– Есть старая поговорка, Боря, – усмехнулся Виктор. – Нельзя класть все яйца в одну корзину. Понимаешь, о чем я? – Да, понимаю, – махнул Коган рукой. – Это я так, ворчу. Тебе вот привычно по ту сторону фронта, по ту сторону границы, а мне нет. Моя профессия кабинетная. Правда, я и забыл, когда сидел в кабинете. Все больше теперь с вами по лесам, по снегу, то на пузе, то на коленках. Оперативная работа, это немного другое, но все равно основа – работа головой. – Вот и напрягай голову, – строго заявил Буторин. – Ты у нас со своей феноменальной памятью личность незаменимая. И ум у тебя изворотливый. – Тренированный, – возразил Коган. – Постигший основной закон природы – закон причинно-следственной связи. Нет дыма без огня. Как аукнулось, так и откликнулось. У всякого следствия есть своя причина. Каждый шаг или движение обязательно будет иметь последствия. И причина никогда не бывает одна. – Все, задавил авторитетом, – засмеялся Буторин. – Давай теперь пробежимся по адресам, паролям и явкам. С профессором прощались уже вечером. Горохов в накинутом на плечи женском коричневом пуховом платке сидел, сгорбившись, за круглым столом под абажуром и смотрел, как его постояльцы укладывают свои вещевые мешки. – Я понимаю, что говорить о том, куда вы идете, не принято, – тихо произнес ученый. – Но и так понятно. Сложное у вас дело, ох, сложное, но вам, видать, не впервой такое. Вы вот что, Максим Андреевич, идите сюда. Я вам еще кое-что скажу про Клауса Венге. Вспомнил я тут одну мелочь, да для вас она может будет существенной. Шелестов отложил в сторону свой мешок и подошел к столу. Он был согласен, что в их непростом деле любая мелочь может оказаться очень важной, а то и решающей. Поэтому Горохову придется довериться. Профессор взял листок бумаги, покрутил в пальцах карандаш и заговорил: – Помните, я вам рассказывал о девушке, которую любил Венге и которая умерла от чахотки? – Да, вы говорили, что он очень переживал и буквально не находил себе места. – Именно, – кивнул Горохов. – Когда вы будете убеждать Венге не просто спрятаться от нацистского режима, а перебраться в нашу страну и работать здесь на благо прогрессивного человечества, он может вам не поверить. Просто пропустить мимо ушей или оказаться в данный момент загруженным какими-то проблемами бытового характера. Да и что говорить, когда вся Европа под нацистами, и честному человеку не спрятаться от гестапо. Он может в тот момент, когда вы станете с ним говорить, бояться всех на свете, озлобиться на всех вокруг. Он даже про меня может забыть или не поверить, что вы передаете ему привет от меня, его старого русского друга. Но вы ему напомните тот разговор в ресторане, о котором я вам говорил. Мои и его слова, что жить надо все равно. Что нельзя жить прошлой болью. Жить и идти надо навстречу свету. Вы ему напомните рисунок, который я сделал на салфетке, и он его забрал с собой, положил тогда в карман пиджака. Не знаю, сохранил он эту салфетку или это был какой-то мгновенный порыв, который потом прошел. Но тогда он обнял меня и сказал: «Спасибо». Сказал, что не забудет моих слов. Горохов быстро, несколькими штрихами набросал на листке бумаги ангелочка с крыльями. Шелестов взял листок бумаги и стал рассматривать рисунок. Нарисовано было просто, но очень выразительной была поза ангелочка, взмывшего на своих крыльях. Он как будто протягивал кому-то руки. Взяв карандаш, Максим сделал рядом с рисунком профессора несколько своих, пытаясь скопировать стиль первого рисунка. Профессор посмотрел и одобрительно улыбнулся: – Да, очень похоже. Думаю, Венге вспомнит. Вы возьмите и мой рисунок, ну а если потеряете, то восстановите по памяти сами. Думаю, это важно, это должно проникнуть в самые глубины его души. Ведь в принципе Венге не такой уж и плохой парень. Немец, как и все они, несколько высокомерен, но у него поразительное чутье на порядочность и чистоту помыслов. Он не будет работать на кого-то из чувства мести, но – ради принципов, ради идеи. А идеи добра ему близки, но какие-то это идеи своеобразные. Ключик к нему подыскать сложно. Я бы сказал так: Венге прирожденный пацифист, хотя никогда к тому движению не был близок и в его рядах не состоял. – Если Венге близки идеи пацифизма, то он не станет с нами сотрудничать, – задумчиво сказал Шелестов. – Ведь он противник любой войны. Он сторонник противления насилию в любом его проявлении. – Есть нюанс и здесь, – улыбнулся Горохов. – Создание страшного оружия в противовес кому-то – это и есть сдерживание. Сильнее тот, у кого дубина. Если дубина у обоих, тогда между сторонами установится вынужденный паритет. Вынужденное равновесие сил. А это гарантия мира, нежели отказ от дубины. Парадокс, но, увы, это парадокс цивилизованного мира, парадокс развития цивилизации. А физики часто сталкиваются с парадоксами и понимают их лучше других людей. Все промолчали, когда Буторин снова ушел с бумажным свертком в соседнюю квартиру. Сегодня Вера была дома. Она отсыпалась после суток, проведенных на фабрике. Но когда хлопнула входная дверь, девочка сразу проснулась и встала с кровати, накинув на плечи пуховый материнский платок. Худенькая, с узкими плечиками, впалыми щеками, в потрепанном платье, из которого давно выросла, она выглядела сейчас воробышком, игрушкой, которую потрепали и бросили дети. И чулок, сползший с одной коленки, и всклоченные волосы. – Дядя Витя! – искренне обрадовалась Вера. У Буторина сжалось и заныло сердце. Вот зачем я приучаю их к себе, заставляю привыкать? Уеду, и, может быть, мы больше не увидимся никогда. И что с ними тут будет? Вот я сволочь бессердечная! Но тут же он стал себя уговаривать. Детям не хватает взрослой заботы, тепла родительского. А они теперь сироты. Так хоть еще немного человеческого тепла, веры во взрослых людей, веры в чудо, черт меня возьми! – Как Надюшка? – спросил Буторин, кивнув на кровать, где, завернувшись в одеяла, спала младшая девочка. – Все хорошо, дядя Витя, – заверила старшая сестренка. – Она хорошо себя чувствует. А ноги у нее отекли, так это пройдет. Говорят, теперь с продуктами будет лучше. Я ее выхожу, вы не сомневайтесь! – Я и не сомневаюсь, – грустно улыбнулся Буторин. – Я верю и в тебя, и в твою сестренку. Вот вам еще продукты. Самое главное, шоколад для Нади. Они сидели и пили чай. Настоящий душистый чай. Буторин настоял, чтобы Вера положила себе в чай сахар. Он подумал, что не хватает еще лимончика, только бы одну дольку девочке. А еще блюдечко варенья! Хоть ложечку. Клубничного, ароматного… Они пили чай и разговаривали. Буторин рассказывал, что немцев бьют и все дальше отгоняют от города. Что теперь Ленинград будет спасен. А Вера рассказывала, как они эти месяцы работали на фабрике, как было тяжело и порой хотелось плакать от усталости. Виктор сидел, прихлебывал чай и посматривал на девочек. Что у него творилось в душе, знал только он один. Так разрываться на части было выше человеческих сил. Буторин боялся вопроса. И боялся своего ответа. Он боялся и того, что девочки этого вопроса не зададут. И ему придется уйти. А что потом, дальше? Он ждал и боялся, что старшая Вера или маленькая Надя вдруг спросят: «Дядя Витя, а когда немцев прогонят, вы возьмете нас к себе?» Буторин поставил чашку и сказал, что ему пора идти. Фраза получилась деревянной и неискренней. Он потер руками лицо, чтобы хоть как-то скрыть неловкость, возникшую в этой паузе. А в голове вертелась одна мысль: «И за это, гады фашистские, вы тоже мне ответите!» Вера и Надежда, думал Виктор, когда они вчетвером спускались по лестнице. Вот что нам нужно всем: Вера и Надежда. И еще Любовь… Глава 4 Когда группа, промерзшая в шинелях на ветру, с раскрасневшимися лицами, торчащими из офицерских шапок с опущенными «ушами», ввалилась в отведенный им кубрик, первым на месте замер Шелестов. Остальные, едва не споткнувшись о своего командира, тоже замолкли и замерли на месте. У окна, положив ногу на ногу, склонившись над картой побережья Норвегии, сидел Платов в общевойсковой форме с генеральскими погонами. – Ну что встали? – не отрываясь от карты, спросил начальник. – Раздевайтесь, чайник на печке, кружки в тумбочке. Там, кстати, и консервы, и хлеб, и картошка вареная. – Здравия желаю, – нестройно пробормотали члены группы, начиная расстегивать шинели и стягивая шапки. Шелестов не особенно удивился. Правда, появление Платова именно в момент их прибытия на базу Северного флота в Полярное несколько озадачило Максима. Но он, скорее, удивился бы, если бы Платов не приехал вовсе. Все же дело было необычным и важным. Слова Берии не выходили из головы Шелестова. Пока ребята доставали посуду и готовили еду, Максим подсел к Платову. Тот повернул к нему карту. – Подготовка прошла успешно? – спросил он Шелестова. – Ну да, это вопрос риторический. Я получил рапорты и отзывы о каждом из вас. В целом я удовлетворен. Теперь вы мне расскажите о ваших контактах с профессором Гороховым. – Горохов. – Шелестов откинулся на спинку стула и задумчиво потер подбородок. – Вообще умный мужик. Понял больше, чем я ему сказал. Между строк понял. – Ну так профессор, физик, – усмехнулся Платов. – Я и не сомневался в его способностях. Так чем он вам помог и помог ли? – Вы знаете, помог, – задумчиво ответил Шелестов. – Он хорошо знал Венге и хорошо знает немецких ученых, менталитет этой нации. По мнению Горохова, Венге можно уговорить перебраться в Советский Союз. Но уговаривать, видимо, придется долго. Все зависит от ситуации, в которой сейчас находится Венге. Если она критическая, если будет существовать угроза смерти, то он может, как и любой человек, проявить слабость и поддаться на уговоры. Но единственным важным аргументом будет страх, угроза смерти. Потом, уже в безопасности, многое может в голове Венге измениться. Его уговаривать надо на месте. Его поступок должен быть осмысленным, в спокойной обстановке. Он должен видеть научную цель, а не простую животную борьбу за выживание. – Ну что же, убедительно, – кивнул Платов. – Вот поэтому мы вам и устроили подготовку в Ленинграде. Будет чем поделиться. Заодно, раскрывая ему глаза на реальный фашизм, вы и подтолкнете его к решению. Остановить бесчеловечное уничтожение цивилизации и не позволить устроить мир на законах сильного вурдалака и людоеда. С этим разобрались. Теперь ваш переход в Норвегию. – В принципе мы готовы, – доложил Шелестов, но Платов покачал головой и взглянул в глаза Максиму: – Вы не знаете, к чему вы готовы, и я не знаю. Такие переходы очень опасны и непредсказуемы. Вы в этом еще убедитесь. Там активно работает английская разведка, им тоже несладко. Надеяться на результативную помощь вам не придется. Только на себя. На свои силы, на свою голову. Хотя связь у вас будет и помощники из местных тоже. – Что, у немцев в оккупированной Норвегии сильные позиции? – Да, довольно сильные. Особенно за последний год они там усилились. Высадка не будет простой. Это не прогулка по морю. – К прогулке мы и не готовились, – мрачно возразил Шелестов. – Правильно, – кивнул Платов. – С прошлого года в Норвегии сосредоточены большие силы надводного и подводного флота Германии. В Северной Норвегии базируются мощные корабли. Кроме самого новейшего линкора «Тирпиц», у них там тяжелые крейсеры «Адмирал Шеер» «Лютцов», «Хиппер», «Кёльн». Там же две флотилии эскадренных миноносцев и дивизион из 14 подводных лодок. Все это нужно обеспечивать, охранять и сопровождать. Там пруд пруди различных тральщиков, сторожевых кораблей, катеров и других вспомогательных судов. За последний год немцы выстроили современную и надежную систему береговой обороны и системы ПВО. Я имею в виду 5-й немецкий воздушный флот. В Норвегии и Финляндии численность самолетов сейчас приближается к пятистам. – Ну, теперь понятно, почему нас забрасывают двумя группами, – хмыкнул Шелестов. – Хоть кто-то да пройдет? – Ну-ну! – строго сказал Платов. – Пройти обязаны все. Задача должна быть выполнена любой ценой. Слишком высоки ставки. Тут вопрос даже больше, чем победа в этой войне. Тут о послевоенном устройстве мира речь идет. Ну да об этом говорить еще рано. Сейчас задача одна – Клаус Венге должен быть найден, он должен добровольно и осознанно согласиться перебраться в Советский Союз. И вы должны доставить его целым и невредимым. – Не могли бы вы поделиться со мной, Петр Анатольевич, своими соображениями? Какие у вас есть основания полагать, что Клаус Венге укрывается именно в Норвегии? – Вы меня удивляете, Максим Андреевич, – усмехнулся Платов. – Разумеется, у меня нет твердого убеждения, что Венге скрывается именно в Норвегии. Но анализ его связей и сведения о последних часах его жизни до исчезновения позволяют предположить, что ученый может скрываться в том числе и в Норвегии. Разумеется, его будут искать и в самой Германии, и в Швеции, и в Швейцарии, и во Франции. Не исключено, что британские спецслужбы попытаются вывезти его с материка. Или американские. Но вы в Норвегии не будете тыкаться носом, как слепые котята. Я дам вам несколько направлений, которые вы должны отработать. Слушайте и запоминайте. Первое – это связи наших друзей из северных провинций. Руководители групп, которые готовились нашими инструкторами, получат сообщение о вашей группе и будут помогать вам выполнять задание. – Я запомнил имена, фамилии, явки и пароли, – подтвердил Шелестов. – Хорошо. По своим норвежским каналам наши друзья выведут вас на группу Освальда. Это коммунистическая группа, но не стройте иллюзий. У основателя этой ячейки Освальда и нынешнего руководителя Асберна Сунде представления о коммунизме несколько отличаются от идеологии марксизма-ленинизма. Но тем не менее они довольно серьезно сражаются с нацистами, эта группа – крупнейший саботажник в стране. В любом случае они будут готовы нам помочь, коль скоро вопрос касается общей для Европы проблемы. Есть еще два контакта, которые вам придется отработать и подключить к выполнению вашего задания. Тут все посложнее. Речь идет о роте Линге и группе Шетланд. Это боевые отряды, которые в основном нацелены на диверсии в прибрежной зоне. Это часть военно-морских сил Норвегии. К созданию и подготовке этих групп приложили руку британские спецслужбы. – Управление специальных операций? – Именно. Оно готовит бойцов, оно руководит их действиями. Формально все это под контролем королевской семьи и правительства в изгнании. Но, как вы понимаете, в политике тот, кто платит деньги, тот и заказывает музыку. – Ну да, – хмыкнул Шелестов. – Кто платит за девушку, тот ее и танцует. – Вот-вот, – кивнул Платов без улыбки. – Передел сфер влияния. Каждый хотел бы в одиночку «танцевать девушку». Что норвежскую, что чешскую, что польскую. Шелестов ухватился рукой за переборку и посмотрел на Сосновского. Михаил был бледен, но держался хорошо. Кажется, лодка поднялась на поверхность. Чувствовалась боковая качка. Электромоторы перестали гудеть, но внутри переборок что-то шипело, иногда раздавались механические звуки. Кто-то перекрывал какие-то вентили. Переход к норвежским берегам из Полярного прошел без происшествий, хотя Максим мог и не знать обо всех событиях. Он не был в ходовой рубке во время плавания. Их с Сосновским уложили, чтобы не путались под ногами, на матросские шконки и велели лежать. Лодка всплывала с момента первого погружения дважды. И вот переход, судя по времени, подошел к концу. – Ну как дела, пассажиры? – В люке появилась голова командира. Щуря карие с хитринкой глаза, он добавил: – Я бы с недельку вот так повалялся. Чтобы покатали меня без забот. И книжечку почитал. Про любовь. – Мы на месте? – недовольно спросил Сосновский. – В точке высадки. – Командир лодки стал серьезным. – Торопитесь, товарищи, волнение несильное, но мы задержались в пути на лишний час. Напоролись на немецкие эсминцы, пришлось маневрировать и отлеживаться. – Час – это не очень страшно, – кивнул Шелестов. – Вполне можем успеть. Готовьте лодку, командир, мы будем переодеваться. Офицер ушел, а оперативники стали стягивать с себя матросские робы и облачаться в гидрокостюмы. Шелестов хмуро размышлял. А прав ли он? Час потерянного времени означает, что они могут не успеть пройти фьорд за остаток ночи. Но возвращаться тоже опасно. Экипаж подводной лодки и без того рисковал, подплывая так близко к захваченному фашистами берегу. Чем рискует группа? Провалом операции? Но это их риск, а подводникам во второй раз может не повезти. Ведь как ни крались, как ни таились, а все же засекли немецкие эсминцы советскую лодку. Где гарантия, что, вернувшись удачно на базу с группой на борту, во второй раз лодка дойдет до цели? Ее могут утопить вместе с диверсантами. И в штабе не будут знать, что произошло, Платов не будет знать о судьбе Шелестова и Сосновского. Нет, он, конечно, со временем догадается, что часть группы погибла вместе с лодкой, но время уйдет. И Венге могут схватить гестаповцы, он может вообще погибнуть. Нет, рисковать нужно, сейчас риск минимальный для всех. Холодная вода плескалась у борта лодки, ледяными брызгами оседая на черных гидрокостюмах. Моряки держали лодку у борта на длинных фалах. Сосновский спустился первым и начал принимать баулы со снаряжением, сухой одеждой, оружием. Потом в лодку перебрался Шелестов. Командир подводной лодки махнул рукой: – Удачи вам! Двигайте, пока тихо. Ждем пятнадцать минут, потом уходим. Шелестов завел подвесной мотор лодки, кивнул морякам и повел легкое суденышко по компасу в сторону берега. Сосновский на носу лодки стоял на коленях и вглядывался в темноту ночного моря. Где-то недалеко темнели стены фьордов. – Ну все! – странным голосом громко произнес Михаил. – Что «все»? – насторожился Шелестов, сбавляя ход.