре часа! – Дань, я кажется, этот результат уже знаю. – Честно говоря, с тех пор, как у меня объявился еще один отец, я тоже засомневался в нашем родстве… Люся кивнула. – Только не могу понять: наши родители играли в игру? Тогда зачем? Или они искренне были уверены? Но почему же не проверили? – Так потому, что были уверены, – задумчиво проговорил Даниэль. – Ты сама ответила на свой вопрос. * * * Разумеется, Ксения и Реми охотно «пересеклись» с Микой, чтобы забрать ключи от квартиры Анжелы. Куда лучше осматривать жилье самим, чем разглядывать его фотографии. Интерьер квартиры Анжелы словно сошел с картинки из дизайнерского журнала. Безусловно красивый. Явно дорогой. Запредельно претенциозный. И абсолютно обезличенный. Ни одной нотки индивидуальности – все «комильфо», то есть «как положено» по стандартам моды. Этому впечатлению способствовала и стерильная чистота, душащий идеальностью порядок. Понятно, наводила его домработница, однако вкус отражался хозяйкин. «Нет, – мысленно поправила себя Ксюша, – не хозяйкин. Его у Анжелы нет. Она подчиняется диктату чужого вкуса, называемого модой». Что-то Ксюша об этом читала… Страх ошибиться, сделать не так, «как надо»… Вбитое в детстве послушание без права на собственное мнение, позицию… Чрезмерно властный отец… Воспитание по принципу «Молчи, женщина, пока джигит разговаривает!». Поэтому и теперь, спустя много лет, лучше следовать диктату моды, чем осмелиться сформировать собственный вкус. – Нам придется действовать очень осторожно, Ремиша, – произнесла Ксения на пороге. – При таком идеальном порядке очень легко что-то сдвинуть, положить не так, как было. Анжела не должна заподозрить постороннее вторжение. Однако напрягаться им особо не пришлось. Видимо, Анжела редко принимала гостей в своих хоромах, отчего не прятала старые альбомы с фотографиями. А может, просто не считала, что они ее чем-то выдают. Но они выдавали. Судя по датам – ее легким почерком все снимки были тоже подписаны, – она уже крутила роман с будущим мужем Франсуа Дювалем, когда еще встречалась с Олегом Костюковым. Впрочем, кого это сегодня может интересовать? Разве только Этьена Пасье, который будет рад убедиться, что не напрасно много лет назад назвал Анжелу лгуньей и изгнал из своей жизни… Альбомы с фотографиями мальчишек, бабушки, каких-то подруг никакой интересной информации не добавляли к биографии Анжелы Багировой. А вот плотный крафтовый конверт, где находились снимки Анжелы с разными мужчинами, был достаточно любопытным. Видимо, это те потенциальные женихи, за которых Анжела не сумела выйти, но с которыми имела отношения в надежде на замужество. На полке Реми обнаружил портрет Франсуа Дюваля в рамочке, втиснутый между двумя книгами. Похоже, Анжела не испытывала потребности вспоминать время от времени человека, который так много сделал для нее и детей. Кажется, они просмотрели все фотографии. Но ни разу Ксения не встретила то выражение бесконечной доброты, которое поразило ее в интернет-портретах Анжелы. Анжела-Ангел – всего лишь постановочное фото. Забыть. Они с Реми сделали снимки интерьеров, пересняли некоторые фотографии, в частности, детские снимки мальчишек. Остальных мужчин отправили на место, в крафтовый конверт: в конце концов, Этьена эта часть жизни Анжелы не касается. Осмотревшись напоследок – зоркий Ксюшин взгляд проверил, все ли на местах, – они покинули квартиру Анжелы Багировой и отправились в отель ужинать.