Синяя Борода пожала плечами. – Нет проблем. – Она повернулась к высокому человеку из Федерации, который ненавидел «большую фарму». – Юссеф, ты пойдешь с нами. Рупа нависла над ними. Когда Паладин настроился на сигнал ее сети периметра, то обнаружил еще один лабиринт из потоков зашифрованных данных. 5: Хорошая наука 5 июля 2144 г. – Твою мать! Вот это была жесть! – воскликнул Тризед. Джек опустила подлодку на глубину. Иллюминаторы в кабине управления походили на темные многоточия из огромного текстового сообщения. Джек и Тризед смотрели «Таксиста»[3], фильм середины XX века о человеке из Нью-Йорка, который сходит с ума и пытается освободить закабаленную секс-работницу. Тризед почесал лицо в том месте, где еще оставались струпья. После той ночи, когда они познакомились, он стал гораздо чище. О том, что произошло, он говорить отказывался, и Джек на него не давила. Если честно, то ей тоже не хотелось думать о том, что она сделала с хозяином Тризеда. Тризед проспал почти сутки, а проснувшись, превратился в саркастичного юношу. Его переполняла энергия, о которой мечтал каждый человек, подсевший на «виве». Он заявил, что разбирается в двигателях, и предложил их настроить – но Джек не хотела, чтобы какой-то чужак без прошлого копался в системах ее подлодки. Но она была вполне готова поставить его на должность домохозяйки. Вряд ли он мог нанести большой ущерб, моя полы. Если Тризед не занимался уборкой, то утыкался в одолженный у нее мобильник. Его единственным имплантом был трекер кабального раба, поэтому он всю жизнь полагался на эти ненадежные складные устройства. Мобильники не отличались особой прочностью и мощностью, но могли подключаться к бесплатной пылевой сети, микроскопические ретрансляторы которой распыляли беспилотники на территории большинства экономических коалиций. Джек выводила из строя бесплатные пылинки глушилкой и не разрешила Тризеду пользоваться системой связи подлодки, поэтому ему оставалось только загружать фильмы из пылинок, хранящихся в ее системе вентиляции. Он начал с фильмов XXI века, в которых акценты английского были более понятными, а разрешение картинки – более высоким. Затем он перешел к немым фильмам 1910-х и 1920-х, миры которых были абстрактными и серыми, словно чертежи. Он утверждал, что ему проще читать субтитры, чем разбираться со странными акцентами лент более поздних десятилетий. Но сегодня его поразил этот цветной фильм Мартина Скорсезе 1976 года. Они смотрели его с субтитрами. – Странно, что у них в жизни то же дерьмо, что и у нас, – заметил Тризед, ковыряя корку на колене. – Все говорят, что люди тогда были такими больными, что все было реально медленное и примитивное. Но таких людей я знал. Серьезно, я даже знал таких таксистов. – Да, наверное, за пару веков люди не сильно изменились. – Джек пожала плечами. Фильм привел его в неплохое настроение, и ей показалось, что сейчас самое время обговорить их дальнейшие планы. – Ну что, через пару дней мы доберемся до Инувика. Могу высадить тебя там. Инувик, оживленный порт на арктическом побережье, был идеальным местом для того, чтобы оторваться от преследования. Оттуда Тризед мог уехать на поезде-экспрессе в один из нескольких десятков больших городов Зоны. – Инувик? А что я там буду делать? – Не бойся, я дам тебе денег, чтобы ты смог встать на ноги. – Но как я встану на ноги, если у меня в руке этот чип? – Тризед провел пальцами по левому плечу, в которое была имплантирована метка кабального раба. – Я убила твою метку пару дней назад. Никто не узнает, что она там. – Ты убила мою метку… ничего не сказав мне? – После того что произошло, она представляла для тебя опасность. Ты правда хочешь транслировать свои координаты на весь мир? – Ну, я… – Тризед умолк. Его пальцы сжали руку в том месте, где, вероятно, навсегда останется мертвая метка в капельке хирургического стекла. Джек собиралась предложить ему поехать на поезде в Ванкувер, как вдруг под кожей ее правой ладони зажужжал периметр. Ей пришло сообщение. – Извини… Я должна кое-что проверить. – Джек пересекла мостик, подошла к своему креслу рядом с консолями управления и жестом открыла окно так, чтобы его видела только она. Его темный прямоугольник идеально закрыл злую гримасу, которая медленно искажала лицо Тризеда. Одна из программ-поисковиков нашла новость о происшествиях и преступлениях, связанных с препаратами. Похоже, что «фанатка домашних заданий» была лишь одной из жертв небольшой эпидемии трудоголизма. Сначала поступил пожилой мужчина, который все время косил газон. Врачи скрутили его, но он ревел и пытался вырваться, требовал, чтобы ему вернули управление косилкой. Затем была женщина, хотевшая только одного, – гулять с собакой. Еще была сотрудница городских служб, которая в час пик выпустила на волю целый флот автономных распылителей дорожного покрытия, приказав им создавать новые тротуары в случайно выбранных точках. Прежде чем ее начальник сумел выключить эти машины, они нанесли травмы нескольким людям, зацементировав им ноги. Затем поступила плачущая, бормочущая какой-то бред няня: ее едва не арестовали за то, что она качала детей на качелях в парке десять часов подряд. Обеспокоенная Джек просмотрела еще несколько заметок. Не менее пяти человек погибли, в основном из-за обезвоживания, и несколько десятков попали в больницу. Чем больше она читала, тем больше убеждалась в том, что всему виной скопированный ею «закьюити». И это были только сообщения из Калгари: кто знает, что произошло в городах поменьше – таких, как Икалуит и Йеллоунайф? Возможно, там десятки людей страдают от побочных эффектов и не могут получить медицинскую помощь. Именно с такими фармакологическими катастрофами она поклялась бороться, а теперь сама создала одну из них и по той же самой причине, что и корпорации – ради денег. Да уж, действительно машина смерти, лишающая лекарств. Вонзив ногти в ладони, Джек заставила себя сосредоточиться. Она должна сделать все, чтобы ситуация не стала еще хуже. Но у Джек было мало времени. Кто-то должен заплатить за гибель людей, и одним из главных подозреваемых в списке МКС станет активист-радикал, борец с патентами, торгующий пиратскими лекарствами. Когда «Закси» сложит два и два и поймет, какую роль Джек сыграла в этой истории, она попадет в список жертв. Не потому что компания захочет добиться правосудия, но для того, чтобы судьба Джек стала уроком всем остальным. Только Джек знала, что запатентованная компанией «Закси» молекула «закьюити» убивает людей. Компания должна скрыть связь между новым препаратом и этими происшествиями. И самый простой способ замести следы – это убить ее. Тризед выбрал именно этот момент для того, чтобы подойти к ней. Он встал на колени и сжал ее колено. Тепло его руки она чувствовала даже сквозь ткань комбинезона. Он посмотрел на нее сквозь проекцию карты, которая обозначила ее будущее. В его глазах светилась притворная невинность. На изящных щеках и подбородке Тризеда рос светлый пушок, делая его похожим на персонажа яоя[4]. – Я хотел бы отблагодарить тебя за то, что ты для меня сделала, – прошептал он. Тризед был мастером флирта. Возможно, он пытался ею манипулировать или, быть может, жизнь в кабале научила его именно этому способу выражения благодарности. Оба варианта наводили тоску, но Джек едва замечала это, поскольку ее собственную картину мира искажала депрессия. Внутри нее что-то треснуло, а затем сломалось. Закрыв висевшее в воздухе окно, Джек уставилась в почти черные глаза Тризеда и задумалась о том, действительно ли «Закси» собирается совершить на нее покушение. И о том, не заслужила ли она этого. Подлодка загудела и пришла в движение, с каждой секундой приближая их к Инувику. Тризед наклонился вперед и ласково потерся щекой о внутреннюю поверхность ее бедра. Джек показалась соблазнительной мысль о том, чтобы выбрать путь наименьшего сопротивления – просто спрятаться на несколько месяцев вместе с этим кокетливым юношей. Но как только она об этом подумала, ее печаль усилилась настолько, что искушение исчезло само. «Закьюити» лишает людей разума, и в этом виновата она. Джек не смогла бы уважать себя, если бы не предупредила всех об опасности, которую представляет этот препарат. Когда Джек доберется до большой земли, она попросит одного человека об услуге, которая, возможно, спасет жизни сотен людей… но, скорее всего, не ее саму. Джек провела пальцами по волосам Тризеда и подумала о последних желаниях. – Ты уверен? – спросила она. Он наклонил голову. Двусмысленный жест покорности и согласия. Лето 2114 г. Тридцать лет назад, когда Джек была такого возраста, как Тризед сейчас, все свои дни она проводила в контролируемом климате университетской лаборатории генетики. Она проходила там практику, и ее работа в основном заключалась в том, чтобы составлять библиотеки белков и малоизученных фрагментов РНК. Когда она не занималась наклеиванием ярлычков на пробирки, она мечтала о том, как станет молекулярным биологом, который ликвидирует генетические заболевания с помощью тщательно подобранной терапии. Джек знала, что когда-нибудь непременно займется Хорошей Наукой и спасет жизни миллионов людей. Для этого нужно просто найти подходящий белок или последовательность ДНК, которые исправят молекулярную опечатку, сделанную в мутировавшей клетке – опечатку, которая позволяет клетке жить, хотя она должна умереть. В то лето Джек научилась искусству апоптоза – доведению клеток до самоубийства. Осенью она поступила в аспирантуру на одной из лучших кафедр биоинженерии в Зоне Свободной Торговли. Университет Франклина располагался рядом со старым портом и военной базой под названием Галифакс, прямо на северном побережье Атлантики. Джек никогда не жила рядом с океаном, и она сняла крошечную комнату, одно из преимуществ которой заключалось в соседстве с блоком антенн местной высокоскоростной связи – более качественной, чем у бесплатных пылинок, – а также в роскошном виде на море. Она стала работать в «Бендис лэб», которая получала хорошие деньги за создание вирусов, облегчавших доставку лекарственных веществ. Но потом произошло неожиданное событие, из-за которого ее многообещающая научная карьера пошла под откос. Это случилось в пятницу, теплым утром. Гуляя по широкой дороге, ведущей в город, Джек встретила парня по имени Ари. Он посещал те же семинары об укладке белков, что и она. – Как тебе последняя лабораторка? – спросила она. Во время занятия его разозлили слова профессора о прямой связи между белками и поведением людей. – Отстой, – фыркнул он. – Слушай, какие у тебя планы на вечер? Джек оживилась. Ари был симпатичный, а она уже давно ни с кем не трахалась. – Да, в общем, никаких. Собиралась поужинать, посмотреть кино. Составишь мне компанию? – Я иду на встречу «Freeculture». И тебе советую. О «Freeculture» Джек знала только то, что Луиза Бендис, ведущий исследователь ее лаборатории, злилась на них из-за какого-то патента, заявку на который она подала. Из-за этой истории и по тому, что Джек читала в научных журналах, у нее сложилось смутное ощущение, что «Freeculture» – это люди, которые швыряются научными терминами, чтобы оправдать торговлю «освобожденными» препаратами. Наверное, на ее лице отразилось сомнение, потому что Ари засмеялся и сказал: – Мы не намерены накачивать тебя наркотиками. Но если ты планируешь работать на плантации «Бендис», то тебе стоит побольше узнать о системе патентов. – Он скорчил язвительную гримасу, затем с улыбкой легко коснулся руки Джек. – А потом наша компания собирается где-нибудь поужинать. – Убедил, – ответила она. Какая разница, черт побери? Она ведь поступила в университет, чтобы расширять свое сознание, так? И, может, потом она с кем-нибудь переспит. Встреча проходила в продуваемом сквозняками студенческом зале, который находился прямо по коридору от кафедры ботаники. Много лет назад какой-то шутник изменил несколько генов в растении, созданном для ремонта стекла, и поставил его к окну. Теперь свет проходил через фильтр листьев, чьи молекулярные структуры образовали связи со стеклом и остались там в изящных пучках – задолго после того, как само растение погибло. Когда в зал прибыли Ари и Джек, примерно двадцать пять студентов сидели там на стульях, стоящих кругом, и представлялись друг другу. Большинство из них занимались генетической инженерией, но пришли и несколько чудиков-когнитивистов и нейробиологов. Студенты оказались на удивление умные, а выступавший мгновенно очаровал Джек. На встречу пригласили молодого профессора из Саскачевана, который завяз в затяжной юридической войне против своего университета по вопросу о том, получит ли он право подать открытую патентную заявку на созданные им простые антивирусы. У него были густые черные волосы до плеч и зеленые глаза, резко выделявшиеся на фоне смуглой кожи. Его звали Криш Пател, и он заставил Джек забыть про все планы, которые она лениво строила насчет Ари. Криш сравнил систему патентов с кабальным рабством. Джек показалось, что это преувеличение, но она была вынуждена признать, что система патентов действительно лежит в основании многих проблем общества. Только люди с деньгами могли покупать новые лекарства. Поэтому только богатые оставались здоровыми, в то время как неимущие не могли сохранять ясность ума, чтобы работать на хорошей работе, и обычно жили не дольше ста лет. Кроме того, этот цикл несправедливо повторялся из поколения в поколение. Люди, которые не могли позволить себе патентованные лекарства, скорее всего, производили на свет больных детей, которые попадали в кабалу и умирали раньше, чем успевали обрести свободу. Джек понимала доводы Криса: многие основополагающие проблемы можно решить, реформировав процесс лицензирования патентов. Позднее, в ресторане, Джек яростно заспорила с Кришем о том, могут ли патенты на антивирусы в самом деле способствовать прогрессу в создании новых вирусных оболочек. Ей нравилось, как он спокойно отвечает на каждый аргумент, мгновенно преобразуя ее идеи в решения. После ужина он проводил ее домой, и она придумала какой-то невероятно наивный повод, чтобы пригласить его к себе. Удобно устроившись на диване у окна, они покурили «420», слушая доносившийся издали рокот океана. – Ну так вот… Политика вирусных оболочек… – сказала Джек, выдыхая. – Тема – огонь. Очень сексуальная. Криш уставился на нее. Его рука замерла в воздухе; из трубки, зажатой в пальцах, медленно струился дым. Казалось, он сбит с толку и напуган одновременно. Внезапно она поняла: возможно, он и не думал, что она пригласила его ради секса. Может, он предполагал, что она хочет всю ночь говорить о секвенировании[5]. – Я с тобой флиртую, – пояснила она. – А, отлично. Я так и подумал. – Криш рассмеялся. – Но ведь никогда точно не знаешь… Ей нравилось то, что он никогда не строил догадки – даже о таких простых вещах, как секс. Когда они поцеловались, она почувствовала вкус политического анализа, который он описывал на встрече «Freeculture». Его аромат, смесь дыма и фенхеля, напоминал о Хорошей Науке, о которой она мечтала, когда была студенткой, – о науке, которая помогает людям, дает им шанс на жизнь, которой можно гордиться. Осознание того, что у мужчины есть хорошие идеи, запредельно увеличивало желание его раздеть… Так Джек и сделала. У его тела был вкус тщательного анализа этических проблем патентной системы. В течение следующих месяцев Джек делила свое время между менее чем трудной работой на патентной ферме «Бендис» и исключительно трудным чтением материалов о патентах. Часть из них порекомендовал Криш, а остальные она нашла сама, пойдя по примечаниям и ссылкам. Джек стала регулярно посещать встречи «Freeculture» и однажды даже провела небольшую демонстрацию написанной ей программы, которая анализировала определенные классы запатентованных лекарств. Хотя с юридической точки зрения эта программа находилась в «серой зоне», Джек подчеркнула, что программа предназначена только для исследовательских целей – или же для экстренных случаев вроде эпидемий, когда нужно срочно произвести большое количество лекарств. Один из когнитивистов спросил у нее, почему нельзя просто зайти в патентное бюро и получить формулу препарата напрямую из публично поданных заявок. Она процитировала фрагмент из недавней статьи юриста «Freeculture» из Гарварда. Он проанализировал, сколько времени и денег понадобится обычному человеку на финансирование адвокатов и экспертов, которые ориентируются в дорогостоящих базах патентов и могут выяснить, как был создан препарат. Большинство лекарств, которые прошли испытания, представляло собой запутанную смесь из лицензированных частей и процессов, и для того чтобы во всем этом разобраться, требовались средства, которыми располагали только корпорации. Для обычного человека, который хотел просто скопировать средство для генной терапии, было проще быстро амплифицировать и секвенировать препарат, а затем проанализировать его с помощью ее небольшой программы.