— Тогда, кто-то, кто не хотел, чтобы об этом стало известно. — Вранье! Я не верю ни одному слову. — Ройс, я знаю, что я делаю. Можете вы не мешать и дать мне работать? Он с угрозой уставился на меня, его лицо потемнело. — Что? — Вы наняли меня, чтобы делать работу, и я ее делаю. Я не хочу обсуждать и оправдывать каждый шаг. Ройс вспыхнул, как горючее, налитое в огонь. Его рука взлетела, и он наставил дрожащий палец мне в лицо. — Я не потерплю такой наглости! — Прекрасно. И я не буду терпеть наглость от вас. Или я делаю это по-своему, или ищите кого-нибудь другого. Ройс наполовину приподнялся со своего стула, навалившись на стол. — Как ты смеешь со мной так разговаривать? Его лицо горело, а руки тряслись под его весом. Я сидела на своем месте, наблюдая за ним издали, сквозь пелену гнева. Я была готова ответить так грубо, что замедлила это озвучить, когда Ройс начал кашлять. Была пауза, когда он пытался совладать с кашлем, судорожно вдохнул, и кашель усилился. Ройс вытащил носовой платок и прижал ко рту. Мы с Энн встревоженно смотрели на него. Его грудь вздымалась в судорожном спазме. — Папа, ты в порядке? Он потряс головой, лишенный возможности говорить, его язык высунулся, когда кашель сотрясал его с головы до ног. Он захрипел, схватившись за ворот рубашки. Я инстинктивно бросилась к нему, когда он шатнулся назад, на стул, пытаясь вздохнуть. Кашель разрывал его, вынося наружу кровь и мокроту. Его лицо покрылось потом. Энн сказала — Боже мой. Она поднялась, закрыв рот руками. Ори застыла в дверях, в ужасе от происходящего. Я стукнула Ройса по спине, схватила его руку и отвела в сторону, чтобы дать его легким возможность расправиться. Крикнула — Вызывайте скорую! Энн тупо взглянула на меня, но потом собралась достаточно для того, чтобы подойти к телефону и набрать 911. Ее глаза были прикованы к лицу Ройса, когда я расстегнула его воротник и пыталась ослабить пояс. Сквозь лихорадку адреналина, я слышала, как она описывает ситуацию диспетчеру, сообщает адрес и рассказывает, как проехать. Когда она положила трубку, Ройсу стало легче, но он был мокрый от пота, дыхание затруднено. В конце концов кашель утих, оставив его бледным и липким, глаза изможденно ввалились, волосы прилипли ко лбу. Я намочила полотенце в холодной воде и вытерла ему лицо. Он начал дрожать. Я успокаивающе бормотала, похлопывая его по руке. Мы с Энн никак не смогли бы его поднять, но умудрились опустить его на пол, думая, что так ему будет удобней. Энн укрыла его одеялом и подсунула под голову подушку. Ори стояла в слезах, беспомощно мяукая. Похоже, до нее впервые дошла серьезность его болезни, и она плакала, как трехлетний ребенок, отдавшись горю. Он уйдет первым. Теперь она это понимала. Мы услышали сирену скорой помощи. Медики прибыли, обозревая ситуацию практическим глазом, их поведение было настолько нейтрально-деловым, что кризис уменьшился до серии небольших проблем, которые следовало решить. Признаки жизни. Кислород. Внутривенная терапия. Ройса с трудом подняли на каталку и вывезли к машине. Энн отправилась с ним. В следующий момент я осталась одна с Ори. Я села. Комната выглядела как после обыска. Я услышала голос из офиса. — Эй? Ори? — Это Берт, — пробормотала Ори. — Он ночной менеджер. Берт заглянул в гостиную. Ему было, наверное, шестьдесят пять, хрупкий, ростом не больше метра пятидесяти, одетый в косюм, который он, должно быть, купил в отделе одежды для мальчиков. — Я видел, как отъехала скорая. У вас все в порядке? Ори рассказала ему, что случилось, рассказ, вероятно, восстановил частичный баланс в ее вселенной. Берт подобающим образом сочувствовал, и они обменялись несколькими историями о подобных случаях. Зазвонил телефон и Берт должен был вернуться к своей стойке. Я отвела Ори в постель. Меня беспокоил ее инсулин, но она не хотела об этом говорить, так что я оставила ее в покое. Эпизод с Ройсом привел Ори в состояние цепляющейся зависимости. Она хотела физического контакта, непрерывного успокаивания. Я приготовила ей травяной чай. Я приглушила свет. Я стояла у кровати, пока она цеплялась за мою руку. Она говорила о Ройсе и детях, а я придумывала вопросы, чтобы поддержать разговор. Все, что угодно, чтобы отвлечь ее от приступа Ройса. В конце концов она задремала, но пока вернулась Энн, была уже полночь. Ройса приняли в больницу и она ждала, пока его не устроили. Завтра с утра ему должны будут делать тесты. Доктор предположил, что рак распространился в легкие. Пока не будет результатов рентгена, он не может быть уверен, но ничего хорошего ждать не приходится. Ори заворочалась. Мы разговаривали шепотом, но было ясно, что мы ее беспокоим. Мы вышли через кухню и уселись на ступеньки заднего крыльца. Там было темно, здание загораживало от нас желтый свет уличных фонарей. Энн подтянула колени вверх и устало положила голову на руки. — Боже. Как я переживу следующие несколько месяцев? — Будет легче, если мы освободим Бэйли. — Бэйли. Я это только и слышу, — она горько усмехнулась. — Так что еще нового? — Вам было сколько, пять, когда он родился? Она кивнула. — Мама с папой были так счастливы. Я была болезненным ребенком. Кажется, я не спала больше тридцати минут подряд. — Колики? — Это то, что они думали. Позже выяснилось, что это была аллергия на пшеницу. Я была совсем больная — диарея, сильные боли в животе. Я была худая, как палка. На какое-то время стало получше. Потом родился Бэйли и все началось сначала. Я тогда была в детском саду и учительница решила, что я притворяюсь из-за него. — Вы ревновали? — Конечно. Я ужасно ревновала. Они на него молились. Он был всем. И, конечно, он был хорошим… спал как ангел и так далее. Между тем, я уже была полумертвая. Какой-то доктор обратил внимание. Я даже не знаю, кто он был, но он настоял на том, чтобы сделать биопсию кишечника. Тогда и выяснилаось, что у меня реакция на глютеин. Как только мне перестали давать продукты из пшеницы, все стало в порядке, хотя я думаю, что папа всегда был наполовину убежден, что я делала это нарочно. Ха. История моей жизни. Она посмотрела на часы. — Черт возьми, уже почти час. Я лучше не буду вас задерживать. Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я поднялась наверх. И только перед тем, как лечь, я поняла, что кто-то побывал в моей комнате. 13 Я заметила отпечаток каблука на ковре перед раздвижной балконной дверью. Даже не знаю, что заставило меня посмотреть вниз. Я пошла в кухоньку налить себе стакан вина. Воткнула пробку обратно в бутылку и поставила ее на дверцу холодильника. Подошла к балконной двери, раздвинула шторы, повернула замок и немного приоткрыла дверь, впуская плотную струю океанского бриза. Немного постояла, просто вдыхая. Я люблю этот запах. Я люблю звук океана и линию пенистого серебра, закручивающуюся на песке, когда разбивается волна. Спустился туман, и я слышала заунывное мычание ревуна в прохладном ночном воздухе. Мое внимание привлек узелок на нижнем краю шторы. На металлическом пазу, по которому двигалась дверь, был след мокрого песка. Я уставилась на него, не понимая. Поставила в сторону свой стакан и встала на четвереньки, чтобы посмотреть внимательней. Когда я увидела, что это было, я вскочила и попятилась от двери, вертя головой, обозревая комнату. Там не было места, где кто-то мог спрятаться. Шкаф был альковом без дверцы, кровать привинчена к стене, на деревянной раме внизу, до самого пола. Я только что вышла из ванной, но автоматически проверила ее еще раз. Я знала, что я одна, но ощущение постороннего присутствия было таким ярким, что у меня встали дыбом волоски на руках. Меня накрыло такой сильной волной страха, что она исторгла из моего горла низкий звук, вроде рычания. Я проверила свои вещи. Мешок выглядил нетронутым, хотя вполне возможно, что чья-то рука в нем порылась. Я подошла к кухонному столу и проверила бумаги. Пишущая машинка стояла открытой, как и была, записи — в папке слева. Все было на месте. Я не могла сказать, трогал ли кто-нибудь бумаги, поскольку не обращала внимания, как их сложила. Это было до ужина, шесть часов назад. Я проверила замок на балконной двери. Теперь, когда я знала, что искать, следы взлома были ясно видны. Замок был простым и не созданным, чтобы выдержать грубую силу. Болт еще поворачивался, но механизм был испорчен, так что его способность запирать дверь была иллюзорной. Взломщик, наверное, оставил болт в закрытой позиции и ушел через коридор. Я достала фонарик и тщательно исследовала балкон. Около перил были следы песка. Я посмотрела на этаж ниже, пытаясь понять, как кто-то мог попасть сюда, возможно, через комнату на этом же этаже, перебираясь с одного балкона на другой. Подъездная дорожка к мотелю проходила под моим балконом и вела к крытой стоянке, расположенной по периметру внутреннего двора, образованного четырьмя сторонами здания. Кто-то мог припарковаться на дорожке, встать на крышу машины, а оттуда забраться на балкон. Это бы не заняло много времени. Дорожка была бы перекрыта, но в такое время практически никто не ездит. Я позвонила Берту, рассказала, что случилось, и попросила перевести меня в другую комнату. Я слышала, как он скребет подбородок. Его голос, когда он заговорил, был тонким и нерешительным. — Господи, мисс Миллоун. Я не знаю, что сказать вам в такое время. Я смогу вас перевести завтра утром. — Берт, кто-то вломился в мою комнату. Я ни за что тут не останусь. — Ну. Даже так. Я не уверен, что мы можем сделать в такой час. — Не говорите мне, что у вас нет другой комнаты. Мне отсюда видно объявление «Сдаются комнаты». Последовала пауза. — Думаю, мы сможем переселить вас, — сказал он скептически. — Ужасно поздно, но я не говорю, что не можем. Когда, вы думаете, это могло произойти, это вторжение, на которое вы ссылаетесь? — Какая разница? Замок на раздвижной двери был сломан. Я даже не могу ее нормально закрыть, не то что запереть. — Ох. Ну, вы знаете, вещи могут быть обманчивы. Некоторые из этих штук могли покоробиться с годами. Эти двери, вы должны… — Вы можете соединить меня с Энн Фаулер? — Думаю, она спит. Я был бы счастлив сам к вам подняться и взглянуть. Я не думаю, что вы в опасности. Я понимаю вашу озабоченность, но вы наверху, на втором этаже, и я не вижу, как кто-то может забраться на балкон. — Наверное, так же, как они забрались в первый раз, — ответила я раздраженно.