— Никиту гони, давай! — Банк до десяти утра закрыт, — виноватым голосом ответил Точкин. Ермолаев схватил его за горло и с железным грохотом впечатал в дверцу электрощитовой. Другую руку он засунул за шиворот жертве и рядом с нательным крестиком нащупал образок на шнурке. Сорвать его Ермолаев не успел и почувствовал кожей прикосновение остро наточенного лезвия. Хватка пальцев на шее у Николая тут же ослабла. — Тише, тише, — забормотал усадебный житель, осторожно высвобождая вторую руку. Николай отвел бритву от горла противника. Ермолаев шарахнулся назад и врезался спиной в железную дверь квартиры напротив, с которой так и не сняли бумажных лент с печатями. Сестра тронула брата за плечо: — Пошли, на фиг. На прощание она печально состроила Николаю глазки. Ложь про банковский сейф Николай мысленно подготовил задолго до этой опасной встречи. На самом деле, полотняный мешок, куда он накануне вернул недостающий двенадцатый крест, был надежно спрятан внутри дивана у него в комнате. Там же лежали и деньги колдуна, которые для лучшей сохранности Николай засунул в резиновую перчатку. Отдышавшись, Точкин отпер замок и прижал к груди Уголька: беднягу перепугал злой шум снаружи. С котом на руках он зашел на кухню насыпать корма, щелкнул выключателем, но тут же выключил свет и приник к стеклу. Несмотря на темноту и холод на улице, в песочнице возились какие-то дети. Ермолаевы сидели на скамейке на детской площадке и обсуждали, видимо, что делать дальше. С ее пухлых сочных губ не сходила язвительная улыбка. Он всё больше вскипал и после новой гневной тирады потянулся за мобильным в карман дубленки. Когда телефон вдруг выскользнул из его пальцев и упал на песок, сестра вскинула на брата удивленный взгляд. Мужчина встал со скамьи, выпростал из джинсов свой стильный плетеный ремень, скрутил петлю и набросил на ее шею. Перед тем, как упасть ничком на дорожку из плит, женщина успела коротко вскрикнуть. Малыши унеслись прочь, оглашая двор испуганным визгом. Ермолаев на ремне тащил брыкающуюся сестру-любовницу по детской площадке. Все движения его были механические и какие-то несогласованные, словно части тела двигались отдельно друг от друга. Он доволок ее до детской горки, двумя руками перетянул свободный конец ремня через верхнюю перекладину и дернул на себя. Сестра взмыла в воздух и засучила ногами. С балкона раздался угрожающий басистый вопль, потом — другой, женский. Кто-то крикнул, что звонит в полицию. С этажа выше сообщили, что уже позвонили. Молодое плодовитое тело невыносимо долго барахталось и извивалось в петле на виселице, в которую превратилась детская горка. Следующим на очереди был сам Ермолаев. Он дождался, пока у женщины стихнут последние судороги, отпустил удавку и укрепил петлю на своей крепкой шее. Ремень он примотал к перекладине, на которой перед этим повесил сестру, согнул ноги в коленях и повис над землей. Вскоре удавленник потерял сознание, отпустил ноги и остался висеть, касаясь земли острыми носками туфель. Изо рта вывалился отвратительно раздутый язык. Свет от газовой конфорки погрузил кухню в таинственный фиолетовый полумрак. Точкин поставил на огонь железный чайник и вернулся на свой наблюдательный пункт. К детской площадке подъехала «скорая». Проблесковый маячок, который не выключил водитель, нареза́л вечернюю тьму во дворе на равные короткие отрезки. Врачи сняли с железной горки тело Ермолаева, уложили рядом с сестрой и после беглого осмотра оставили обоих остывать на холодном песке. Доктор достал из куртки пачку сигарет с зажигалкой и помахал рукой въезжавшей во двор полицейской машине. Из подъездов стекались зеваки. Девушка в бушлате с прямыми длинными волосами уже сновала между свидетелей и составляла протокол. От звука мобильного у себя в кармане Николай вздрогнул. Архип Иванович звонил справиться о Ермолаевых. Точкин пересказал ему сцену, которой только что стал свидетелем, и попенял на себя, что ничего не предпринял, хотя наверняка мог бы, имея на руках заговоренную ладанку. Колдун успокоил его и пообещал снарядить назавтра экспедицию получше. К тому времени, когда у Николая снова зазвонил телефон, трупы уже увезли. На связи был доцент Велесов. Куда-то торопившийся, он сообщил, что минуту назад получил еще одно послание от Варвары: она писала, что женки согласны на условия угоднего Николая. На подготовку к делу дают один день. «Мор остановлен, — передал Велесов слова из нового письма. — Никто больше не заболеет волшебной болезнью, но больных, увы, ждет встреча с судьбой». Николай, обрадованный, тут же принялся строить план: — Мне послезавтра ваша помощь понадобится. Как переводчика. — Извините, не смогу, — сухо раздалось из трубки в ответ. — Я в Печоры уезжаю. — Когда? — Сейчас. —Так поздно? — Удивился Точкин. Велесов промолчал. Попрощавшись с доцентом, Николай набрал Андрея Любимова и прослушал несколько длинных гудков. У Тани Любимовой телефон был отключен. Он посмотрел на циферблат своих командирских часов и решил, что звонить позже будет уже неприлично. Теперь безо всякой цели Николай смотрел в окно. В хрущевке напротив один за другим гасли желтые квадраты окон. Соседи расходились по домам. Когда последние голоса во дворе затихли, из подвальной щели выскользнула серая, как все — ночью, диковатая бродячая кошка. Прижимаясь к земле, она добежала до угла дома и одиноко растворилась во мраке. Книга 3. Глава 4. Серебро — Гэрэушники-то говорят, что вирус рукотворный! — Да брехня! У Татьяны моей подруга — медсестра в «областной». Сказала, что и возбудителя еще не нашли. Не факт, что вообще вирус. — Ничего не брехня, Андрюх! Пограничный регион. Почему эпидемия дальше города не распространяется? Только внутри радиуса... — Биологическое оружие второго поколения. Не слышал, что ли, Любимов? — В разговор вклинился и перебил старлея-хозяйственника майор с седыми казачьими усами. — Есть информация, что на Украине на людях проводили испытания. Я удивлен, почему еще повышенную боевую готовность не объявили. — Да у нас всегда так. Дождемся, как в 41-м, — проговорил неизвестный Любимову офицер, перед этим выпустивший клуб дыма в пространство уличной курилки за углом штаба. Прицелившись, Андрей отправил окурок в урну и едва заметно усмехнулся: — Вы, Григорий Иванович, реально считаете, что коров к нам из-за границы подкинули? — Каких коров? — В смысле, каких?! Из детского парка! Вы сами же на этом месте вчера рассказывали, как наши эрхабэзэшники бактериологические пробы поехали брать, а менты их в свой ангар не пустили! Несколько лиц повернулось в сторону капитана Любимова. Все смотрели с недоумением, и только радист Петров подал неуверенный голос: — Я тоже что-то про коров слышал. Это же в церкви вроде? — В церкви. В детском парке, — подтвердил капитан, морщась от боли в спине. Андрей попятился, привалился к кирпичной стене штаба дивизии и достал из пачки вторую по счету сигарету. Когда он получил ранение на Северном Кавказе, то собирался комиссоваться и поискать что-нибудь на гражданке, но знакомый майор предложил ему должность в штабе. Андрей посоветовался с женой и остался служить. Перед тем, как выйти на новую работу, ему пришлось перенести несколько хирургических операций, но один осколок снаряда, совсем небольшой, врачи так и не вытащили у него из позвоночника. В куртке заиграла мелодия из старого детского мультика. Он вспомнил о пропущенном от Точкина, который видел еще дома с утра, но так и не перезвонил. Андрей потянулся за телефоном и снова вздрогнул от боли. — Да, Коля? — Андрей, привет! — Звонко раздалось из трубки. — Помнишь, мне тетя Маша, мамина подруга, диван забесплатно отреставрировать обещала у своего знакомого? — Помню, — соврал Любимов. — Выкинуть тебе этот хлам пора. Забесплатно. Я тебе на день рождения лучше новый подарю. — Да ты что говоришь такое! Пружины заменишь — он еще лет тридцать прослужит! Ты завтра на грузовике не подъедешь? — Никак. У Валеры солдатиков только в пятницу взять смогу. — Не надо солдатиков! Дядя Коля, тот, что сосед через этаж над нами, с сыном обещали помочь. Я уже договорился. Главное — грузовик. Только до одиннадцати утра надо успеть. — Ну хорошо, — без особого воодушевления согласился Любимов и прислушался к гулу машин в трубке. — Ты не дома, что ли? — В хозяйственный ходил, — схитрил Точкин, который в это время стоял на крыльце банка на Рижском проспекте и щурил глаза, чтобы разглядеть номер подъезжающего к остановке белого «Мерседеса». В кармане у него лежала резиновая перчатка, куда он только что запихнул похудевшую пачку купюр вместе с небольшим серебряным слитком. Слиток был немного похож на пряжку его армейского ремня. Вместе с эмблемой банка на благородном металле были выгравированы четыре девятки, обозначавшие пробу. Он поблагодарил Андрея и, пока ждал автобус, открыл интернет в телефоне. В новостях писали об очередной старушке, которую растерзал маньяк Родионов. Женщину обнаружили на обочине просеки в Гдовском районе, почти на границе с Ленинградской областью. Труп как на кол был насажен на ствол молодой березки, с которой убийца предварительно ободрал ветви. За чтением Точкин едва не пропустил нужный автобус. В салоне он пробрался к окну и снова открыл статью. Репортер сообщал, что в поисках убийцы гдовская полиция обыскала жилые и особенно заброшенные дома во всех окрестных селениях и начала прочесывать лес. В операции были задействованы внутренние войска, ожидали ОМОН из Пскова. За стеклом снаружи проплывал дореволюционный классицизм Октябрьского проспекта. За памятником Пушкину и няне автобус свернул к мосту через реку Пскову, и за рекой распахнул двери напротив бывшей лютеранской кирхи. Еще в советское время церковь заполучили местные баптисты и перестроили до неузнаваемости: от бывшей неоготики не осталось следа, а сам молельный дом сделался похож на американскую виллу. К бывшей кирхе прилегало старинное немецкое кладбище. Когда-то там хоронили псковских лютеран, а потом, во время оккупации, — солдат рейха. О старом предназначении этого места сейчас напоминали только две или три плиты с едва проступающими буквами готического шрифта — все остальные разошлись на городские поребрики и скамейки. Когда с утра Николай разыскивал по городу серебряных дел мастера и дозвонился до Псковского кузнечного двора, то сразу был огорошен вопросом: — С Василием не получилось? — С каким Василием? — Не понял он. Евгений — так звали собеседника — извинился, что с кем-то перепутал Точкина и принялся объяснять, как добраться до кузнеца. Кроме прочего, из разговора Николай узнал, что мастер Василий находится в бедственном положении, давно не участвует в художественных мероприятиях Двора и перебивается всякой коммерческой мелочью. Николай перешел дорогу от кирхи и спустился с моста по ступеням в запутанный частный сектор. Среди малорослых домишек ориентиром ему служила Гремячая башня, на которую, как объяснили ему по телефону, смотрят Васильевы окна. Еще издали он услышал кузнецкого пса. Судя по писклявому голосу, гавкал кто-то не слишком большой, и Точкин весьма изумился, когда увидел зверя. На первый взгляд, тушка пыльно-коричневой масти весила килограммов под шестьдесят. Ни в длину, ни в высоту пес, впрочем, особенно не выделялся из ряда сородичей, но ширины был неимоверной. Посетителя перед калиткой он не заметил и заходился лаем в сторону сараюшки на дворе, из крыши которой торчала ржавая труба. Неподалеку от собачьей будки пьяно навалился на доски забора исполин с лохматой шевелюрой и с седой бородой. Несмотря на зиму на улице, пускай и теплую, изрешеченный искрами брезентовый фартук был надет у него прямо на голое тело. Калоши на ногах напоминали два кома грязи. В огромных пальцах он держал погасшую сигарету. — Иглу серебряную сковать можно? — Поинтересовался у хозяина Точкин и вынужден был тут же повторить вопрос: пес опять начал лаять. — Можно сковать, — отчего-то замялся Василий. — Почему же не можно? Только неровно выйдет. — Ничего страшного. Мне не для себя. — Материал имеется? — С собой! — Николай попытался перекричать смешной писклявый лай. Слиток высшей пробы мастер осмотрел с неодобрением: оказалось, что даже ремесленное серебро, чтоб не крошилось, приходится подогревать после каждого второго удара, а чистое придется греть после каждого первого.