Запаковав в пакетики мороженое, а торт в коробку, я молнией летел к Вере, лишь бы только обрадовать её лакомством. Получилось, но бежать пришлось быстро. — Серёжа, вспотел-то как! — расстроилась Вера, когда я ворвался к ней в квартиру с лакомствами. — И вот надо было тебе меня так баловать? — Офицер может себе позволить купить женщине и мороженое, и цветы, и тортик, — ответил я, отдавая гостинцы девушке. Пока я приводил себя в порядок в ванной, Вера вскипятила чайник. — Опять ты завтра на полёты. Дали бы побыть тебе немного с семьёй, — сказала Вера, нарезая торт и снимая свистящий чайник с плиты. — Работа такая, — ответил я, войдя на кухню. — Напряжённая, верно? — улыбнулась Вера, загадочно смотря на меня. — Ты ведь знаешь не хуже меня, в чём заключается работа лётчика. А для меня это не только работа, но и… — начал я очередную речь о любви к полётам, но девушка прикрыла мне рот своим хрупким пальчиком. — Много говоришь, Серёжа, — сказала она и медленно провела указательным пальцем вниз по всему моему телу. Только сейчас понял, что стою без футболки, а через стенку есть прекрасная двухспальная кровать. И в квартире мы с ней одни. Жадно потянулся к её губам, снимая одежду с этого горячего и нежного тела. Подхватив на руки, я быстро понёс Веру в комнату. Руки тряслись. — Сразу видно, что сегодня ты работал руками, — улыбнулась она, когда я положил её на кровать. — Штурвал Ту-16 отклонять было тяжелее? — Не так приятно, как нести на руках тебя, — шепнул я Вере и продолжил её целовать. Она целует меня со всей страстью. Моё желание взрывается во мне, словно внутри горячий шар и его огонь растекается по всему моему телу. Я чувствую, как она готова продолжать. Всё её тело вибрирует от предвкушения, особенно низ живота. Медленно, словно пианист, перебираю пальцами по её нежной коже и ощущаю каждую мурашку, которой покрылось её тело. Она что-то шепчет, но я не слышу и овладеваю своей девушкой. Мои движения внутри сводят её с ума, и она извивается с каждой секундой всё быстрее и быстрее. Слова о любви здесь неуместны — только непреодолимое желание поглощать друг друга. Вера напрягается, и её ногти впиваются мне в спину. Она начинает меня царапать, но я заставляю её стонать от удовольствия ещё громче и прогибаться в спине, словно она дикая кошка. Её стоны похожи на рычание. С каждым моим движением она всё больше погружается в море наслаждений вместе со мной. Я будто испускаю электрические разряды, от которых Вера не перестаёт дрожать. Но я замедлился… — Не тормози… быстрее, — стонет подо мной Верочка, но я в этой скачке главный. Мне нравится видеть её безумные от наслаждения глаза. Я постепенно снова ускоряюсь и понимаю, что она уже не в первый раз за эти минуты улетает в стратосферу. И вот он последний рывок. Она накидывается на меня и усаживается сверху. Тот самый момент, когда Вера думает, что в атакующей позиции. Но сил у неё уже нет, бёдра дрожат от напряжения, и я снова начинаю разгоняться. Вот-вот она провалится куда-то в небытие, а я не хочу отпускать её одну. Ускоряюсь ещё быстрее… Совсем не замечаю, как она царапает мою грудь, оставляя маленькие красные полосы. — Я не… могу… Закончи уже! — кричит Вера. Я перехожу на максимальный режим, будто переставив свой рычаг управления двигателем ниже пояса в соответствующее положение. Вера продолжает шептать моё имя, но я ещё держусь, чтобы не сорваться в штопор удовольствия. Ещё немного и мы вместе окунёмся в омут сладострастия, и от этого на меня накатывает новая волна экстаза. Я буквально лечу навстречу своей любимой. Перевожу себя на форсированный режим. Терпеть уже сил нет, и нет желания… Мы оба финишируем и, ловя амплитудные колебания своих тел, погружаемся в объятия друг друга. Съев всё мороженое и выпив пару кружек чая, Вера уговорила меня слегка нарушить предполётный режим и пойти погулять вечером. При свете солнца во Владимирске в июне это не самое приятное занятие, а вот после заката вполне терпимо. Всего-навсего 30° тепла. — Пойдём. Тут кое-что поменялось, пока тебя не было, — сказала Вера и повела меня на мемориал погибшим лётчикам-испытателям. Народу здесь гуляло в это время много. Среди них я обнаружил и Колю Морозова. Он что-то «пел» на ушко какой-то девушке, сидя вразвалочку на скамейке. Представительница прекрасного пола была явно в восторге от такого внимания со стороны красавца Коли. — Родин, ты какими судьбами? С сестрой гуляешь? — спросил Морозов, вскочив со скамейки. — Нет, с девушкой, — поправил я его. — Завтра на работу рано идти, не забывай. — Конечно. Только у нас ещё много дел с… неважно, — улыбнулся Морозов и снова подсел к своей пассии. Вера с пренебрежением посмотрела в сторону моего коллеги и не смогла удержаться от комментариев. — Вы в школе испытателей, однозначно, хотите ему морду набить, — сделала она вывод после знакомства с Морозовым. — У многих такое желание возникает, — улыбнулся я, и мы пошли дальше по аллее к мраморным стелам с именами погибших в разные годы лётчиков-испытателей. Странное ощущение, но я будто почувствовал в себе своего реципиента. Будто он сам читает эти имена на стелах и ищет кого-то. — А что ты мне хотела показать здесь? — спросил я. — Смотри, — сказала Вера и показала на имя одного из погибших лётчиков. «Сергей Владимирович Родин, капитан, орден Красного Знамени (посмертно)» — гласила свежая надпись на стеле. Внутри было ощущение, что я вот-вот должен расплакаться. Вот только это будто не мои чувства, а реципиента. Хоть я и не знал отца настоящего Родина, он тоже оказался для меня не чужим человеком. Всю свою новую жизнь в Советском Союзе я то и дело чувствую присутствие имени Сергея Родина — старшего и его влияния на мою судьбу. Возможно, именно сейчас этот круг замкнулся, и Родин-старший спокойно занял своё место «в небесном полку невернувшихся». Дальше всё зависит только от меня. И как-то пусто сразу стало… — Ты чего? — спросила Вера, когда я тяжело вздохнул. — Что-то в груди… Будто легче стало, — ответил я. Может, этого и хотел мой реципиент, чтобы имя его отца было высечено на этой стеле. Теперь он спокоен. Наутро всё как и всегда. Прибыли на службу, предполётные указания и ожидание своего вылета. Брилёв решил сегодня с нами закончить все вопросы и отпустить в Циолковск. Оттуда его уже и так подгоняют. Мы выполнили с ним первый вылет — несколько полётов по кругу и предоставили самолёт Зучкову, Морозову и их остальному экипажу. После обеда, меня и ещё двух штурманов, Брилёв повёл на 43 борт, на котором мы вчера летали. Я не забыл, что обращал внимание техников на странную работу сигнализации выработки баков. — Фазилыч, как аппарат? — спросил Валентин Иванович у инженера. — Всё норм. Лампа мигала. Лампу поменяли. Лампа в строю! — весело произнёс Фазилович. — Надолго сейчас летите? — спросил он у меня. — Маршрут и зона. Часа полтора нас не будет, — ответил я, надевая шлемофон. — Покемарить успею. Ну, всех благ, — пожелал нам удачи инженер и пошёл в небольшое строение напротив нашего самолёта. Произвели запуск и медленно порулили на предварительный. В процессе руления, Брилёв предупредил, что сегодня даст мне больше заданий. А ещё, посмотрит, как я захожу на посадку. — Понимаю, рано. Подстрахую, если что, — сказал Батя, когда нас осматривали на техпосту. На взлёте проблем не возникло. Всё же, он попроще посадки. Тем более что я его уже отработал сегодня в первом вылете. — Занимаем 1000 метров и курс во вторую зону, — сказал Брилёв и я, доложив группе руководства полётами, что отвернул в левую сторону. Не спеша, набираем высоту над Волго-Владимирской поймой. Большое число маленьких островков, зелёные травянистые берега, а слева — сам Владимирск. Ни с чем не передаваемое ощущение! Хоть это уже не первый полёт во Владимирске, но только сейчас я обратил внимание на свой родной город сверху. Скромный, небольшой, но не менее родной от этого. Вон площадь Ленина, рядом с которой и девятиэтажка Веры. — Задумался? — спросил у меня Батя. — Никак нет, — ответил я. — Сосредоточен. — Второй разворот, отход на маршрут в зону, — сказал штурман Роман. Руководитель полётами дал нам разрешение на отворот в зону, и я отклонил штурвал влево. Не сразу я привык выполнять двойное движение органом управления. Чтобы не раскачивать Ту-16, необходимо выполнять основное движение и вспомогательное, соблюдая небольшую паузу между ними. — Уже и момент двойного движения поймал. К «туполевцам» пойдёшь после окончания школы? — спросил Батя. — Надо поступить ещё, — ответил я, выравнивая самолёт по курсу. На высотомере 650 метров, скорость 450 км/ч. Отчего-то меня дёрнуло проконтролировать топливомер и насосы топливной системы. Ведь там же что-то исправляли вчера. Лампы насосов первой и второй группы баков погасли. Следом и третья с четвёртой группой.