Я постарался не поддаваться самовнушениям, которые зачастую влияют на нас мощнее любых реальных фактов. Решил, что просто закрою глаза. И закрыл. И сразу же в тишине расслышал негромкий шорох и следом поскрипывание. Мне показалось, что шорох доносится из комнаты рядом, большой просторной комнаты. Из моего кабинета, отделенного от спальни узкой прихожей. Присутствие по соседству реальной опасности взвинтило меня до крайности – сейчас же подхвачу револьвер и ринусь в кабинет! Я остался лежать в кровати: передо мной, на окне слева, шевельнулась штора. Никаких сомнений – штора колебалась. Вот опять! Я видел это совершенно отчетливо. Видел, что пространство между окном и шторой слишком узко для стоящего там человека, потому она и не падает ровными складками. И конечно, этот человек тоже меня видел, он наблюдал за мной сквозь тонкую ткань. Теперь я все понял. Пока остальные делают свое дело, этот занимается своим: удерживает меня на месте. Так что же – встать? Схватить револьвер? Невозможно. Пошевелюсь, закричу – и я погиб. Мощный удар сотряс дом, а потом послышались удары послабее: тук-тук-тук, потом тук-тук. Как будто кто-то заколачивал гвозди. По крайней мере, так чудилось моему воспаленному мозгу. К молотку присоединились другие звуки, теперь я уже слышал грохот. Никто не стеснялся, орудовали без опаски. И были правы: я не шевелился. Из трусости? Нет, скорее от бессилия я не мог двинуть ни рукой, ни ногой. И еще из благоразумия. В самом деле, стоило ли вступать в борьбу? За этим человеком стоит десяток других, и они примчатся по первому его зову. Стоят ли ковер и несколько безделушек моей жизни? Всю ночь длилась эта мука. Нестерпимая пытка, жуткая тревога! Грохот прекратился, но я все время ждал, что вот-вот загрохочет снова! И человек за шторой! Человек, который за мной следил, наставив револьвер. Я сам не сводил с него глаз! Сердце у меня колотилось, на лбу выступил холодный пот. И вдруг на меня снизошло чувство несказанного блаженства – тележка молочника! Я узнал ее! Дребезжа, она проехала по бульвару. Казалось, розовый луч зари проник сквозь ставни ко мне в комнату, свет извне разбавил густые потемки. И верно, в комнате стало светлее. Другие экипажи покатили по улице. И все ночные призраки разлетелись. Моя рука потянулась к револьверу, медленно, осторожно. Враг напротив меня не шелохнулся. Я не спускал глаз со складки, куда должен был целиться, рассчитал каждое движение – мгновенно схватил револьвер и выстрелил! Спрыгнув с кровати, я с победным криком ринулся к шторе. Я прострелил ее. Разбил окно. Но своего врага так и не схватил. По очень простой причине – его там не было. Там не было никого. Всю ночь меня гипнотизировала складка шторы. А злодеи тем временем… В безудержном порыве возмущения – меня уже ничто не могло остановить! – я повернул ключ, распахнул дверь, миновал прихожую и влетел в кабинет. И в изумлении замер на пороге. Этот шок был даже больше, чем от невстречи с врагом. Все осталось на своих местах. Все, что я считал украденным – мебель, картины, старинный бархат и шелк, – никуда не делось. Я не верил собственным глазам. Я ничего не понимал. А грохот? А странные звуки? Обойдя комнату, я внимательно оглядел стены, проверил каждую вещицу – все они были мне так хорошо известны! Ни одна не исчезла. Но больше всего меня угнетало, что злодеев не было и следа. Стулья стояли как стояли. Ковер лежал как лежал. «Но я же не сумасшедший! – прошептал я, обхватив голову руками. – Я же слышал!..» Я принялся осматривать кабинет сантиметр за сантиметром. Ничего. Или, вернее… Но такую находку трудно назвать великим открытием. Под небольшим персидским ковром на паркете я обнаружил карту, обычную игральную карту. Семерку червей – точно такую же, как все семерки червей в наших французских колодах. Однако одна мелочь привлекла мое внимание: на остром конце каждого красного сердечка виднелась дырочка. Ровная и аккуратная, как будто ее проткнули шилом. Вот и все. Карта и письмо, заложенное в книгу. Больше ничего. Достаточно ли доказательств, чтобы поверить, что все это мне не пригрезилось? Дальнейший день я потратил на обследование гостиной. Она была непропорционально большой для столь маленького особнячка, а ее убранство свидетельствовало о крайне оригинальном вкусе хозяина. Пол мозаичный, с красивыми симметричными рисунками из разноцветных камешков. Стены тоже украшены мозаиками – панно в стиле помпейских, византийских, средневековых фресок. Вакх, оседлавший бочку. Король в золотой короне с пышной бородой и мечом в правой руке. Комната освещалась большим окном на потолке, какие бывают в мастерских художников. Ночью оно никогда не закрывалось, так что злоумышленники могли, подставив лестницу, спокойно в него проникнуть. Но и этому я не нашел подтверждения. Лестница оставила бы следы на прибитой земле во дворе – их не было. Трава на пустыре вокруг дома была бы примята. Но нет, она не примята. Признаюсь, что у меня даже мысли не возникло обратиться в полицию. Мои жалобы показались бы несусветным абсурдом. Надо мной бы только посмеялись. Через день подошла моя очередь заполнять колонку хроники в «Жиль Блаз» – я тогда там работал, – и, не в силах мысленно отвязаться от своего приключения, я описал его. Статейка не прошла незамеченной, но никто не принял ее всерьез: сочли выдумкой, а не реальным случаем. Сен-Мартены надо мной посмеялись. Даспри, обладая кое-каким опытом в области расследований, пришел ко мне, взялся все растолковать, но ничего не объяснил. На следующее утро прозвенел колокольчик у калитки, и Антуан пришел ко мне сказать, что какой-то господин желает со мной поговорить. Своего имени он не назвал. Я пригласил визитера в гостиную. Вошел мужчина лет сорока, жгучий энергичный брюнет, в костюме не новом, но с претензией на элегантность, тогда как манеры были скорее вульгарными. Выговор подтвердил его положение на социальной лестнице. Без всяких предисловий он хрипло произнес: – Месье, я поехал по делам, и в кафе мне попался на глаза «Жиль Блаз». Прочитал вашу статью. Заинтересовался. Даже очень. – Благодарю вас. – И вернулся. – Неужели? – Да, хочу с вами поговорить. Вы точно изложили факты? – Абсолютно. – Ничего не придумали? – Ничего. – Тогда мне есть что вам сказать. – Я вас слушаю. – Нет. – То есть? – Прежде чем говорить, я должен убедиться, что так оно и было. – И для того, чтобы убедиться… – Я должен остаться один в этой комнате. Я посмотрел на гостя с большим удивлением. – Не совсем понимаю… – Ваша статья навела меня на одну мысль. Кое-какие подробности свидетельствуют о необычайном сходстве с другим приключением, случайным свидетелем которого я стал. Но если я ошибся, лучше будет хранить молчание. Единственный способ узнать – остаться здесь одному. Что могло таиться под этим предложением? Позже я припомнил, что, высказывая его, гость казался встревоженным, на его лице читалось беспокойство. Но в тот момент я лишь немного удивился, но не увидел ничего особенно невероятного в его просьбе. К тому же во мне разыгралось любопытство. Я ответил: – Хорошо. И сколько вам понадобится времени? – Три минуты, не больше. Через три минуты я к вам присоединюсь. Я вышел из комнаты. Достал часы. Пробежала одна минута. Две… Почему вдруг такое волнение? Почему вдруг секунды приобрели такую значительность? Две с половиной минуты… Две минуты три четверти… Бабах! Раздался выстрел. Я мигом распахнул дверь и вскрикнул от ужаса. Посреди комнаты на левом боку неподвижно лежал мой гость. Голова раздроблена, кровь смешалась с мозгами. Рядом дымящийся револьвер. Последняя конвульсия, и он застыл навсегда. Но еще одна деталь потрясла меня не меньше ужасающей картины. Из-за нее я и не стал немедленно звать на помощь. Не опустился сразу же на колени, чтобы проверить: а вдруг мой гость дышит? В двух шагах на полу лежала семерка червей. Я поднял ее. Острие каждого сердечка было пробито. Через полчаса прибыл комиссар полиции Нейи, потом судебно-медицинский эксперт, потом префект полиции господин Дюдуи. Я ни к чему не прикасался. Ничто не должно было помешать следствию. Осмотр тела был коротким. Тем более коротким, что ничего не было найдено. Точнее, почти ничего. В карманах покойного никаких документов, на одежде никакого имени, на белье никаких меток. Словом, ничего, что помогло бы установить, с кем мы имеем дело. В комнате все осталось на своих местах. Не сдвинуты с места ни мебель, ни мелочи. Однако самоубийство не было единственным намерением этого человека, когда он пришел ко мне. Вряд ли он счел мой дом лучшим местом, где можно покончить с собой. Его что-то склонило к этому акту отчаяния. Он успел что-то узнать за те три минуты, которые провел в одиночестве. Но что? Что он нашел? Что увидел? Какую ужасную тайну открыл? Все оставалось загадкой. Однако в самый последний момент обнаружилось нечто любопытное. Когда два полицейских перекладывали несчастного на носилки, его левая рука, зажатая до сих пор в кулак, раскрылась, из нее выпала мятая визитная карточка. На карточке значилось: «Жорж Андермат. Ул. Берти, 37». Что бы это могло значить? Жорж Андермат – крупнейший парижский банкир, учредитель и президент Промышленного банка, который дал такой толчок развитию индустрии во Франции. Человек известный, привыкший жить на широкую ногу: собственная конюшня, автомобиль, почтовый вагон. О его приемах всегда сообщала светская хроника, прославляя красоту и изящество мадам Андермат. – Неужели это он? – прошептал я. Префект полиции склонился над самоубийцей. – Нет, это не он, – сказал Дюдуи. – Господин Андермат – седеющий блондин. – А с чего вдруг визитка? – В доме есть телефон? – Да, в вестибюле. Позвольте, я вас провожу. Дюдуи нашел в справочнике телефон и попросил 415-21. – Месье Андермат у себя? Передайте, что месье Дюдуи просит его срочно приехать по адресу: бульвар Майо, 102. Очень срочно.