Вдвоем с матерью-колдуньей девушка жила в ветхой избе на Застенье, как назывался в древности нынешний район Центра. Тайком к ним хаживал Варварин отец, женатый священник, и с его стороны имелось небольшое подспорье, но всё равно женское хозяйство было небогато, и в мясоед на столе они видали только кошатину с псиной, да и то не во всякий день: бо́льшая доля от материных доходов уходила на мзды с откупами. Незаконнорожденная и бесприданная Варвара, вдобавок ведьмина дочь, не смела и мечтать о богатом женихе, но вдруг к ней посватался Дорофей, старший сын купца Бобра Иванковича. Он был доброго рода и хорош собой, за что Варвара сразу его полюбила. Агния-волшебница предвидела, что дело добром не закончится, но не смогла уследить за дочерью. Юноша проведал о том, что Варвара обучена чтению и письму, и нацарапал ей грамотку, в которой просил выйти после заката со двора поговорити. Она так и сделала. Дорофей среди ночи повел Варвару через весь город на Запсковье, заманил в выморочный дом старухи Михалихи и там отдал в толоку. Насильники были приятели Дорофея: Микита, Волк, Твердила, Дрочила, Сидор, два Ивана, Филип, Говен, Давыд и Дебелый Карп — все, как и сам обманщик, купеческого рода. Сотворенного с невинной девицей «жениху» было мало, и он пустил по Пскову слух, что вещица чарами завлекла в навью избу честных юношей и сподвигла к свальному греху. Агния пошла с Варварой на суд, где преступники принялись лаяти, что стали жертвами волховства. Вдобавок Бобр Иванкович привел послухами своих кощеев. Те якобы слышали, что дочь ведовки собирает христианское семя для своих богомерзких обрядов. Дорофей с друзьями были приворожены ею намеренно, утверждали кощеи на суде, и то, что случилось в избе у Михалихи, черныя чаротвория последство есмь. Хоть Правда и запрещала иметь послухами своих кощеев, судья смолчал, преступник был оправдан, и штрафов, что причитались новгородскому митрополиту и псковскому князю за изнасилование свободной горожанки, отцу Бобру Иванковичу платить не пришлось. Агния с дочерью возмутились столь явной кривдой и устроили крик. Из крика сталась драка. Силы были неравны, и Варвара потеряла много зубов. От толоки отроковица понесла и выкинула, когда знахарка-мать сделала то, что было нужно, освященной в соборе сосновой палкой. После такой операции Варвара занедужила, думала, что отойдет, но чудом выкарабкалась. В тот же год погиб Дорофей, его растерзал на охоте лютый зверь. Но псковичи шептались, что это Варвара своей волшбой напустила на юношу плотоядца. Клеветникам было невдомек, что природным ее родителем был настоятель Покровской церкви Довмонтова города, и девушка лишена колдовского дара, который передается по женской линии только при мирском отце, но не при отце-священнике. В ночь, когда за ними пришли, чтобы отвести в храм Василия на Горке, Варвара решила, что это месть за Дорофея, и просила пощадить хотя бы мать, но палачи были глухи к мольбам. По дороге в церковь над ними обеими надругались, и за то, что дочь противились, зубов ей выбили еще больше, чем в судебной горнице. «Мы, женки бесчастныя да обылганыя, в числе два на десяти, из преисподни всташа, абы блядуна лютова Архипа Иванова помертвити да псковичеи лихих иже с ним. Видим же, псковичи сии лихия исдохнувше древе, бо предстоет Псков аки град пренебесныи. Всякыи ако князь в полате живет, да сердцем святыи», — вывела Ольга Леонидовна дрожащими от усталости пальцами, отодвинула от себя исписанный лист и протянула руку за новым. Так начиналась вторая часть послания, в котором непокойница Варвара приносила сердечное извинение за мор, напущенный на новых псковичей, разумных и праведных. Единожды пощадив Николая угоднего, она обещала больше не поднимать на него руку и выразила желание спасти остальных горожан. В одиночку, писала Агниина дочь, ей не под силу остановить поветрие, но другие женки во всем с ней согласны, и условие только одно: покуда живблядун Архип Иванов, мору быти. В конце своего длинного письма Варвара объясняла, как уничтожить престарца. Сотворенный огнем, православной кровью и чернокняжным словом обряд сделал его плоть нетленной и защитил от воды, пламени, язвы, булата и всякой иной кузни, за исключением серебра. Из этого металла и следует сковать оружие в форме иглы, затем уловитипагубника хитростью или силою, и насквозь проткнути сердце черныя. В игле смерть его. Как будет сие исполнено, сгинут из Пскова волшебныя кравы, и болезнь вместе с ними. В этом божилась «Блудница Псковская». Ольга Леонидовна написала последний «юс» и разжала кисть. На линолеум с кухонного стола скатился исписанный карандаш. Велесов, не сразу осмелевший, погладил супругу кончиками пальцев по русым волосам, потом протянул руку за телефоном. Аппарат лежал на столе, чуть припорошенный солью. — Лейтенанта своего будешь вызывать? — Полушепотом догадалась жена с шишкой на лбу. Голос ее дрожал и звучал как чужой. Муж кивнул: — Его. Через полчаса в прихожей зачирикал звонок. Доцент только сейчас опомнился и бросился натягивать брюки. На ногах у него были тапочки-котики — Дашин подарок на Новый год. — Вы правильно сделали, что мне позвонили, — после приветствия объявил Николай, старательно вытирая ноги о коврик. — А мор — дело рук вещих женок, вы можете не сомневаться. Я с доктором из больницы беседовал. В лаборатории у них инфекции никакой не выявили. Проклятие — это, никак иначе, — гость имел деловой вид и был, по обыкновению, при полном параде. В кухне Точкин поклонился Ольге Леонидовне и уставился на листки бумаги на столе, исписанные карандашом. — Перевести успели? Велесов вручил ему раскрытый блокнот: — Успел кое-как. Николай читал молча и, только когда рассказ дошел до судилища, задал вопрос: — Кто такие кощеи? — Так на Руси назывались рабы, — объяснил Андрей Валентинович, — они же холопы. По закону они не могли давать показания в пользу своих хозяев. — Кофе не желаете? — Предложила молчавшая до сих пор хозяйка. Точкин вежливо отказался: напиток был противопоказан ему врачами. Он дочитал подстрочник до конца и поднял взгляд на доцента: — Как по-вашему, Варвара еще здесь? — Здесь, — Велесов мотнул головой в сторону холодильника. На холодильнике сидела миниатюрная черно-белая кошка и с тревогой глядела куда-то за спину Точкину. Лейтенант обернулся и вместо Варвары встретился взглядом с собственным отражением в серванте. За матовым стеклом стояли наборы посуды: хрустальный, два фарфоровых и глиняный псковского завода «Гончар» — у Николая дома в коробке лежал такой же. — За сервантом она, — услышал он слова Велесова. — Кошка сразу на нее отреагировала. И теперь следит. Правда, наверное, что коты видят всякое, хоть наш биолог Власов из института и говорит, что это суеверия. — Никакие не суеверия! — Энергично возразил Точкин. — Когда Варвара у меня жила, мои двое с нее тоже глаз не спускали! Пока непокойница не сбежала, Николай предложил поторопиться с ответом. Древнерусские слова Велесов старательно, буква за буквой, выводил на приготовленном чистом листе формата А4. В тексте говорилось, что преступницам, пускай даже в прошлом они были благочестивые женщины, нет веры после содеянного над невинными новыми псковичами, и если они желают, чтобы Архип Иванов был убит, то волшебныя кравы должны исчезнуть немедленно. Сами женки в назначенный срок без ропота позволят Точкину пленить себя волшебными крестами, после чего он отвезет всю дюжину в «Красную Русь» и покажет, беспомощных, злодею Архипу. Таков единственный способ подманить его на расстояние тычка иглой. Когда Николай окажется рядом с ним, то заколет его и освободит пленниц. — Этот Архип Иванов... Иванович, то есть, их разозливший, — он ведь знакомый ваш? Тот, с которым вы вместе кресты делали? — Оторвался от письма удивленный Велесов. — Вы его действительно иголкой заколоть собрались? — Отчего же! — Точкин выпятил свою щуплую грудь колесом. — Заколю гадину скверную! — После этого он склонился к самому уху доцента и одними губами прошептал: — Маневр это тактический, не беспокойтесь. Ответное послание прикрепили к дверце холодильника единственным бывшим на ней магнитиком в форме памятника Тысячелетию России и подписью: «Новгород». Грохот упавшего стула заставил вздрогнуть Точкина с Велесовым. Хозяйка дома поднялась с места и направилась к холодильнику широкой резкой походкой. Кошка наверху зашипела и попятилась задом. «Нет», — нацарапала женщина карандашом поверх письма, прижимая листок к белому металлу свободной рукой. — Ну, на нет и суда нет, — пожал плечами Точкин. Перевода не потребовалось. Две половинки с хрустом разломленного карандаша полетели прямо ему в лицо. Николай увернулся и этим только больше разозлил противницу. Женщина схватила за край обеденный стол, неимоверным усилием подняла его над собой и обрушила на голову Точкину. Андрей Валентинович бросился на подмогу, но был сбит с ног страшным ударом кулака в висок. Она дернула на себя ближайшую кухонную дверцу и принялась с остервенением вышвыривать на линолеум содержимое шкафа. Под ноги полетели терка, набор разноцветных губок для посуды, точильный брусок, старые ухватки, новые ухватки, пакет трубочек для коктейлей. Звонко брызнула осколками единственная остававшаяся в доме ваза. Следом за ней на пол упала и раскололась хранимая зачем-то до сих пор крышка от супницы, разбитой еще по осени — и, конечно, не без участия кошки. Среди осколков на линолеуме оказалась коробка из-под миксера, а за ней — и сам миксер. Когда на лицо бывшему в обмороке доценту приземлился тостер, от новой боли тот пришел в себя и ухватил супругу за щиколотки. Валясь на пол, женщина успела вцепиться руками в посудный сервант. Шкаф грянул оземь с оглушительным звоном. В какой момент в женских руках оказалась газовая зажигалка для плиты, Андрей Валентинович не заметил. С нескольких щелчков ей удалось высечь огонь и поджечь доцентову бороду. Велесов завопил, хлопая ладонями по бороде. Кошка подползла к краю холодильника и с азартом наблюдала за представлением: вечер наконец задался. Когда Николаю наконец удалось выбраться из-под тяжелой столешницы, он сделал бесноватой борцовский захват сзади и сунул под нос старинную ладанку. Из двух фигур на деревянном кругляшке одна принадлежала святому Никите Бесогону, а другая, что поменьше, — субтильному чертенку, которого Христов воин скорее символически, чем жестоко, охаживал плетью. Обмякшее тело Ольги Леонидовны повалилось на руки Точкину, но у него не хватило сил его удержать. Андрей Валентинович на карачках подобрался к супруге. Та лежала в беспамятстве. Муж осторожно потряс ее за плечи, потом влепил мягкую пощечину. В ответ раздался стон, но глаза не открылись. Николай подал доценту очки, которые слетели от удара. Тот нацепил их и нашел среди осколков мобильник с треснутым стеклом: — «Скорую» вызову. — Не беспокойтесь, это у нее от переживания обморок, — попытался отговорить Николай. — Нет, я все-таки вызову, — настоял Андрей Валентинович и набрал «03». Черно-белая кошка спрыгнула на пол и шаг за шагом обследовала кавардак на кухне. Оказавшись перед Николаем, она с любопытством обнюхала ему брючину. Точкин наклонился и почесал ей между ушей. — Господи... — Пробормотала хозяйка, которая только сейчас пришла в себя. Муж сидел рядом с ней. Он не решился ее перекладывать, лишь приподнял голову и положил к себе на ногу как на подушку. Когда Николай по разгромленной кухне стал пробираться к выходу, доцент попытался его задержать: — Подождите хотя бы врачей. Пускай вам голову тоже осмотрят. — А у меня с головой в порядке всё, — широко улыбнулся Точкин, приподнял помятую фуражку и провел ладонью по совершенно гладкому, не считая рубцов, черепу. Удар не оставил на нем даже синяка. Солнце давно закатилось, но от тысяч горящих окон во дворе было светло как днем. Машины заезжали внутрь одна за другой и занимали места на парковках. Когда Николай выбрался из жилого массива на Коммунальную, час пик уже сошел на нет. Со стороны городской больницы доносились сирены «скорых». Навстречу по дороге ему попалась большая семья: стройная дама с мужчиной, пара детей и нестарые еще дед с бабушкой — все шестеро в одинаковых масках из аптеки. Небо разъяснилось впервые за несколько суток. Над гигантским зданием гипермаркета «Империал» висела желтая луна. Дома в подъезде пахло чужаками, на лестнице были накиданы окурки. Точкин остановился на площадке между этажами, достал из кителя опасную бритву и переложил ее в карман шинели. Двое поджидали его возле квартиры — и поджидали давно, судя по тому, что привалившийся к двери мужчина уже посапывал. Напарница на корточках набирала сообщение в телефоне. Услышав шаги, она обернулась на лейтенанта. В свете лампочки Точкин рассмотрел черты гостьи: симпатичные, хотя и подпорченные чересчур выразительным макияжем. Пахло от нее приторно-сладким парфюмом. Хоть парочка успела принарядиться в городском магазине, Точкин без труда узнал их. Это были погорельцы с фотографии из «Красной Руси», брат и сестра Ермолаевы, потерявшие в огне троих совместно нажитых детей. Молодая женщина встала с корточек и улыбнулась Николаю, по-детски выпятив накрашенную блеском губу. Когда она потрепала брата за плечо, тот сразу проснулся. — Богородице дево, — сказала сестра. На Точкина вопросительно смотрели две пары совершенно одинаковых мутно-серых глаз. — Господь с тобою, — дал Николай ответ на пароль. Он выдержал паузу и сообщил полушепотом, что вещи, за которыми прислали Ермолаевых, находятся в банке в ячейке, и придется ждать до утра. — Иваныча не судьба была предупредить? — Ермолаев следом за сестрой поднялся на ноги. Стоя он оказался почти на голову выше Точкина. — По телефону — никак нет. Полиция теперь все мобильные прослушивает. — Еще иконка нужна. Никиты Святого. — Так и она в банке лежит. Вместе с распятиями. Под новенькой пахнущей кожей дубленкой нараспашку у Ермолаева была надета черная кофта с вырезом. В густой поросли волос на груди поблескивал в свете подъездной лампочки золотой крестик.