— Так что ты думаешь? Честно. — Честно? — спросил он, вперив в меня взгляд. Он наклонился ближе, подмигнул. — Я думаю, мне надо кое-куда. Никуда не уходи. Он встал с табурета, повернулся и прицелился в меня пальцем. Я послала ответный выстрел. Тэп проследовал к туалету преувеличенно небрежной походкой пьяного человека. Я прождала пятнадцать минут, посасывая пиво и поглядывая на дверь общего туалета. Женщина, которая танцевала с Шаной Тимберлейк, теперь играла в биллиард с парнем, который выглядел на восемнадцать. Было почти двенадцать и Дэйзи начала протирать стойку тряпкой. — Куда девался Тэп? — спросила я, когда она приблизилась. — Его позвали к телефону и он ушел. — Только что? — Несколько минут назад. Он остался должен пару баксов. — Я заплачу. Я положила на стойку пятерку и отмахнулась от сдачи. Дэйзи смотрела на меня. — Вы знаете, Тэп — самый большой врунишка из всех живущих. — Я поняла. Ее взгляд был мрачным. — У него, может, и были неприятности раньше, но сейчас он порядочный семейный человек. Хорошая жена и дети. — Почему вы это мне говорите? Я на него не претендую. — Зачем все эти вопросы о мальчишке Фаулеров? Вы его выкачивали весь вечер. — Я говорила с Ройсом. Мне просто интересно это дело с его сыном, вот и все. — А вам-то что? — Это просто что-то, о чем можно поговорить. Больше ничего. Она, кажется, смягчилась, видимо, удовлетворенная невинностью моих намерений. — Вы здесь в отпуске? — По делам. Я думала, что Дэйзи продолжит расспрашивать, но она решила оставить эту тему. — В это время по рабочим дням мы закрываемся. Вы можете оставаться, пока я закончу сзади, но Перл не разрешает присутствовать посторонним, когда я закрываю кассу. До меня дошло, что я осталась в биллиардной последней. — Думаю, что тогда я оставлю вас. Мне уже хватит, в любом случае. Туман клубился над дорогой, заслоняя пляж желтоватой пеленой. Вдали ревун повторял свою предупреждающую ноту. Не было ни машин, ни людей. Позади Дэйзи задвинула засов и погасила свет, оставляя меня в одиночестве. Я быстро дошла до мотеля, размышляя, почему Тэп не попрощался. 8 Предварительное слушанье Бэйли должно было происходить в комнате «В» городского суда, на нижнем этаже здания окружного суда Сан Луис Обиспо, на Монтерей стрит. Ройс поехал со мной. Он не выглядел достаточно хорошо, чтобы ехать в город, но настоял на своем. Поскольку Энн отвозила в это утро свою мать к врачу и не могла нас сопровождать, мы постарались уменьшить усилия, которые ему нужно было сделать. Я высадила Ройса у входа, глядя, как он с трудом преодолевает широкие бетонные ступени. Мы договорились, что он будет ждать меня в фойе, в кафетерии, со стеклянным потолком и фикусами в кадках. По дороге я рассказала ему о ходе своего расследования и он, казалось, был удовлетворен. Теперь я хотела ввести в курс дела Джека Клемсона. Я оставила машину в квартале от суда, на маленькой стоянке за офисом адвоката. Мы с Клемсоном прошлись до суда пешком, используя время, чтобы поговорить о состоянии Бэйли, которое беспокоило адвоката. При мне Бэйли пребывал где-то между бесчувственностью и отчаянием. Ко времени, когда днем они встретились с Клемсоном, его настроение значительно ухудшилось. Он был убежден, что не избавится от наказания за побег. Он был уверен, что снова попадет в мужскую колонию и там не выживет. — С ним невозможно разговаривать. Я никак не могу его разубедить, — сказал Джек. — Но какие у него шансы на самом деле? — Я делаю все, что могу. За выход под залог назначили полмиллиона баксов, что просто смешно. Он не Джек-потрошитель. Я подам заявление об уменьшении суммы. И, может быть, я сумею уговорить обвинение разрешить ему признание в побеге за минимальное наказание. Конечно, срок будет добавлен, но с этим ничего не поделаешь. — А если я добуду убедительные доказательства, что Джин Тимберлейк убил кто-то другой? — Тогда я потребую отменить первоначальное признание или оформлю coram nobis. В любом случае, все будет в порядке. — Не слишком рассчитывайте на это, но я сделаю все, что смогу. Он улыбнулся и скрестил пальцы. Войдя в здание суда, мы разошлись. Джек спустился вниз, чтобы встретиться с судьей и адвокатом обвинения. Кафетерий был частью фойе и битком набит народом. Ройс сидел за маленьким столиком у лестницы, сложив руки на набалдашнике своей трости. Он казался усталым. Его волосы выглядели тусклыми и вспотевшими, как это бывает у очень больных людей. Он заказал кофе, но непохоже было, что прикасался к нему. Я села. Официантка подошла с кофейником, но я помотала головой. Тревога Ройса окружала столик, как кислый, безнадежный запах. Он, безусловно, был гордым человеком, привыкшим сгибать мир по своей воле. Предварительное слушание Бэйли уже носило все атрибуты публичного зрелища. Местная газета рассказывала историю его ареста на первой странице уже несколько дней. Местные радиостанции упоминали об этом в начале каждого часа, и еще раз — в краткой сумме новостей каждые полчаса. Съемочная группа с миникамерой только что прошла мимо нас, направляясь вниз по лестнице, не зная, что отец Бэйли Фаулера находился в пределах съемки. Он недобро взглянул на них, и его последовавшая улыбка была короткой и горькой. — Может быть, нам лучше спуститься, — сказала я. Мы потихоньку двинулись по лестнице. Я удерживалась от желания физически поддержать Ройса, чувствуя, что это бы его обидело. Его стоицизм имел оттенок издевательства над собой. Он получал мрачное удовольствие, заставляя свое тело исполнять приказ, невзирая на цену. В коридоре внизу одну стену занимали большие окна и два выхода во внутренний двор. И внутренний проход и наружные лестницы были заполнены любопытными, некоторые из которых, кажется, узнали Ройса. В толпе замолчали и отвели взгляды, когда мы проходили в зал суда. В третьем ряду люди подвинулись, чтобы освободить место для нас. Слышалось приглушенное бормотание, как в церкви перед началом службы. Большинство людей были одеты в лучшую воскресную одежду, и в воздухе перемешались конфликтующие запахи различного парфюма. Никто не заговаривал с Ройсом, но я чувствовала шорох и подталкивание локтями вокруг нас. Если он был смущен реакцией, то не подавал вида. Он был уважаемым членом общества, но дурная слава Бэйли покрыла его позором. Иметь сына, обвиняемого в убийстве, это то же самое, что быть обвиненным в преступлении самому — родительский провал первой степени. Может, это несправедливо, но всегда имеется невысказанный вопрос: что такого сделали эти люди, чтобы превратить невинное дитя в хладнокровного убийцу другого человека? Я видела объявление в коридоре наверху. На это утро было назначено еще десять слушаний, помимо Бэйли. Дверь в помещение судей была закрыта. Сотрудница суда, стройная симпатичная женщина в темно-синем костюме, сидела за столиком внизу и справа от судейской скамьи. Судебный репортер, тоже женщина, сидела за таким же столиком слева. Также присутствовала дюжина адвокатов, большинство в темных консервативных костюмах, все в белых рубашках, неярких галстуках, черных туфлях. Среди них была только одна женщина. Пока мы ждали начала процедуры, я рассматривала публику. Шана Тимберлейк сидела через проход от нас, на один ряд дальше. Под лампами дневного света иллюзия юности исчезла, и я могла видеть темные полоски в углах ее глаз, говорящие о возрасте, усталость, слишком много вечеров в плохой компании. Она была широкоплечая, с тяжелой грудью, тонкая в талии и бедрах, одета в джинсы и фланелевую рубашку. Как мать жертвы, она могла одеться как хочет. Ее волосы были почти черными, с несколькими серебряными прядками там и сям, зачесанные назад и заколотые на макушке. Она посмотрела своими горячими темными глазами на меня, и я отвела взгляд. Она знала, что я пришла с Ройсом. Оглянувшись, я увидела, что ее взгляд задержался на нем, с прямой оценкой его физического состояния. Одна женщина, идущая по проходу, привлекла мое внимание. Ей было тридцать с небольшим, болезненная, худенькая, в вязаном платье абрикосового цвета, с большим пятном на подоле. Еще на ней была белая кофта, белые туфли на каблуках и короткие белые носочки. Крашеные блондинистые волосы поддерживались широким обручем. Ее сопровождал мужчина, по-видимому, муж. Он был чуть постарше, с вьющимися светлыми волосами и надутым смазливым лицом, какие мне никогда не нравились. С ними был Перл и я подумала, не тот ли это сын, который видел Бэйли с Джин Тимберлейк в ночь, когда она была убита. В задних рядах звук голосов усилился и я повернула голову. Внимание публики сфокусировалось, как на свадьбе, когда появляется невеста, готовая начать свой путь к алтарю. Ввели заключенных, и их вид был странно раздражающим: девять мужчин в наручниках, скованные вместе, шаркающие своими ножными цепями. На них была тюремная одежда: бесформенные хлопчато-бумажные рубашки, оранжевые или серые, и серые или голубые штаны с надписью ТЮРЬМА на заду, белые носки и пластмассовые сандалии. Большинство их них были молоды: пять латиноамериканцев и трое негров. Бэйли единственный был белым. Он казался очень смущенным, на лице краска, глаза опущены. Скромная звезда этого кордебалета головорезов. Остальных заключенных, похоже, не очень заботила процедура, они кивали своим знакомым и родственникам. Большинство зрителей пришли посмотреть на Бэйли Фаулера, но никто, похоже, не сочувствовал его положению. Заключенных привели в отсек впереди, где с них сняли ножные цепи, для того, чтобы вызываемый мог подойти к судье. Они уселись, как и все мы, чтобы наслаждаться представлением. Судебный пристав произнес свое «всем встать», и мы послушно поднялись, когда появился судья и занял свое место. Судье МакМахону было немного за сорок, он излучал работоспособность и продуктивность. Аккуратный и светловолосый, он выглядел как мужчина, который играет в гандбол и сквош и рискует умереть от инфаркта, несмотря на всегда идеальное здоровье. Дело Бэйли должно было рассматриваться предпоследним, так что нас ожидало несколько небольших процедурных драм. Нужно было вызвать откуда-то переводчика, чтобы помочь двум обвиняемым, которые не говорили по-английски. Бумаги были заполнены неправильно. Два слушания были перенесены на другой день. Другие бумаги были отправлены, но не получены, и судью это утомило, потому что у адвоката не было доказательств, а другая сторона не была готова. В один из моментов охранник достал ключи и открыл наручники обвиняемого, чтобы тот мог поговорить со своим адвокатом в задней части комнаты. Пока продолжалась эта беседа, другой заключенный втянул судью в продолжительную дискуссию, настаивая, что будет представлять себя сам. Судье очень не нравилась эта идея, и он потратил десять минут, предупреждая и увещевая, советуя и браня. Подсудимый не дрогнул. В конце концов, судье пришлось уступить желанию парня, тем более, что это было его право, но судью это явно разозлило.