— Я буду очень рада помощи. Я даже не подумала, кто будет с детьми. Вы придете на похороны? Тэп был бы ужасно рад. — Конечно, я приду. Он был хорошим человеком, и мы все им гордились. Я вышла за ним на улицу, где стояла его машина. — Я нашел школьные документы Джин Тимберлейк. Если зайдете в офис, сможете на них взглянуть. Вы на машине? Я могу вас подвезти. — Я лучше на своей. Она у мотеля. — Садитесь. Я довезу вас туда. — Вы уверены? Я не хочу вас задерживать. — Это займет минуту. Я все равно еду в ту сторону. Он придержал дверцу и я села в машину. Во время короткого пути до Оушен стрит мы болтали на посторонние темы. Я могла бы дойти пешком, но старалась снискать его расположение, в надежде, что он вспомнит что-нибудь, чтобы добавить к найденным документам Джин. Энн уже вернулась из больницы, и я видела, что она смотрела из окна, как мы подъезжаем. Они с Шейлсом обменялись улыбками, помахали друг другу, и она исчезла. Я вышла из машины и наклонилась к открытому окну. — У меня есть еще одно дело, а потом я заеду. — Хорошо. А я пока расспрошу людей, не могут ли они что-нибудь рассказать. — Спасибо. Когда он уехал, я повернулась и увидела Энн прямо за собой. Она выглядела удивленной его отъездом. — Он не зайдет? — Думаю, ему надо назад, в школу. Я сейчас встретила его у Джолин Грэнджер. Как ваш отец? Энн неохотно перевела взгляд на меня. — То, чего можно было ожидать. Рак распространился в легкие, печень и селезенку. Теперь они говорят, что, возможно, ему осталось меньше месяца. — Как он это воспринимает? — Плохо. Я думала, он успокоился, но он выглядит очень расстроенным. Он хочет поговорить с вами. Мое сердце упало. Это последнее, что мне нужно, разговор с обреченным. — Я постараюсь заехать к нему сегодня днем. 15 Я сидела в вестибюле, перед офисом Дуайта Шейлса, перебирала бумаги школьных документов Джин Тимберлейк и подслушивала нарушившую дисциплину старшеклассницу, которую поймали в туалете за мытьем головы. Видимо, дисциплинарные меры заключались в звонке преступницы родителям и изложении своего преступления. — …Ну, мам, ну откуда мне знать? Блин, большое дело… Потому что у меня не было времени! Ма-ам… Никто мне никогда не говорил… Блин, это свободная страна. Подумаешь, помыла голову! Не-ет…Я не говорю, что я самая умная! Да ладно, у тебя тоже большой рот. Ее тон менялся от раздраженного до ужасно жалобного, голос скользил вверх и вниз по шкале. — Хорошо-о-о! Я сказала, хорошо. Ладно, мама. Господи… Почему бы тебе не запереть меня на всю жизнь? Да. Да, конечно. Да пошла ты!.. Ты просто дура! Я тебя ненавижу! Она с грохотом швырнула трубку и громко разрыдалась. Я преодолела соблазн выглянуть за угол и посмотреть на нее. Я услышала голос ее подруги. — Господи, Дженнифер, это так несправедливо. Дженнифер безутешно всхлипывала. — Она такая стерва. Я ее ненавижу… блин… Я представила себя в ее возрасте, разговаривающей подобным образом со своей тетей. Мне пришлось бы брать заем, чтобы оплатить последующую работу зубного протезиста. Я пролистала результаты школьных тестов, отметки о посещаемости, комментарии учителей, добавляемые время от времени. Это было почти, как увидеть призрак Джин Тимберлейк. Она несомненно приняла в школе свою долю страданий. Опоздания, плохие отметки, оставление после уроков, вызовы матери, которые назначались и отменялись, когда миссис Тимберлейк не приходила. Были повторяющиеся отметки о сессиях с одним или другим из четырех консультантов, включая Энн Фаулер. Джин много времени провела, отправленная к директору, сидя на скамейке, возможно, угрюмо, возможно, с полным самообладанием, которое она демонстрировала на фотографиях в школьном ежегоднике. Может, она сидела там и спокойно вспоминала непристойные сексуальные эксперименты, которыми занималась с мальчиками в припаркованных машинах. А может, заигрывала с одним из отличников-старшеклассников, дежуривших в офисе. С момента достижения половой зрелости ее отметки съехали вниз, несмотря на IQ и прежние оценки. Я могла практически ощутить жар пагубных гормонов, витавший между страниц, драму, смятение и, наконец, тайну. Ее доверие к школьной медсестре внезапно закончилось. Там, где миссис Беррингер вела обычные записи о коликах и тяжелых менструациях, советуя обратиться к семейному врачу, вдруг появляется озабоченность возрастающими прогулами. Проблемы Джин не остались незамеченными. К чести школы можно сказать, что тревожный сигнал, похоже, звучал. Согласно просмотренным бумагам, были сделаны все возможные усилия, чтобы вернуть ее от края. Потом, 5 ноября, кто-то написал синими чернилами, что девочка умерла. Слово было подчеркнуто и после этого страница осталась пустой. — Это чем-нибудь поможет? Я подпрыгнула. Дуайт Шейлс появился из своего внутреннего офиса и теперь стоял в дверях. Плачущей девочки уже не было, и я слышала шум шагов учеников, переходивших из класса в класс. — Вы меня напугали, — сказала я, поглаживая себя по груди. — Извините. Вышел из офиса. У меня в два конференция, но до этого мы можем поговорить. Возьмите бумаги. Я собрала документы и пошла за ним. — Садитесь. Его манеры изменились. Добродушный человек, которого я видела раньше, исчез. Теперь он казался сдержанным, осторожным в словах и по-деловому кратким, как будто двадцать лет общения с неуправляемыми подростками сделали его сухим со всеми. Я подозревала, что его манеры в любом случае вернутся к автократическим, его тон граничил с командным. Он привык быть главным. С виду он казался привлекательным, но в его симпатичной внешности были заметны предупреждающие знаки. Его тело было в хорошей форме. Он был похож на бывшего военного, привыкшего действовать под огнем. Если бы он был спортсменом, я бы определила его как эксперта в стрельбе по тарелочкам. Его играми могли быть гандбол, покер и шахматы. Может, когда-то он был открытым, уязвимым или мягким, но сейчас он был закрыт, и единственным доказательством какой-то теплоты было его общение с Джолин. Видимо, смерть жены прорвала оболочку его самоконтроля. В том, что касалось горя, до него еще можно было достучаться. Я села, положив толстую папку на стол перед собой. Я не нашла ничего выдающегося, но сделала несколько заметок. Ее прежний адрес. Дата рождения, номер социального страхования, голые кости данных, сделавшиеся бессмысленными после смерти. — Что вы о ней думали? — спросила я его. — Она была крепким орешком. — Я так и поняла. Кажется, она провела половину времени, наказанная. — Самое меньшее. Что меня больше всего огорчает, в любом случае, и вы можете спросить об этом других учителей, это то, что она была очень привлекательным ребенком. Умная, вежливая, дружелюбная, по крайней мере, со взрослыми. Не могу сказать, что ее очень любили одноклассники, но с учителями она была приветлива. Вы садитесь с ней побеседовать и кажется, что ваши слова до нее доходят. Она кивает и соглашается, издает подходящие звуки, а потом поворачивается и делает именно то, за что ее наказали вначале. — Можете привести пример? — Все, что хотите. Она прогуливала занятия, опаздывала, не сдавала задания, отказывалась проходить тесты. Курила на территории школы, что тогда было строго запрещено, хранила алкоголь в своем шкафчике. Учителя на стенку лезли. Дело не в том, что то, что она делала, было хуже, чем делали другие. Она просто не чувствовала себя виноватой и не собиралась исправляться. И что было с ней делать? Она могла сказать что угодно, чтобы соскользнуть с крючка. Эта девочка была убедительной. Она могла заставить вас поверить своим словам, но это испарялось в ту минуту, когда она выходила из комнаты. — У нее были подруги? — Я никогда не видел. — Были у нее дружеские отношения с кем-нибудь из учителей? — Сомневаюсь. Можете поспрашивать учителей, если хотите. — Как насчет неразборчивости в связях? — Я слышал сплетни об этом, но у меня никогда не было конкретной информации. Это бы меня не удивило. У нее были проблемы с самооценкой. — Я говорила с ее одноклассником, который утверждал, что там просто был дым столбом. Шейлс покачал головой. — Мы немного могли сделать. Мы отправляли ее два или три раза на профессиональную консультацию, но, конечно, она ни разу не ходила.