— Допросили? — Зевнул майор. От печки, которая работала в салоне на полную мощность, разморило бы и трезвого. — Исчезла она, Михал Михалыч, — капитан стащил респиратор с потного лица и с пассажирского места обернулся к начальнику, — крест с нее сняли — и исчезла. — И на хера сняли? — Сама попросила, — виновато ответил капитан. Коваленко потянул руку вперед: — Видео дай погляжу. — Так камеру Петров забрал. — И телефон твой тоже?! Язык хоть определили? — Раздосадованный начальник обернулся к Велесову. Доцент во второй раз, теперь уже с майором, поделился своими лингвистическими наблюдениями. Коваленко медленно переварил услышанное: — Это, получается, годы какие? — Век XV — XVI. — Точно? — Плюс-минус сотня лет. Несмотря на жару в салоне, распятие нисколько не нагрелось в кармане и холодило кожу черед пиджачную ткань. Перед светофорами водитель включал мигалку, и не прошло десяти минут, как старый полицейский джип затормозил перед длинной девятиэтажкой на улице Коммунальной. Внутри Андрей Валентинович поднялся к лифту, нажал на кнопку и услышал за спиной звук открывающейся подъездной двери. С улицы вошла соседка из смежной квартиры. Заметив доцента, она поздоровалась с ним из-под своей медицинской маски, не стала подниматься к лифту и осталась стоять внизу перед дверью. На свой восьмой этаж он ехал один. — Лемминкяйнен позвоню! — Скороговоркой сообщил глава семейства жене, которая открыла ему, чмокнул ее в щеку и через кухню пошел на лоджию. — Оля! Велесов! — Почти выкрикнул он, когда из динамика раздалось знакомое певучее «А-алё». — Помнишь, я тебе артефакт посмотреть давал? Мне его передал военный, контуженный, кажется... Кочкин он?.. Ах, верно, Точкин!.. У тебя номера не осталось?.. С собой? Великолепно! Доцент записал цифры мобильного, попрощался с Лемминкяйнен и набрал Николая. Абонент был вне зоны. Разочарованный, Андрей Валентинович вернулся на кухню, где ему было объявлено, что ужин остыл час назад. — Меня полиция с последней пары вытащила, — начал оправдываться он. — Опять «Велеси на небеси»? — Усмехнулась дочка Даша. — Тайна следствия, — важно ответил отец. Прошлым летом Велесова привлекали в качестве лингвоэксперта по группе местных родноверов с подозрением на экстремизм. Опыт работы с «органами» оставил у него тогда тягостное впечатление. Он воткнул мельхиоровую вилку в кусок политого подливой тушеного мяса, отрезал ножом и положил в рот ломтик, потом еще один, захотел достать квашеной капусты и с протянутой вилкой поднял глаза на супругу: — Если есть военный офицер, а у него — мобильный, ты же сможешь адрес по номеру узнать? — Попробовать можно, — ответила она. Ольга Леонидовна Велесова занимала должность зама отдела в «Балтийском банке», который обслуживал добрую половину предприятий в городе, и 76-ю дивизию — в их числе. — А ты завтра в Печоры едешь, — услышала в свой адрес Дарья. — А так-то я учусь как бы. — А я с Никифоровой поговорю, ты не волнуйся, — сказал отец. Речь шла о декане Дашиного истфака, где Даша училась на музеолога. Велесова-младшая вскинула брови. Внешностью она пошла в мать, то есть была, в противоположность отцу, невысокая, симпатичная, круглолицая, с глазами бледно-голубого оттенка. Свои волосы пшеничного цвета Даша стригла коротко, почти под мальчика. Наутро ровно в семь Андрей Валентинович разбудил своим звонком ее бабушку и предупредил, что после обеда привезет погостить внучку. — Не тащи ты ее никуда. У нас прошлой ночью минус-десять было, застудишь по дороге в своей машине дырявой. В институт, главное, не пускай: умная, чай, нагонит! — Трусливо сопротивлялась теща. — Иммунитет — главное. Малины побольше ешьте, только не магазинной. Есть еще моя, или всю съели?.. А лучок на окошке растите?.. — Андрей Валентинович не стал дослушивать лекцию по народной медицине и, уже готовый взорваться, повторил то, с чего начал: Даша приедет и останется на сколько нужно. С резкостью, которая обычно за ним не водилась, он попрощался с тещей и вышел в прихожую с телефоном в руке. Перед зеркалом, позевывая, Ольга Леонидовна быстрыми мазками наносила макияж. — Ты сама не хочешь отпуск взять? — У нас проверка ЦБ через неделю, документы надо готовить. А ты? — Посмотрим. Вчера слух прошел, что на карантин закрываемся. — Ты вовремя сегодня? В полицию не поедешь? — А им больше не надо, — ответил Велесов. Когда жена позвонила ему с работы, Андрей Валентинович в кругу пожилых коллег женского пола пил чай с невкусной выпечкой по чьему-то старинному домашнему рецепту. За окнами кафедры было еще темно. От супруги он узнал, что телефон загадочного лейтенанта в клиентской базе «Балтийского банка» не числится, но адрес помогла выяснить служба безопасности. «Ул. Юбилейная, д. 65», — под диктовку размашисто вывел доцент на голубом стикере для заметок и подписал номер квартиры. Поднявшись от стола, Велесов громко объявил, что отлучится на пару часов. Неуклюже доставая свое пальто из-под навешанной сверху одежды, он чуть не уронил вешалку. В связи с пока не объявленным, но ожидаемым вот-вот карантином, институт стихийно пустел. Здороваясь по пути с редкими студентами, он спустился на первый этаж и покинул корпус через задний ход. На парковке дожидалась владельца забрызганная грязью «Лада» серого цвета. Автомобиль он по старой привычке консервировал на зиму, но накануне вечером забрал из гаража в Любятово, чтобы везти Дашу. С Нового года в Пскове не было снега, но за пределами города царила обычная северо-западная зима. Про Печоры теща предупреждала, что городок совсем засыпало. Еще перед институтом Велесов заехал поменять резину, и только благодаря этому на шиномонтаже оказался первым в очереди из таких же, как он, несезонных «подснежников». Пока дочка собирала вещи на неделю, он решил встретиться с «кладбищенским офицером» — так он окрестил про себя Точкина, — и выяснить всё, что можно, о феномене, которому стал свидетелем. Ну, а если не выйдет ничего узнать, то хотя бы вернуть предмет, в принадлежности которого Велесов не сомневался. GPS-навигатора в его «пятнадцатой» не было, но перед выездом он распечатал фрагмент карты города на институтском принтере. На Завеличье с Рижского проспекта он свернул на улицу Юбилейную, потом — во дворы и припарковался напротив торца сине-белой блочной хрущевки. Когда замолкает мотор, снаружи доносятся крики: — Лорд! Лорд! — Надрывается из двери дома напротив хозяин черного пса. Пес не ведет ухом и чавкает чем-то неаппетитным возле мусорного контейнера. По луже перед подъездами Велесов старается ступать аккуратно, но всё равно нагоняет небольшую волну и мочит нижние кромки брючин. В клумбе у дома среди цветочного сухостоя накиданы окурки с балконов. На окне первого этажа нет ни занавесок, ни тюли. Доцент ждет, пока ответят по домофону, и разглядывает нежилую кухню. Укладом она напоминает тещину в Печорах, и даже набор поварешек с шумовками на гвоздиках — той же советской марки. Никого нет дома, или не отвечают. Он собирается идти уже обратно к машине, но тут слышит голос. — Вы это к кому? — Из форточки кухни, которая только что была закрыта, торчит седая старушечья голова. — К Точкину, — сообщает доцент нехотя. — Так уехал Точкин! Вы не знали, что ли?! Вчера вечером в квартиру зашел в мундире, а вышел в костюме. На голове — парик! Рыжий, длинный, до плеч, представьте себе! В каждой руке по сумке с котом держит! «Уезжаете?» — Это я у него спрашиваю. А он мне: «Да, уезжаю, — говорит, — в Новгород поеду, к дяде. Жалко Псков: старинный город, и людей столько много живет, но ничего не поделаешь, все помрут», — это так врач ему в больнице сказал. В Новгороде у Коли дядька. Еще только когда он заблажил, он уговаривал его квартиру продать в Пскове и в Новгород перебраться, к нему поближе, чтоб перед глазами был, но Коля тогда отказался. — Заблажил? — Не понимает доцент. — Его разве не на войне контузило? — Да какая ему война! Он — инвалид детства! — Собеседница злобно хихикает. Доцент замечает в этот момент, что лицо у нее как земля воронками изрыто крупными оспинами. — Мундир ему от Сергея, от брата, достался. Любил он Сергея очень. Отец у них пьянствовал безбожно, да колобродил по-всякому, вот старший брат ему заместо отца с детства и был. Как узнал Коля, что Сергей погиб, то ни плакать, ни кричать не стал, а просто лег — и так лежит лежмя, даже на похороны не пошел. Мать его горемычная не знала, что делать. Он и в бытность, знаете, простоватый такой, что ли, был, но на хлебокомбинате работал, хлеб возил. Как на работу ходить перестал, уволили его. А он и не заметил этого: лежит и лежит, будто расслабленный какой. Что спросишь — ответит, а нет — так и день молчит, и два. В больницу в Богданово мать его отвезла. Там один врач Коле совет дал: «На диване лежа, — говорит, — своего брата ты не вернешь из мертвых. Но можешь сам стать таким же, каким твой Сергей был, и тогда он будет жив, покуда сам ты жив». Коля доктора послушал: из лечебницы выписался, дома братов военный мундир из шкафа взял да в ателье снес. Стал его носить. Что другое — ни в какую! Мамка, на него в мундире глядючи, и померла с горя, что обоих сыновей профукала. У брата его Сергея, у погибшего, остался друг-товарищ, Андрей зовут. Они вместе воевали, Сергей его командир был. Этот Андрей узнал ненароком, что Колька совсем заблажил да без присмотра остался, и теперь приглядывает за ним. На работу подъезды убирать — это он ему устроиться помог. Навещать приезжает и на Новый год к себе забирает, а то Коля фейерверков боится. Если оставить его здесь, то будет по двору за детьми со шваброй всю ночь бегать и матерными словами на них ругаться, а соседи на него потом жалобы в домоуправление пишут. — А как же ранение? С лицом у него что? — Да сызмальства оно у него — ранение это! Мать как-то раз из груши повидло варила, а Колька на плиту влез, половник захотел облизать да в чан и ухнул. Еле она его выходила. До школы — по больницам всё да по санаториям! Велесов открыл рот, чтобы спросить что-то еще, но форточка захлопнулась и на прощание обдала его лицо ледяным холодом. Он поднял взгляд на окно второго этажа, которое, по расчетам, должно было принадлежать Точкину, и заметил за стеклом на подоконнике черного кота. Домофон разбудил Ворона, и тот сердито взирал сверху вниз на пришедшего. Андрей Валентинович уже заводил мотор, когда увидел, как из двери пятиэтажки напротив, где только что скрылся отобедавший на помойке Лорд, появился человек в военной форме невысокого роста. Он волок в каждой руке по набитому мусорному мешку и направлялся в сторону контейнеров. — Лейтенант Точкин! — Окликнул Велесов. Николай обернулся и помахал ему рукой, одетой в хозяйственную перчатку с пупырышками. Избавившись от своей ноши, он поспешил навстречу доценту. — А мне сказали, что вы уехали, — признался Андрей Валентинович, шагая вместе с лейтенантом по направлению к дому. — Как будто в Новгород, к дядьке. — Кто сказал? — Да соседка вон, — доцент указал на окно без занавесок. Точкин отреагировал буднично: — Никуда я не уехал. Это морок был. Квартира с осени нежилая стоит. — Да как нежилая? Женщина там была, почтенного возраста, у нее лицо еще такое... — Никого там нет, — мягко перебил Николай. — Раньше пенсионерка жила, а потом ее в лесу вместе с другой бабушкой зарезали, когда они за грибами поехали. Я вас, кстати, вчера возле больницы видел, — вспомнил Точкин.