— Держу газ, — доложил я. Секунда и самолёт тронулся вперёд. Обороты и температура газов в двигателе в норме. Медленно, но верно, бомбардировщик набирал скорость. Пока что угол атаки был равен стояночному. — Скорость 150, — доложил штурман. — Поднимаем… рааз, — сказал Батя, предупреждая меня, что сейчас будет подъём носового колеса. Я слегка придерживался за штурвал одной рукой и сопровождал отклонение педалей, для выдерживания направления. Самолёт слегка приподнял нос на угол 4°, и продолжил разбег. Как же это всё… небыстро здесь! На МиГе уже бы пробивал облака. — Скорость 190, — продолжил докладывать о величине скорости штурман. — Приготовься. Сейчас будем устанавливать взлётный угол, — спокойно предупредил меня Брилёв. Скорость росла, усилия на штурвале становились всё больше. Однако, крайне важно не дать самолёту преждевременно установить взлётный угол. Иначе такую махину на полосе будет не удержать. Начнёт «козлить» на основных стойках шасси по всей бетонке. — Внимание, 240! — громко произнёс штурман-оператор по внутренней связи. — Поднимаем… два! — потянул на себя штурвал Брилёв, и линия горизонта почти скрылась за краем остекления кабины. — Скорость 280, отрыв! — произнёс штурман, и я почувствовал, как самолёт оторвался от полосы. — Держим направление, — подсказал мне Брилёв, чтобы я схватился двумя руками за штурвал. — Управление справа. Держу обороты. Левую руку Батя убрал с «рогов» и положил на рычаги управления двигателями. — Есть. Набор 3000, скорость 310, — доложил я. Поступательная скорость медленно, но верно растёт и уже добралась до отметки 320 км/ч. Вертикальная же скорость небольшая — всего 3 метра в секунду. Странное ощущение, будто тебя посадили сверху на огромного быка и ты на нём сейчас должен преодолеть огромное расстояние. Обороты двигателя сохранялись на отметке 4100. — Второй, давай командуй. Сейчас ты пилотируешь, а я помогаю, — сказал по внутренней связи Батя. — Принял, — ответил я. — Высота 100, — доложил штурман. — Убрать шасси. Закрылки убрать в два приёма, — дал я команду, и тут же Батя начал убирать механизацию крыла сначала на 5°, а затем и на 15°. Командир огневых установок проконтролировал, что всё действительно было убрано, и доложил об этом по внутренней связи. — Разворот вправо, дальнейший набор до 3000 метров, — подсказал штурман. Брилёв запросил отход в пилотажную зону. Я аккуратно ввёл самолёт в разворот и наш «лайнер» накренился на правую сторону. Во время разворота, краем глаза увидел, что лампы по остатку топлива на 30 минут и на 15 минут на щитке питания топливом быстро мигнули. — Командир, обратите внимание на лампы остатка топлива, — сказал я, и Брилёв быстро взглянул на панель и махнул рукой. — Разберёмся, — ответил Батя. — Самолёт веди плавно. Машина большая и тяжёлая. Сегодня попробуем только площадки, — сказал Брилёв, закрепив у себя на ноге наколенный планшет и достав карандаш. — А теперь начнём, — с радостью произнёс он. Что тут началось! Я думал, что меня будут сейчас заставлять пикировать, виражи выполнять и ещё какие-нибудь манёвры, несвойственные данному типу самолёта. Но всё оказалось гораздо сложнее. Мне просто дали параметры полёта и время их выдерживания. И вот это было действительно сложно. Отклонений допускать нельзя, поскольку это сразу влечёт за собой неудовлетворительную оценку и не самые хорошие выводы по твоей кандидатуре в испытатели. — Держи, держи. Ещё две минуты, — подсказывал Батя, когда я выдерживал параметры набора высоты. Тут горизонтальный полёт выдерживать на такой «махине» сложно, а здесь ещё и вверх ползти с постоянными скоростями. А ведь нужно ещё вывести плавно самолёт, чтобы не «недобрать» и не «перебрать» высоты. В горизонтальном полёте руки сильно забивались. Не помогали даже снятия усилий со штурвала, когда нажимал на кнопку триммера руля высоты. — Устал? — спросил у меня Брилёв, когда я выполнил разворот на аэродром по окончании задания. — Есть немного, — ответил я. — Слышал, что лётчика Ту-16 можно узнать по белым пятнам пота на кожаной куртке. — Это верно! — посмеялся Батя, убирая наколенный планшет. — Ромка, что скажешь на этот счёт? — спросил он у штурмана. — Да я помню, как мы на дозаправку летали, командир, — ответил основной штурман. — У второго лётчика пульс под 190 был, а сам он килограмма 2 потерял только за один вылет, — вступил в разговор командир огневых установок. — Вот так, Сергей. Хуже только на вертолётах. Там вообще аэродинамика ещё полностью не изучена. Я до сих пор не могу понять, как они летают, — покачал головой Брилёв. Что до потери веса, так это мужики правильно заметили. Вспотел я во время этого вылета даже больше, чем в Афгане на бомбоштурмовых ударах. Посадку произвели штатно. Мне даже показали выпуск тормозных парашютов. Жаль, не смог увидеть эти огромные купола со стороны. Зарулив на стоянку и выйдя из самолёта, я сразу почувствовал «наисвежайший» степной воздух. Время уже было два часа дня, и это самый пик температуры во Владимирске. На бетоне наблюдались отчётливые чёрные следы от ботинок. Видимо, кто-то уже наступил в расплавленную чёрную массу между стыками плит и разнёс ещё части по всей стоянке. Этот состав не что иное, как битумно-полимерный герметик или «по-народному» — гудрон. — Опять кто-то гудрон размотал по всей стоянке! — ругался один из техников в совершенно выгоревшем светлом комбинезоне и сандалиях на ногах. — Фазилыч, не гудрон, а аэродромный битумно-полимерный герметик, — заметил второй штурман Саня. — Герметик на букву «Д», — отмахнулся Фазилыч. — Валентин Иванович, как аппарат? — спросил у Бати техник. — Вот, у Сергея спроси, — указал он на меня. Фазилыч подошёл и поздоровался со мной. — Родин… хм, батьку твоего знал. Хороший был мужик. Давай, что там по матчасти? Я рассказал про несколько миганий ламп топливной системы, на что Фазилыч отреагировал обыденно. — Бывает и такое, — сказал он. — Посмотрим, поправим. Рядом с нашим самолётом уже вовсю работает аэродромная поливочная машина, охлаждающая технической водой колёса перед закатыванием на место стоянки. Жара очень сильная. И даже мошка пропала из поля зрения. Зайдя в кабинет к Брилёву, мы разобрали с ним полёт. — Нормально всё. В первом полёте почти все площадки выдержал. Как правак действовал правильно. За этот полёт, зачёт, — сказал Батя и что-то отметил на каком-то бланке. — Следующий полёт? — спросил я. — Рассчитывай на завтра, — ответил Брилёв. — Сейчас отдыхать, а завтра не опаздывать. Стоит ли говорить, что причина опаздывать у меня была. Сегодня я ночую у Веры, поскольку мама у неё на службе дежурит. Пара часов дома с бабушкой Надей, и уже нужно бежать в объятия своей красавицы. — Серёжа, а может, уже пора? — спросила баб Надя, когда я обувался в коридоре. — Ты на свадьбу намекаешь? — уточнил я. — Конечно. Девушка-то надеется, а ты всё со своими полётами, поступлениями… — Это моя работа, бабуль. Я на службе своему Отечеству. Кто-то охраняет границу, кто-то ходит на кораблях, а мне доверили летать, — ответил я, поправляя воротник. — С твоей работой ни одна девушка не сможет смириться, — махнула рукой бабуля. — Зови замуж, Верочку, пока она ещё хочет… Так-так! Что-то начинается! Кажется, за моей спиной уже были проведены переговоры по поводу этого «хорошего дела» под названием брак. — Бабуль, вы там что-то уже с мамой Веры обсуждали? — спросил я. — Ну, почему с мамой Веры⁈ С Верой тоже уже решили. Она не против. А чего бы ей быть против⁈ Я ей нравлюсь по всем направлениям. Она мне тоже нравится, но что-то пока я не готов. Бабулю только расстраивать не буду. — Баб Надь, ты не переживай. И свадьба будет, и внуков получишь вовремя, — успокоил я её. — Как внуков⁈ Уже⁈ Да ладно… Угораздило же ляпнуть! Теперь пойдут в магазин детскую одежду покупать. Кроватку ещё у кого-нибудь позаимствуют или коляску забронируют. Выйдя из дома, я по обыкновению сорвал несколько веточек сирени. По пути к Вере купил ещё тортик «Листопад» в кафе «Сказка». Не мог устоять от запаха кулинарных изысков, исходящего из этого заведения в парке Владимирска. Но как же не удивить свою девушку чем-то особым. Оказывается, в этом кафе продавалось три вида мороженого — молочное, арбузное и, вообще неожиданно, томатное. Причём за последним очередь была огромной. По совету продавщицы, мороженое не рекомендовалось выносить наружу, поскольку там меня ожидали два очень серьёзных испытания — высокая температура и активизировавшаяся под вечер мошка. Но мы не ищем лёгких путей.