А можно ли описать тяжесть на душе офицера в потёртой куртке, чей ребёнок не может узнать в нём своего отца? Малыш пытается сделать шаг, но его останавливает что-то. Но вот прошло несколько минут и малыш, неуклюже, но делает шаг навстречу своему отцу и взмывает над землёй, подбрасываемый на сильных руках родителя. Марик нежно обнимался с какой-то девушкой в бежевом пальто и сером берете. Гнётов шёл под руку со своей супругой и держал на руках сына. Мендель стоял и о чём-то говорил своей жене, которая поправляла его форму, покачивая коляску с ребёнком. В этот момент я ощутил то самое одиночество. Да, в мои годы быть сентиментальным уже поздно. Но смотря на этих людей, хочется, чтобы кто-то также подошёл к тебе и поздравил с возвращением домой. — Родин, — позвал меня знакомый голос со спины. Повернувшись, я увидел перед собой Бажаняна в парадной форме. — Товарищ командир, старший лейтенант Родин прибыл из заграничной командировки, — доложил я, вытягиваясь в струнку и приложив руку к головному убору. — Поздравляю, — обыденно сказал Араратович и пожал мне руку. — Вот только не командир я больше. Новая власть теперь здесь, — сказал Бажанян и кивнул в сторону. Рядом со сдвинутыми столами, накрытыми бордовыми скатертями стояло начальство и почётные гости. Выделялся в этой компании высокий и худой полковник. Араратович объяснил, что теперь наш полк подчинён 137му Центру боевого применения и подготовки лётного состава. — Мы теперь называемся 632 инструкторско-исследовательский смешанный авиационный полк. Будем готовить лётчиков и техников к Афгану, — сказал Араратович. — Зайди после построения в кадры. Там тебе кадровики кое-что покажут. И вот думай теперь, что ж там такое мне решили через кадры передать. Через несколько минут началось торжественное построение. Говорили много, но всё по делу. Потом и вовсе всем поголовно вручили нагрудные знаки. Раздавали очень быстро, без вручения документов. Я рассмотрел очередную награду и узнал в ней тот самый знак «Воину-интернационалисту», который должен был появиться значительно позже. Красная муаровая лента крепилась к прямоугольной колодке. Сам знак представлял из себя круглый лавровый венок, на который наложена красная пятиконечная звезда с белой окантовкой. — Данным знаком теперь будет награждаться каждый, кто нёс службу в Афганистане, — громко говорил начальник Центра, пока ещё в звании полковника. — Воины-интернационалисты, защитники Отечества! Родина никогда не забудет вашего ратного подвига. Вы там, в ущельях Панджшера, на склонах Луркоха или в долине Джелалабада — на переднем крае борьбы с набирающим силу международным терроризмом, спонсируемом империалистами с Запада… Первое впечатление, что говорить он может очень красиво перед строем. Посмотрим, как будет дальше. Слово взял и Араратович, который долго народ не задержал. Интересно будет посмотреть и на нового командира полка, когда он у нас появится. Закончился митинг, все разошлись, а мне нужно в штаб. Забрав вещи из транспортника, я на «таблетке» домчал до расположения полка. В кабинете начальника отдела кадров сидел всё тот же Трефилович, разгребавший очередные личные дела и множество бумаг. — Ёпрст! — как обычно воскликнул майор Балтин, протягивая свою морщинистую руку. — Теперь надолго? — Как получится, — поздоровался я, памятуя, что меня должны перевести. — Мне Тигран Араратович сказал подойти. Что-то мне пришло. Голову подняла Карина, улыбаясь своей белоснежной улыбкой. Может, стоит поближе с ней пообщаться? Как-то уже соскучился я по женской ласке. А у этой девушки симпатичные и объёмные… кхм… глаза. Да, всё дело именно в глазах. — Родин, это хорошо, что ты зашёл. На тебя пришли документы, — сказал майор и показал мне «отношение», в котором указывалось, что я рассматриваюсь к назначению на должность старшего лётчика в эскадрилью МиГ-23 в Камрань. Блондинка Карина даже приподнялась со своего места, пытаясь заглянуть в этот документ. Вижу, что она по-прежнему предпочитает носить юбки покороче. — Так это ж хорошо, — улыбнулся я. — Что мне теперь? Писать рапорт? — Пфф! Не обижай старого кадровика! — воскликнул Трефилович. — Всё напечатали уже. Только роспись твоя нужна. Теперь протянул он мне и напечатанный на машинке рапорт. Я быстро проверил орфографию, хотя это было ни к чему. — Родин, у меня хорошо с русским в школе было. Ошибки проверять не нужно, — проворчал Балтин. — На автоматизме просто. Привык читать документы, — улыбнулся я. — Это хорошая привычка. Давай подписывай и беги по командирам за визами. — Мы уже сегодня будем документы отправлять? — удивился я. Ничего себе скорость! Вот что значит, когда в полку грамотный начальник отдела кадров! — А чего тянуть⁈ Вон, и Кариночка уже на пляжи Южно-Китайского моря хочет, — посмеялся Трефилович. Карина застеснялась, но мне это даже понравилось. Стеснение на её лице смотрится очень притягательно. Но больше всего привлекают формы объёмных… глаз. — Сватаете? — спросил я. — Что, не нравится? Эх, вам красавцам-орденоносцам не угодишь, — махнул рукой кадровик, пройдя к стойке со справками. — Вообще-то, я всё слышу, товарищи офицеры, — громко возмутилась Карина. — Да мы знаем, Кариночка, — замахал руками Трефилович и приобнял девушку за плечи. — Эх, замуж выдам тебя и на пенсию пойду, — подмигнул мне старый майор. Обещать Балтину не буду. Пока к семейной я жизни не готов. Хотя, глядя на сегодняшнюю встречу прибывших из Афганистана, мне ненадолго, но захотелось быть семейным человеком и вообще иметь родных. Надо бы в отпуск съездить и бабу Надю повидать. Процесс подписания рапорта затянулся до следующего дня. Утром пошёл к Буянову домой. — Родин, сегодня воскресенье. Забывай, Афган! Тут и выходные бывают, — попивая рассол из банки, встретил он меня в дверях своей квартиры. — Рапорт бы надо быстрее подписать, — сказал я. — Чтобы процесс пошёл. — Ой, и ты думаешь, что всё так гладко будет? Командира ты ещё не видел нового? — спросил Иван Гаврилович. — Нет. А он уже прибыл? — поинтересовался я, убирая в папку подписанный комэска рапорт. — Назначен. Был здесь. Завтра будет на рабочем месте, — кивал Буянов, прикрыв глаза. — Непросто тебе с ним будет. — А вы? — У меня над ним власти нет. Да и не будет он слушать нас. Пойди поговори, но на хорошее не надейся, — ответил комэска и попрощался со мной. На следующий день, после быстрого подписания рапорта у Бажаняна, я с Трефиловичем отправился к командиру. Теперь так просто к нему не попасть. Новый командир установил график подписания документов. Всё должно подаваться через делопроизводство и приносится только определёнными людьми. По личным вопросам были выделены специальные дни. Сегодня как раз такой день. — Вы прям подгадали момент, Трефилыч, — сказал я, когда читал распорядок работы приёмной командира. — Да, — вздыхал седой майор, перебирая бумаги на специальных полках. В них оставляли документы на рассмотрение и подписание командиром. Потом забирали, не создавая при этом столпотворение в приёмной. Хотя, при Томине здесь «пробок» не было, а он старался принимать всех в любое время. — Заходите, — позвал нас ефрейтор, вышедший из кабинета. Ещё и адъютанта себе другого завёл командир, которого зовут Иванов Павел Егорович. Новый человек — новые порядки! Войдя в кабинет, я представился командиру. В кабинете всё осталось так же, как и было при Валерии Алексеевиче. Появилось, правда, больше портретов. Да и фотография Томина в ряду командиров полка теперь заняла своё почётное место. — Сергей Трефилович, что у вас? — спросил полковник. Среднего роста, короткая стрижка и очень хитрый взгляд. Как с ним общаться, ума не приложу. — Товарищ полковник, на старшего лейтенанта Родина пришёл запрос на перевод в другую часть… — Это как? Поясните, — спокойно спросил полковник. Трефилович объяснил всю ситуацию. Рассказал обо мне и моих стремлениях после Афганистана и показал полковнику пришедшее на меня «отношение». — И что я должен сделать? — спросил Павел Егорович. — Вот рапорт, — сказал я и протянул бумагу для подписания новому командиру. Иванов читал, почёсывая подбородок, периодически поглядывая на меня и на Трефиловича. — И вы, Балтин, предлагаете мне его отпустить? — спросил Павел Егорович у Балтина. — Так точно, — громко сказал кадровик. Я уже начинал нервничать. Пройдя этот барьер, мне придётся ещё выше идти. Но первый шаг очень важен. Павел Егорович подумал, взял ручку и что-то написал на рапорте. В душе стало тепло. Подписывает, значит, даёт добро на перевод. — Держи. Свободны, — сказал Иванов и вернулся к своим делам. Улыбаясь, я взял рапорт и готовился убрать его в папку. Но вердикт на рапорт Иванова был не в мою пользу. «Нецелесообразно. Полковник Иванов П. Е.» — гласила надпись в левом углу.