— Это вставать слишком рано нужно. Меня никто возить на службу не будет. Всего сам буду добиваться, — сказал Костян. — У тебя планы какие? — К деду сходить надо. Дома побуду, пройдусь, книжку почитаю… — Блин, Родин, ты чего такой скучный⁈ Первый офицерский отпуск у тебя, с войны вернулся, орденов полная грудь! — остановил меня Костя у железнодорожного переезда, который отделял жилой городок от военных объектов. — И что? Кураж-бомбей предлагаешь провести? — с удивлением спросил я. — Почему бы и нет⁈ Сто процентов, ты уже давно не отдыхал на всю катушку. — Желания особого нет. И настроения. — Тебе же сказали, что пока рано. Это не значит, что совсем отказали. Ну не могут они взять старлея, который многим майорам утрёт нос в полёте. Это нарушает их методику отбора, — улыбнулся Бардин. — Ты думаешь, я этого не понимаю. Не хочу и всё, — ответил я и перешёл переезд. С другой стороны, отдохнуть-то хочется. Почему бы с другом-однокашником не посидеть и не пообщаться? В прошлый раз всё закончилось у нас довольно прилично, хоть и не без эксцессов. — Ты точно в этом уверен? — догнал меня Костя, ехидно улыбаясь. — Ладно. Уговорил. — Ай, спасибо, дорогой! — воскликнул Костян и кинулся меня обнимать. — Я уже с отцом насчёт «Москвича» договорился. Будет культурная программа. Эта бешеная табуретка ещё ездит⁈ В прошлый раз мы немного ей бампер повредили. Тогда этот элемент советской роскоши на колёсах должен был помочь Бардину совратить Галю Капустину, но не срослось. Какая в этот раз причина, мне неизвестно. — Всё-всё! — сказал я, отпихивая от себя Костю. — До вечера. Дел было ещё много. Первоочередным был поход на кладбище, которое находилось как раз за железнодорожными путями. За последние годы оно, выросло. — Ну, здорово, дед, — сказал я вслух, найдя могилу Владимира Петровича. Находилась она рядом с могилами родителей моего реципиента — Сергея Родина -старшего и Валентины Родиной. Памятник у деда был выполнен, как и положено с нанесением его фронтовых наград. На меня с фотографии смотрели его суровые, но такие родные глаза для моего реципиента. В прошлой жизни не сберёг я единственного родного человека, дядю Жору. И в этой тоже самое. Рано ушёл дед, так и не дождавшись меня с войны. Постояв с десяток минут и сказав какие-то общие для себя слова, я обратил внимание на «новое кладбище». Оно начало образовываться чуть дальше. Пройдя по свежевыложенным из щебня дорожкам, я всматривался в лица погибших в Афганистане. Насчитал я порядка двадцати человек на этой небольшой аллее. Могилы аккуратные, оградки покрашены, памятник стоит у каждого и надпись «Погиб при исполнении интернационального долга в Афганистане». У каждого красуется изображение награды, вручённой ему посмертно. Рядом с одной из могил, я встретил знакомую мне женщину. За прошедшие годы она изменилась. Можно сказать — сдала сильно. От её сурового взгляда ничего не осталось. В тёмном одеянии, рядом с двойной могилой, стояла печальная, похудевшая и осунувшаяся Вилора Брониславовна. Сразу я не вспомнил, кто она такая. Но память реципиента, видимо, во Владимирске начинает работать с удвоенной силой. Это та самая завуч из школы. — Добрый день! — поздоровался я, подойдя ближе к Брониславовне. — Ой! Родин! Живой, — взяла меня за руки завуч, слегка улыбнувшись. — Прости, что так сразу. Я просто за всех наших мальчишек переживаю. Сейчас тем более. — Ничего, — сказал я и посмотрел на два памятника, рядом с которыми стояла Вилора Брониславовна. Судя по именам, это муж и сын нашего завуча. Оба погибли при исполнении служебного долга. — Вот видишь, Сергей. Сын сначала погиб в декабре 1979 года. Транспортный Ил разбился в аэропорту Кабула, а он был в составе экипажа, — вздохнула женщина, подойдя к памятнику и смахнув снег с фотографии сына. — Соболезную. — Спасибо. А вот и муж, — указала она на другой памятник, где не было надписи про Афганистан. — Умер от последствий командировки для выполнения так нужного нам всем интернационального долга через полтора года после сына. Не вылечили. — Не знаю, что вам сказать. Я видел, как там многие болели и гепатитом, и брюшным тифом, — начал рассказывать я о болезнях «за речкой». — Тебя пронесло, Сергей? — Да. — Это хорошо. Моего супруга болезнь и в Африке достала, — объяснила Вилора Брониславовна и рассказала, что её муж долгое время был в Анголе. Жаль её. А сколько таких, как она, не дождались своих сыновей и мужей? Пускай и не окрасилась страна в траурные чёрные платки, но потерь в Афганистане не удалось избежать. — Сергей, вы идите. Мне хочется одной побыть. — Да, конечно. До свидания, Вилора Брониславовна. — Ты хоть женат? Дети есть? — остановила она меня. — Ни того, ни другого. Холостой я. — Понятно. Пора бы уже вам и на земле немного пожить. Наверняка я не первый человек, который вам об этом говорит. Чем-то этот разговор мне напомнил общение с вдовой Томина. Печальные слова от понёсшей тяжёлую утрату женщины, но правильные. Где бы найти только ту, с кем можно пожить на земле? Вторую Женю ещё не придумали. Проведя остаток дня с бабушкой, я начал готовиться к вечерней прогулке с Костяном. — Серёжа, главное тепло одевайся, — начала инструктировать меня бабушка, когда я надевал водолазку с высоким горлом. — Баб Надь, я знаю. Мы на машине с Бардиным. В ней печка работает, — ответил я и полез за флаконом одеколона «Зевс». — Лучше бы носки потолще бы одел, — продолжала наставлять меня бабуля. — Всё хорошо, баб Надь, — ответил я, орошая себя ароматом, который прямо говорил, что я мужик. Смесь каких-то сильных цветочных запахов был в этом одеколоне. Но мне понравился. Сегодня прикупил себе в «Универмаге», где был директором Капустин-старший. Как только я закончил с приготовлениями и услышал автомобильный сигнал снизу, то сразу пошёл обуваться. — А ты чего без кальсонов? Мороз такой, Серёжа. Девчат, как ублажать будешь? — расстроено спрашивала бабушка. — Я прилично оделся, воспользовался хорошим одеколоном, побрился. Готов покорять девичьи сердца, — улыбнулся я и поцеловал бабушку в щёчку. — Главное, чтобы было, чем после свадьбы покорить во время брачной ночи. А то я так правнуков не дождусь, — зацокала языком бабуля. — Ой, баб Надь! — посмеялся я и выскочил за дверь. Морковный «Москвич» был разогрет. Из приёмника играла композиция «Землян» про каскадёров. — Ты как, Серый? Ох, и аромат от тебя! — передёрнулся в водительском кресле Костян, который пах «Шипром». — «Зевс». Излучаю уверенность в своих силах, — посмеялся я. — Поехали, куда там ты хотел. — Есть! — весело крикнул Костян, переключил передачу и… снова рванул назад, вместо движения вперёд. Глухой удар и «Москвич» влетел в плотный сугроб. — Ты когда-нибудь научишься ездить? — спросил я, выйдя из машины и посмотрев на отвалившийся бампер. В сугробе была закопана лавочка, которая оказалась прочнее, чем элемент конструкции советского автомобиля. — Ладно. Теперь у меня хоть деньги есть, чтоб починить, — сказал Костян, закидывая бампер в багажник. — Может, как обычно, около подъезда в машине посидим? — А кто-то обещал культурную программу, — покачал я головой, иронично улыбаясь. — Поехали к твоему дому. И вот снова девятиэтажка Бардиных. У нас хороший коньяк и много закуски. В добавление к бутылке марочного напитка «Абхазия», приобрели ещё и грузинский «ОС». — Слушай, мы бы спокойно могли пойти в ресторан, — сказал я, нащупав в кармане несколько купюр советских денег. — Офицер может себе позволить. — Знаю. Просто хочу здесь посидеть, — ответил Костян, всматриваясь вдаль в ночи. Что-то темнит мой товарищ. Не просто так мы здесь. Время шло. Мороз на улице крепчал, а коньяка в бутылке становилось всё меньше. Разговоры, конечно, были о службе, авиации и войне. Бардин взахлёб слушал мои рассказы об операциях и то, как мы боролись с иранскими Ф-14 и пакистанскими Ф-16. — Серый, это же круто! Настоящий воздушный бой. Вот так вот рядом с противником. Буквально чувствуешь его дыхание на хвосте. Очень круто! — восхищался Костян. — Поверь, в тот момент мне было ой как не по себе! — улыбнулся я. — Сирена визжит и буквально оглушает тебя. В воздухе извиваешься как уж на сковородке. Внизу идёт бой, и уже не думаешь, что по тебе может отработать ПЗРК. — Наверное, и о параметрах полёта с объективным контролем не вспоминал? — спросил Костян. — Совершенно верно. Лишь бы выжить и по своим не отработать, — сказал я и поведал ему о подвиге нашего командующего. Тот самый эпизод, когда проявил себя во всей красе генерал Хреков.