— Что не городской, я и сам понял! Точкин обиженно посмотрел на священника, но не отступал: — Мой сосед сны видел. Вдвенадцатиром его женки вещие искушали. — Суккубат никак? — Нахмурился святой отец. — Групповой, — со знанием дела подтвердил Точкин. — В Новый год скончался он при загадочных обстоятельствах. Потом с отцом Алексием из церкви Василия на Горке несчастье произошло. Потом сама церковь разрушилась, и началось это всё: коровы… — Соседу сколько лет было? — Перебил Димитрий. — Двадцать. Молодой совсем. Причина смерти вскрытием не установлена. — Не пил? — На всякий случай уточнил святой отец. — Или вещества, может быть, какие нехорошие употреблял? — Ни разу! — А еще что знаете? Точкин поведал известную ему историю о сожжении дюжины ведьм в древнем Пскове. Пока отец Димитрий слушал, выражение на лице у него понемногу смягчалось. — Свидетельства? Откуда известно это? — Из записей псковского историка-краеведа Малиновского, — Николай намеренно решил немного преувеличить значимость источника. — Документ в архиве пединститута хранится. По запросу могут предоставить. Батюшка удовлетворенно кивнул: — Имена есть? Точкин вытащил из кармана два сложенных тетрадных листа в клетку, которые получил от колдуна, и протянул один из них собеседнику. — Евпраксия, Анастасия, Агния, Варвара, — начал зачитывать священник вслух. — Кажется, что все христианки. Отпеть их надо, раз не отпеты еще. Да не знахарю, а лицу духовного звания. И без всяких фокусов. Если правду вы говорите, то успокоятся они. Есть останки — есть молитва. Закон Господень на всех один. — Надо скорее! — Да хоть сейчас пойдемте. Подождите, возьму только, что надо. Войдя в притвор, Димитрий столкнулся с вдовами из лавки. Они построились в шеренгу вдоль белой стены, чтобы пропустить батюшку вперед, но тот сам уступил им дорогу и заботливо придержал при этом неповоротливую дверь. Женщины между собой обсуждали какую-то болезнь комнатных растений — да так увлеченно, что забыли даже перекреститься, покидая храм. Когда они спустились по лестнице и скрылись из виду, Точкин снова остался на паперти в компании нищенки. — Напрасно вы, Николай, этот маневр затеяли. Зря только попа покалечите, — приблизившись вплотную к нему, вдруг пробормотала она из-под повязки. — А впрочем, как хотите, — сказав это, христарадница отвернулась и бросилась вприпрыжку навстречу группе паломников: в Кремль въехал первый экскурсионный автобус. Николай проводил ее ошарашенным взглядом. На бегу женщина хромала на обе ноги, так словно вместо ступней у нее были протезы. Из соборной двери во второй раз подряд появился отец Димитрий, на этот раз с молитвенником в ветхом переплете подмышкой. В другой руке он нес золотую кадильницу. — Пойдемте, — скомандовал он и, не дожидаясь ответа, первым пошагал к выходу из крепости. Николай с трудом поспевал за его шагом и по пути то и дело беспокойно поглядывал на широкий иереев профиль. Услышанные на паперти слова вселяли тревогу. В конце концов, он не удержался, снял с шеи и протянул ему древний образок, который получил от колдуна при прощании: — Батюшка, когда будете литию служить, то на лик глядите. Так от морока бесовского спасетесь. Димитрий на ходу глянул на иконку: — Китай состаренный! — Никиты Бесогона — это образ древний: на ведьминой крови заговорен и трижды, по числу Троицы, освящен... — Китайцами на китайской фабрике! Прости их, поганых, Господь милосердный! — Тайными молитвами намоленный, — добавил зачем-то Николай. — Это вам тот же шарлатан дал? — Не шарлатан он, — пробурчал Точкин, пряча ладанку обратно под китель. — Своими ушами слыхал я эти ваши тайные молитвы: несколько слов в нормальной молитве на другие заменят да колдунами себя мнят! Мало того, что мракобесье, так еще ведь и богохульство! Грех тяжкий! Точкин рискнул возразить, но святой отец еще больше возвысил голос: — Дня Божьего не пройдет, чтоб на икону в соборе кто навес не навесил, или еще какой пакости не прилепил! Вы же офицер, образованный человек, прости Господи! И сюда же со своими заклинаниями и молитвами тайными! — Димитрий сердито тряхнул бородой. — Раз веруете, то знать должны: христианство — суть религия экзотерическая. Мы от прихожан ничего не скрываем! Они дошли до детского парка с развалинами храма, и Димитрий увидел намалеванный на тенте вверх ногами черный крест. Лицо его стало еще более гневным. Они уже собрались лезть внутрь, но тут Николай заметил патруль ППС. Полицейские шли по улице Советской, на ходу все трое курили и о чем-то горячо спорили. Точкин подождал, пока наряд скроется из виду, подошел к тенту и своей опасной бритвой вырезал в брезентовой ткани незавершенный прямоугольник в человеческий рост. Придержав брезент, он пропустил Димитрия внутрь первым, и сам последовал за ним. Церковь святителя Василия была рассыпана по холму бесформенной грудой строительного мусора. Под подошвами глухо хрустели камни и звонко — осколки стекла. Взбираясь наверх, иерей зацепился ботинком о погнутый обод бочки из-под святой воды: — Вот мерзость… запустения! — Прибавил он через шаг. — Как в Писании, — поддакнул спутник. Вперед Точкина Димитрий в рясе перелез через белокаменную глыбу с остатками фриза на ней и остановился на более или менее ровной площадке. — Дальше не полезем. Подержите, — священник вынул из кадила чашку с ладаном и вручил ее спутнику, а сам приступил к розжигу. Зажигалка кстати оказалась у него в кармане кожаной куртки. Николай помогал, обмахивая кадило фуражкой, но угли никак не хотели разгораться. — В храме мы под вытяжкой разжигаем, — оправдывался Димитрий. Склонившись над жаровней, он дул на угли и вынужден был всё время прижимать локтем к груди мешавший ему наперсный крест. Наконец, он не вытерпел, снял распятие с шеи и следом за чашей протянул Николаю. Когда из жаровни потянулась вверх долгожданная струйка сизого дыма, Димитрий поставил на место чашку с ладаном, протер очки и тихим камерным пением благословил священный сосуд. Воздух вокруг понемногу терял прозрачность, наполняясь дымом священной смолы. Димитрий раскрыл свой старинный требник и запел ектению. Сначала всё было спокойно, но потом что-то мелькнуло в дыму слева от Точкина. Хрустнуло стекло. Николай с нарастающим смятением заозирался по сторонам. «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». На небесах в квадратном проеме над их головами клубились тучи, недобро завыл ветер. Только на последних словах панихиды Димитрий с досадой вспоминает о том, что перед началом обряда забыл надеть наперсный крест. Николай послушно протягивает ему золотое распятие. Когда священник пытается взять его, рука с растопыренными пальцами застывает вдруг в задымленном воздухе, как будто ее свело параличом. В этот же миг Точкин заметил, как сгусток дыма в нескольких шагах позади от Димитрия обрел очертания женского тела. Из своего мешка под ногами Николай достал деревянный крест и расправил бечевку. Спотыкаясь на обломках кирпича, он стал подбираться к ведьме и не увидел, что оцепеневший Димитрий тем временем пришел в движение. Точнее сказать, двигаться начали только его руки, а сам он продолжал стоять в той же позе с лицом, обращенным немного вверх, и только в смертельном ужасе вращал глазами по сторонам. Одна из рук священника взяла кадильницу, а другая сковырнула с нее металлическую чашу, в которой плавился ладан. Золотой сосуд оказался перед его лицом, и он на секунду почувствовал губами жар из открытой жаровни. Как будто сам собой рот широко распахнулся, и в горло святого отца из кадила посыпались горящие угли. Призрак стоял прямо перед Точкиным. Он примерился и набросил крест. Чудо свершилось, дух претворился в плоть, и обгорелое тело девушки с деревянным распятием на груди рухнуло ему под ноги. Николай успел только мельком взглянуть на ведьму и тут же обернулся на душераздирающий вой за своей спиной. Он не сразу понял, что произошло, но потом среди обломков кирпича увидел пустое кадило. Несчастный Димитрий катается на спине, кричит и молотит руками по острым камням. Николай достал мобильный из кармана шинели, но пальцы так дрожат от волнения, что он не может набрать «03». И тут телефон выскальзывает из рук. Наклонившись за ним, он слышит звук голосов за спиной и оборачивается. Двое молодых мужчин в форменных полицейских бушлатах быстро поднимаются по горе обломков. За ними едва поспевает девушка-курсант с огненно-рыжими волосами и непокрытой головой. Через полчаса врач «скорой» осматривает священника, которого полицейские побоялись трогать и оставили лежать на камнях. Тот уже не издает звуков, кроме хриплого дыхания. Рыжая курсантка подбирает кем-то раздавленные в суете батюшкины очки: — Выживет? — Как Бог даст, — вздыхает врач. — Данные по нему есть? По обморочному лицу священника ручейками стекает пот. — Отец Димитрий его зовут, — вступает в разговор Точкин. — А по паспорту? — А по паспорту неизвестно. Он в Троицком соборе сегодня заутреню пел. Доктору с медсестрой из «скорой» потребовалась помощь сержанта, чтобы уложить на носилки потерявшего сознание Димитрия. Пропуская носилки, рыжая курсантка посторонилась, неожиданно наступила на что-то мягкое, и теперь с отвращением глядит себе под ноги. — Интересно, — к курсантке подошел сержант и вместе с ней разглядывал находку. Точкин выглянул у полицейского из-за плеча и притворно ахнул. Труп с плохо развитым торсом мог принадлежать девочке или женщине малого роста. Верхняя половина тела была совершенно изуродована огнем, лицо кое-где выгорело до кости. На груди у обнаженной покойницы сержант заметил деревянный крест, по размеру значительно крупнее обычного нательного. Следователь, которого вызвали пэпээсники, появился почти сразу после отъезда «скорой». — Мы вдвоем были. Я в собор зашел ладана купить, он меня увидел в лавке и попросил помочь какое-то таинство провести, я даже не понял, какое, — начал оправдывающимся голосом рассказывать ему Точкин. — Здесь он зажег кадило, и, когда оно разгорелось, углей себе в рот насыпал. — Сам? — Молодой полицейский в штатском недоверчиво посмотрел на Николая. По чину он был лейтенант, как и допрашиваемый.