Второй помощник Ветцлера – рыжий мордатый штурмбаннфюрер Йенс Раске молча стряхивал с лацкана своего гражданского пиджака сигаретный пепел и старательно делал вид, что его эти сложности не интересуют. Он добросовестно отрабатывал то, что ему было поручено, и не умничал перед начальством. Ветцлер снова глубоко затянулся сигаретой и продолжил: – Этому мерзавцу-ученому помогли покинуть рейх. В этом сомнений нет. Сам бы он не смог пройти через проверочные посты, через пограничников, мимо нашей агентуры. Мы отработали все его связи в Норвегии, но результата пока нет. Но у нас есть одна важная зацепка, господа. Искать Венге будем не только мы. Его будут искать и американцы, и англичане, и русские. Почему? Да потому что информация о нашем урановом проекте уже просочилась к врагу. Предатели и хлюпики-ученые не умеют держать язык за зубами. Да и до 39-го года они встречались с зарубежными коллегами и болтали там о наших достижениях в этой области. Не надо быть большим знатоком, чтобы понять, что за эти годы немецкая наука продвинулась далеко вперед и в теории, и на практике. И след Венге ведет нас сюда, в Веморк, к заводу, где производится тяжелая вода, которая так нужна «Урановому проекту». И Венге будет там, где ему легче всего встретиться с врагами рейха. Нечего ему делать у шведов или у финнов. Оберштурмбаннфюрер Ветцлер продолжал разглагольствовать на эту тему, но проговориться об истинных причинах поисков именно в Норвегии он не спешил. А причина была проста. И знало ее лишь руководство РСХА. Венге выследили два месяца назад и задержали именно в Норвегии. Лично Кальтенбруннер отдал приказ не возвращать ученого в Германию, а привлечь его к работе в Веморке. Никто сейчас не может рассказать, как немецкий ученый сумел обмануть охрану и своих кураторов из СД и сбежать прямо с завода. Сейчас Ветцлеру нужно было дать задание своим помощникам, настроить их на продолжение розыска, не возбудив у них подозрений, что шеф знает больше их. – Хофман, что у вас по связям среди норвежских партизан из роты Линге? – Там объявился какой-то англичанин. Многие его видели, но в контакт он вступает лишь с руководителями. Есть подозрение, что англичанин курирует подготовку какой-то операции. Мне никак не удается подобраться близко к руководителям, заслать им туда своего агента. Они очень подозрительны, эти норвежцы. – Англичанин? Это хорошо, – кивнул Ветцлер, который прекрасно знал о том, что к партизанам прибыл представитель британского Управления специальных операций. Но Хофман молодец. Он вышел самостоятельно на Гилберта. Не наломал бы дров гауптштурмфюрер со своей горячностью. – У вас что, Раске? – У меня есть сведения, что партизаны на севере ждут «гостей». Поскольку их готовили в Советском Союзе, то можно подозревать, что придут как раз советские разведчики. Нам удалось блокировать партизанскую группу, которая устроила диверсию на побережье, но они чудом выскользнули из западни. Я полагаю, что не стоит сейчас активизироваться. Пусть они дождутся «гостя», потом нам легче будет взять его. – Разумно, – согласился Ветцлер. – Подготовьте мне отчет завтра к вечеру со ссылкой на ваши источники. Я буду докладывать в Берлин, и мне понадобятся факты, а не домыслы. Обсудив дальнейшую тактику розыска, работу с агентурой, оберштурмбаннфюрер отпустил помощников. Он снова подошел к камину, закурил и, облокотившись о каминную полку, стал смотреть на огонь, периодически глубоко затягиваясь сигаретой. Что-то странное происходит вокруг этого Венге. Несколько человек на заводе арестованы, включая двух немецких специалистов. Все, кто реально мог что-то знать, кто просто обязан был оказаться свидетелем побега ученого с территории завода, в своих показаниях ничего ценного не сообщили. А ведь ко многим из них применялись довольно жесткие способы допроса. Венге не мог просто испариться, он не умеет ходить сквозь стены, не умеет летать по воздуху. Но ученый исчез с завода, и никаких версий в настоящий момент у Ветцлера не было. Чертовщина какая, но вот как раз в мистику оберштурмбаннфюрер и не верил. Но если нельзя пойти по следу исчезнувшего ученого, то можно устроить в некотором роде засаду, которая позволит отследить тех, кто придет к Венге от русских или от англичан и американцев. А уж они будут знать, где он, у них будут способы узнать это. И тогда они, сами того не зная, выведут на Венге гестапо. «Мы все время опаздывали, – думал Ветцлер. – Мы опоздали с началом «Уранового проекта», слишком поздно оценили идеи ученых в этой области, слишком поздно оценили практическую пользу. Мы опоздали с этим заводом и оккупацией Норвегии. Французы успели вывести из Веморка весь запас тяжелой воды. А хранилось ее на заводе чуть ли не тонна. Чтобы произвести такое количество снова, нужно время, много времени, потому что это процесс небыстрый. Хорошо, что хоть завод надежно защищен, среди партизан этого района работает агентура гестапо. Кажется, угрозы нет. Теперь бы найти Венге, и тогда можно вздохнуть свободнее». Англичанин сидел напротив, закинув ногу на ногу и покачивал носком коричневого ботинка с высокой шнуровкой. Коган наслаждался сухим бельем, которое ему дали норвежцы, и чашкой горячего чая с добавлением каких-то трав и меда. – Вы говорите достаточно убедительно, – старательно выговаривая русские слова, кивнул англичанин. – Но нам нужны веские доказательства того, что вам можно полностью доверять. – Во-первых, – хмыкнул Коган, – где я вам возьму вот прямо сейчас такие доказательства? Мы не готовились к встрече с вами. А во‐вторых, что означает в ваших словах «нам нужны веские доказательства»? Вы руководитель местной ячейки Сопротивления? Вы не норвежец. Я думаю, у норвежцев есть свой командир, который вправе принять решение. – Не обольщайтесь, – улыбнулся англичанин, – среди норвежцев разногласия. Есть мнение, что вас нужно расстрелять. – Хорошо. – Борис отставил чашку и сложил руки на груди. – Я понял, вы их куратор из Англии. Вы, видимо, представитель Управления специальных операций. И к вашему мнению они прислушиваются. Скажите мне, чем, каким поступком и какими действиями я могу заслужить доверие у вас и у норвежских партизан. Сплясать вам «барыню», спеть «калинку-малинку», сыграть на балалайке? – Вы хорошо держитесь, – одобрительно заметил англичанин. Но договорить он не успел. В комнату вошли двое. Один, нервный тип, который не понравился Когану еще в момент первой встречи, и коренастый мужчина с обветренным лицом и густой с проседью бородой. Мужчина сел рядом с англичанином и положил ладони на колени. Он смотрел прямо и твердо. «Моряк или рыбак, – подумал, глядя на него, Борис. – Человек, который умеет принимать решения». – Меня зовут Альвисс Баккен, – с ужасным акцентом заявил мужчина. – Я много плавал до войны, ходил на разных судах с русскими. Я знаю русских. Мы не пощадим врага и предателя. Но мы всегда протянем руку дружбы русскому, если он разделяет нашу ненависть к нацистам и готов к борьбе вместе с нами. – Как я могу доказать вам, что я друг? – спросил Коган. – Только не требуйте от меня предательства своей Родины и своих товарищей. Это ведь и ваши законы, законы любых патриотов. – Мы не будем требовать от тебя каких-то сведений, – отрезал Баккен. – Нам это не нужно. Если ты друг, мы поможем тебе. Но ты сначала докажешь, что ты друг. А для этого ты пойдешь с нами. И будешь сражаться с нацистами в открытом бою. Если ты струсишь или мы поймем, что ты предатель, тебя убьют. Ты согласен? – Согласен, – кивнул Коган. – Вы хотите узнать, буду ли я убивать фашистов? Буду! Можете меня называть Борис. Это было приемлемым решением. Лишь бы норвежцы не оказались дилетантами и не втянули Когана в провальную, бестолковую и опасную операцию, где погибнет много патриотов, а потом уже не докажешь, что ты белый и пушистый. Но присутствие англичанина давало определенные надежды, что операции партизан все же планируются по всем правилам современной диверсионной науки. «Если они мне поверят, то на черта мне их доверие! Пусть помогут Виктора разыскать, узнать, прорвался он или погиб». Приняв такое решение, Коган успокоился. Теперь все предельно ясно и никаких заумных сложностей. Просто пойти с ними и немного повоевать. Плевать, что у них за операция. Главное, получить оружие и добросовестно перебить несколько гитлеровцев. Сейчас Борису даже хотелось пострелять, хотелось убивать фашистов – столько злости накопилось внутри, что сдержать ее было трудно. К полярной ночи привыкнуть трудно. С первого дня как группа прибыла в Мурманск, Коган чувствовал непреодолимое желание зевать. Он боролся с сонливостью постоянно. Правда, сейчас, когда события становились все более напряженными, сонливость уменьшилась. Не оставляло ощущение, что вот-вот начнется рассвет. И это ожидание становилось навязчивым. Здесь, за полярным кругом в Северной Норвегии, солнце вообще не поднималось зимой над горизонтом, даже небо не освещалось, как это можно было видеть чуть южнее. Только теперь, побывав в северных широтах, Борис понял, почему во многих квартирах на окнах очень плотные занавески. Летом это позволяет хоть как-то затемнить помещение, чтобы низкое незаходящее солнце не мешало спать по ночам. Судя по всему, группа партизан Баккена прибыла сюда совсем недавно. Раньше они базировались намного южнее – в районе Тронхейма и Мужеэна. Что являлось их целью, зачем они забрались так далеко на север, Коган не понимал до самого последнего момента. Они шли несколько часов на лыжах с остановками. По примерному подсчету Бориса, они преодолели расстояние около сорока километров. Это был трудный путь по лесам и среди скал, когда приходилось то идти в гору, то скатываться и маневрировать между камнями. Наконец впереди, между деревьями, показалась ледяная гладь какого-то озера. Командир остановил группу и велел отдыхать. Коган посматривал на партизан. Никто почти не разговаривал. То ли от волнения, то ли этого требовала жесткая дисциплина. Продолговатая котловина протянулась с севера на юг километров на десять. К берегам подступали вековые сосны. И в тишине полярной ночи слышался какой-то неясный постоянный гул. Альвисс Баккен жестом подозвал Когана и объявил: – Мы на месте. Пойдем, сейчас ты узнаешь, что является нашей целью и почему. Они около тридцати минут пробирались между деревьями, скользя и падая на заснеженных камнях. На высоком берегу Баккен приказал всем лечь и вместе с двумя помощниками и Коганом подполз к самому краю. Теперь стало понятно, что это аэродром. Скорее всего, запасной аэродром, но использовался он немцами постоянно. И был хорошо оснащен. А постоянный гул издавали дизельные генераторы, обеспечивающие аэродром электроэнергией. – Смотри, – показал рукой Баккен. – Здесь базируются немецкие истребители, когда на побережье шторм. Отсюда или с побережья они взлетают для встречи своих бомбардировщиков и торпедоносцев, которые нападают на ваши конвои и охотятся за вашими подводными лодками. Они же патрулируют побережье, места стоянок немецких линкоров в этих водах. Если нанести серьезный урон аэродрому, если попытаться его уничтожить, то до самой весны немцы не смогут совершать свои налеты на корабли союзного флота, а мы сможем подготовить атаку на морскую базу немецких кораблей со стороны моря. Ты слышал про линкор «Тирпиц», Борис? – Даже видел, – кивнул Коган. – Страшное дело! – Теперь слушай и запоминай. Ты идешь со мной, будь все время рядом. Мы разделимся на три группы. Первая группа атакует и подожжет казармы охраны и технических специалистов. Они постараются какое-то время не выпускать оттуда никого, чтобы мы могли сделать свое дело. Вторая группа взорвет ледяную взлетную полосу в четырех местах, чтобы самолеты не смогли сесть, а те, что здесь стоят сейчас, не смогли взлететь. – Мудро, – согласился Коган. – Лед не очень толстый. От таких взрывов нарушится прочность большого участка ледяного покрова. А что будем делать мы? Генераторы? – Ты правильно понимаешь. Опытный человек, – одобрительно произнес командир. – Мы должны взорвать четыре генератора и поджечь все запасы горючего для них. Без электричества, без тепла им аэродром не запустить. К лету его нельзя будет использовать совсем. Так что мы выведем аэродром из строя почти на год. А за год многое может измениться в мире! – Охрана? – спросил Коган, пропустив мимо ушей комплименты норвежца. – Самая большая охрана возле жилых помещений и возле технических ангаров и генераторной станции. Сами самолеты почти не охраняются. Всего трое или четверо солдат ходят по полю да прожекторами освещают полосу. Мои люди наблюдали за аэродромом почти неделю. – Сколько техников и охраны на аэродроме? – Техников человек тридцать, еще с десяток энергетиков, кто обеспечивает работу систем аэродрома. И рота охраны. По нашим подсчетам, примерно сто двадцать человек. На посту одновременно находятся около тридцати человек. Смена часовых через каждые два часа. – Слушай, Альвисс, – Коган повернулся к норвежцу и посмотрел на него как на ненормального. – Если бы не англичанин, если бы я не знал, что ты второй год партизанишь, я бы подумал, что ты авантюрист. Атаковать такой гарнизон группой в пятнадцать человек? После первых же выстрелов они поднимут по тревоге всех, кто может носить оружие, и вам не устоять. Шесть прожекторов, четыре вышки с пулеметами. Наверняка есть еще пулеметные точки, окопы как раз на случай отражения нападения. – Есть! Ты правильно посчитал, – улыбнулся Баккен. – Только здесь не считать надо, а смотреть. Пурга была три дня назад. Видишь, намело сугробы? Теперь возьми бинокль и посмотри вон туда к дальнему лесочку. Там пулеметная точка, из бревен блиндаж сделан. В ста метрах перед пулеметом сугроб. Теперь ты понимаешь, что сектор обстрела у него в три раза меньше, чем надо. А еще два дня шел ледяной дождь. Ты видишь на вышках хоть одного пулеметчика? Нет, ступени обледенели. Туда не подняться. Ледяную корку на открытых участках присыпало снегом, на лыжах мы хорошо прошли, а вот деревянные ступени обледенели. Сначала надо молотком лед сбивать. А это работы на сутки. Этот аэродром в таком тылу, что здесь уже забыли, что война идет. И забыли, что норвежцы хорошо ходят на лыжах. А еще у меня есть хорошие стрелки. Шесть прожекторов? Меньше минуты, и не будет гореть ни один из них. Так что, Борис, наша земля, наша природа нам помогает. Когда они вернулись к группе, почти все партизаны облачились в белые маскировочные костюмы. Баккен протянул Когану «шмайсер» и два подсумка с полными рожками. Из вещевого мешка он вытащил и подал ему четыре гранаты. Вся группа стояла и смотрела на командира и на русского. Недоверия в их глазах Борис не видел. Только сосредоточенность и решимость. Сейчас наверняка именно об этом неизвестном русском никто не думал. «И хорошо, – решил про себя Коган. – Пусть о деле думают, а уж я свое сделаю, как надо. Не доверяете вы мне? Ну-ну!» Первые автоматные очереди послышались, когда Коган с командиром и еще двумя партизанами ползли к ограждению из колючей проволоки, опоясывающему небольшую площадку. Два деревянных сарая, по два генератора в каждом. Несколько двухсотлитровых бочек с дизельным топливом. Провода в мерзлый грунт и камни не закопаешь. Немцы все протянули по воздуху. И это сейчас было на руку партизанам. Завыла сирена, заметались прожектора по белому снегу. Коган в который уже раз порадовался, что зимняя ночь и снег – это намного лучше, чем ночь и непроглядная темень поздней осени, когда вообще ничего не видно, кроме вспышек выстрелов. Двое немецких солдат выбежали откуда-то слева, срывая с плеч на ходу карабины. Борис повернулся на бок и двумя короткими очередями свалил обоих. Он успел заметить, как ползший неподалеку Альвисс Баккен одобрительно кивнул. Но тут же несколько пуль с визгом зарылись в снег правее него. Партизаны его группы тоже начали стрелять и перебежками приближаться к сараям с генераторами. Несколько раз луч прожектора скользнул по снегу и спинам атаковавших норвежцев, но тут же погас. Где-то бил пулемет длинными неэкономными очередями, грохнули несколько взрывов. То и дело щелкали винтовочные выстрелы и сухо стрекотали короткие очереди «шмайсеров». Коган лежал и смотрел по сторонам, пока командир со своими ребятами резали проволоку. Они за минуту перебили охрану вокруг генераторных, и теперь был шанс оставить немцев без электроэнергии надолго. Где-то, совсем рядом, взревели автомобильные двигатели. Неподалеку от казарм тронулся с места и тут же встал грузовик. Он загорелся, ярко освещая все вокруг всполохами трепещущего пламени. Снова звук мотора, но теперь уже сзади. Коган обернулся и выругался: на полной скорости в их сторону летел колесный бронетранспортер. В верхней части открытого кузова за броневым щитком яркими вспышками сверкали пулеметные очереди. Альвисс вскочил на ноги и тут же упал снова, пополз в сторону Когана. Но пулеметчик его, видимо, заметил, и несколько очередей прошли совсем рядом, фонтанчики запрыгали неподалеку от партизан. Неровности местности не позволяли немцу стрелять точно во время движения, он просто стрелял туда, где видел людей. Командиру было не поднять головы. Коган крикнул ему что было силы: – Не двигайся! Я возьму его! Прикажи всем лежать! Бронетранспортер шел мимо. Он двигался точно к генераторам. Коган, прикрывая свою группу, находился в двадцати метрах в стороне. Немцы его не могли видеть. А когда увидят, будет уже поздно что-то предпринять. Это решение созрело в голове почти мгновенно. Борис вытащил из кармана две гранаты, выдернул предохранительную чеку из каждой и стал ждать. Вот бронетранспортер почти поравнялся с ним. Теперь вперед! Коган вскочил на ноги и побежал в сторону бронированной машины. Всего несколько секунд, чтобы сблизиться, чтобы бросок достиг цели. Взмах руки – и граната по пологой дуге полетела в сторону бронетранспортера. Снова взмах, и вторая граната полетела туда же. Есть! Борис закричал во все горло от избытка чувств. Обе его гранаты попали в открытый кузов бронетранспортера. Туда, где стоял пулеметчик, туда, где у его ног сидел водитель и командир машины. Две гранты в замкнутом пространстве – это чудовищная сила. Взрыв, и яркое пламя вперемешку с сизым дымом и какими-то ошметками полетели вверх, еще один взрыв – бронетранспортер прокатился по инерции еще несколько метров, а потом у него заглох двигатель. Но пламени и черного дыма не появилось. Коган решился на отчаянный шаг. Повесив автомат на шею, он побежал к подбитой машине, одним рывком взобрался на борт и успел бросить взгляд вниз. Трое убитых. На водительском сиденье орал и корчился немецкий солдат с окровавленной головой. Кажется, осколком гранаты ему сорвало кожу с лица. Коган короткой очередью добил раненого и схватился за пулемет. Цел, не пострадал. Поднатужившись, он вытащил его из крепления и перенес в заднюю часть кузова. Там он вставил его в заднюю турель и повел стволом по сторонам. Порядок! На взлетной полосе вспух страшный взрыв, наполненный водой и осколками льда. Потом еще один белый столб поднялся вверх метрах в пятидесяти. Несколько пуль ударились в борт бронетранспортера. Только теперь Коган увидел бегущих в сторону генераторов немецких солдат. Их было много, человек двадцать. «Все правильно, – подумал Борис. – Без энергии им тут делать нечего, ясно, что все силы бросили именно сюда». Он прижался щекой к деревянной накладке, прицелился и дал длинную очередь, чуть поведя стволом влево. Еще очередь, еще одна. Немцы попадали в снег и открыли ответный огонь, кто-то резко и визгливо выкрикивал команды. Может, командир сомневался, что в них стреляют партизаны? Может, он решил, что это немецкий солдат поливает их из пулемета, одурев от страха? Осмотревшись по сторонам, Борис убедился, что коробки с пулеметными лентами на месте, где им и положено быть. Укреплены вдоль бортов. Он повернул ствол влево и несколькими очередями охладил пыл гитлеровцев, которые хотели обойти его сбоку. Снег – это вам не земля, в него не зароешься, не спрячешься. Коган стрелял короткими очередями, выбивая немцев из редкой цепи, фонтанчики от пуль прыгали между солдатами, настигая то одного, то другого. Еще немного, и фашисты стали отползать, а потом побежали. И только теперь Борис понял, что по его щеке течет кровь. Он повел плечом, потоптался ногами. Боли нет, не ранен. Бывает, что в пылу боя не заметишь, как тебя зацепило. Каждая группа отходила своим маршрутом. Баккен осмотрел голову русского, дал ему в руку тампон, свернутый из бинта и велел держать так. До леса они добрались без происшествий. Борис оглянулся. От сараев ничего не осталось, в небо поднимались несколько чадящих столбов, у основания которых трепетал и метался красный огонь. Горело дизельное топливо, растекаясь по снегу. Буторин давно уже так не бегал. Нет, разумеется, когда они готовились к этой операции, им приходилось бегать по пересеченной местности. Но одно дело тренировка, а другое дело, когда тебя гонят уже третий час подряд, и ты не можешь перейти на шаг, восстановить дыхание, просто передохнуть. На машине, конечно, было легче, но дорог здесь мало, почти нет совсем. Устроить засаду, остановить его на грузовике могли в любую минуту. Пришлось разбить машину и попытаться сбросить ее со скалы, чтобы сбить немцев с толку. Пусть бы поискали его внизу. Так нет, не получилось. Дурацкая немецкая машина зацепилась колесом за край скалы и не пошла вниз, так и горела на склоне. Вымотался Виктор основательно. Наконец ему удалось немного оторваться от гитлеровцев и взобраться на скалы. Здесь, наверху, почему-то почти не было снега. То ли сдувало его, то ли недавно прошли дожди и смыли весь снег. Все-таки теплое течение под боком, и частенько в Норвегии погода меняется в течение недели от сильных морозов до оттепелей. Буторин без сил упал на землю и лежал почти минуту, блаженно чувствуя, как ноют его ноги и плечи. Потом сел и посмотрел на пасмурное ночное небо, на снег внизу. Ему пришла в голову мысль, что именно в полярную ночь на темном фоне его белый маскировочный костюм будет хорошо виден. Еще одна попытка сбить врага со следа не помешает. Бросив автомат, Виктор быстро стянул белые штаны и куртку. Оглядевшись вокруг, он подобрал несколько сухих веток. Сунув по одной палке в штанины, он другую просунул в рукава под прямым углом. Разорвав капюшон маскировочного костюма на полосы, он связал палки, чтобы они хоть немного держались под углом. Получилось подобие пугала, которое ставят на огороде. Главное, чтобы оно упало в такой вот позе с растопыренными «руками» и «ногами». Ночью не сразу разберешь, человек это или маскировка. Удовлетворенно осмотрев конструкцию, Буторин скептически поморщился, затем сбросил ее со скалы вниз. Пролетев метров тридцать, «тело» удачно ударилось и повисло на небольшом каменном карнизе. Просто замечательно развевалась на ветру рваная штанина маскировочного костюма. Пустой автомат Виктор тоже бросил вниз. Незачем здесь наверху оставлять следы своего присутствия. Поправив пистолет за пазухой меховой куртки, он бодро зашагал вверх по склону, стараясь держаться за деревьями. Небольшой отдых пошел ему на пользу. До места встречи со связником партизан недалеко от местечка Йювикбюгд оставались еще сутки. Судя по карте, Буторину надо было пройти километров тридцать. Не нравился ему один участок, но иного пути, кроме как через поселок Эрлангер, у него не было. Поселок был большой, он занимал широкую долину между отвесными скалами. Судя по всему, до войны здесь было текстильное производство и кожевенная мастерская. И около тысячи жителей. Остановившись на краю леса и глядя вниз на долину, Буторин прикидывал, есть ли в поселке немецкий гарнизон. А может, там расположился отряд норвежских штурмовиков, которые служат немцам? Надо пройти поселок, но как? Всего три улицы, одно– и двухэтажные домики в чисто скандинавском стиле. Никаких заборов, хотя есть несколько стен, выложенных из необработанного камня, и два мосточка. Разглядеть в бинокль ночью поселок сложно, хорошо еще, что горит много окон и фонарей. «Где сейчас Борис? – в который уже раз подумал Буторин. – Удалось ли ему уйти, пока я устраивал эту клоунаду с машиной? Должен был уйти, время у него было, достаточно времени. Эх, Коган, Коган! Расстроишь ты меня, если беда с тобой случится! Ладно. – Буторин снял вязаную шапочку и провел рукой по седому ежику волос. – Не время в терзаниях метаться, дело надо делать. На кону большие ставки, как говорят картежники». Городок встретил русского разведчика странной тишиной. Буторин привык к русским вечерам в населенных пунктах. До войны частенько музыка лилась из окон. А уж собаки так вообще никого молча не пропускали, а то и с другим концом села перелаивались. Вечер – это собачий лай и звезды на небе, И запах берез. А тут…