— Только те, что на столике, и инсулин, конечно. Я не понимаю, что случилось. — Кто знал об аллергии? Энн начала говорить, потом помотала головой. — Бэйли знал? — Он бы никогда такого не сделал. Он не мог… — Кто еще? — Папа. Доктор… — Дюнн? — Да. Она была в его офисе, когда первый раз была такая реакция. — Как насчет Джона Клемсона? Вы пользуетесь его аптекой? Она кивнула. — Люди из церкви? — Наверное. Она не делала из этого секрета, вы ее знаете. Всегда говорит о своих болезнях… Она моргнула и я увидела, как ее лицо покраснело. Рот сжался и слезы появились на глазах. — Я позвоню кому-нибудь, чтобы пришли посидеть с вами. У меня дела. Кого вы предпочитаете? Миссис Эмму? Миссис Мод? Энн нагнулась и положила щеку на стол, как будто собралась уснуть. Вместо этого она расплакалась, слезы текли на полированную поверхность, как горячий воск. — О, боже, Кинси. Я сделала это. Не могу поверить. Я своими руками ввела ей это. Как я теперь буду жить? Я не знала, что ей сказать. Я вернулась в гостиную, избегая смотреть на постель, которая была теперь пустой, белье снято и унесено, вместе с остальными вещественными доказательствами. Кто знает, что они могли найти в этом белье? Змею, ядовитого паука, предсмертную записку, засунутую между грязных простыней. Я позвонила миссис Мод и рассказала, что случилось. После обязательных проявлений шока и испуга, она сказала, что сейчас же придет. Возможно, она сначала сделает несколько быстрых звонков, чтобы оповестить обычных членов Семейного Кризисного Отряда. Я практически могла слышать, как они крошат картофельные чипсы для десанта запеканок из тунца. Как только она пришла и приняла ответственность за офис, я поднялась в свою комнату, заперла дверь и села на кровать. Смерть Ори сбивала меня с толку. Я не могла понять, что она значит и как вписывается в общую картину. Усталость давила на меня, как наковальня, почти расплющивая своим весом. Я знала, что не могу позволить себе заснуть, но не была уверена, сколько еще смогу продержаться. Телефон пронзительно зазвонил. Я от души надеялась, что это не очередные угрозы. — Алло? — Кинси, это я. Что за чертовщина там творится? — Бэйли, где вы? — Скажите, что случилось с моей матерью. Я рассказала, что знаю, что было немного. Он молчал так долго, что я подумала, что он повесил трубку. — Вы здесь? — Да, я здесь. — Мне жаль. Правда. Вы с ней даже не повидались. — Да. — Бэйли, сделайте мне одолжение. Вы должны сдаться. — Я не собираюсь этого делать, пока не узнаю, что происходит. — Послушайте… — Забудьте об этом! — Черт возьми, просто послушайте меня. Потом делайте, что хотите. Пока вы в бегах, вас будут обвинять во всем, что происходит. Неужели вы не понимаете? Тэпа изрешетили к чертям, а вы удираете, как будто так и надо. Следующее, что вы знаете, ваша мать тоже мертва. — Вы знаете, что я этого не делал. — Тогда сдайтесь. Пока вы в тюрьме, по крайней мере, вас не будут обвинять, если что-то еще пойдет не так. Молчание. Потом он сказал, — Может быть. Не знаю. Мне не нравится это дерьмо. — Мне тоже не нравится. Я это ненавижу. Слушайте, просто сделайте это. Позвоните Клемсону и посмотрим, что он скажет. — Я знаю, что он скажет. — Тогда последуйте его совету и сделайте хоть раз что-то умное! Я бросила трубку. 22 Мне нужно было подышать свежим воздухом. Я заперла за собой дверь и вышла из мотеля. Перешла через дорогу и уселась на стене, отделявшей улицу от пляжа, глядя вниз на кусок пляжа, где умерла Джин Тимберлейк. Позади меня лежал Флорал Бич, шесть улиц в длину, три в ширину. Меня почему-то беспокоило, что город такой маленький. Это все произошло здесь, в пространстве этих восемнадцати кварталов. Те же самые тротуары, здания, местные заведения — все это должно было быть почти таким же в то время. И горожане не были другими. Кто-то уехал, несколько умерли. За то время, что я здесь, я, возможно разговаривала с убийцей, по крайней мере, однажды. Каким-то образом, это было оскорбительно. Я повернулась и посмотрела на часть города, которая была видна. Интересно, кто-нибудь в одном из этих маленьких коттеджей через улицу видел что-нибудь той ночью? Насколько же безнадежны мои дела, если я размышляю об опросе всех граждан Флорал Бич, переходя от двери к двери. Но я должна была сделать хоть что-то. Я посмотрела на часы. Был уже второй час. Похороны Тэпа Грэнджера назначены на два. Народу будет много. Местные почти ни о чем другом не говорили, с тех пор, как он был застрелен. Кто может пропустить такое событие? Я вернулась к мотелю, села в машину и проехала полтора квартала к дому Шаны Тимберлейк. Ее не было дома, когда я звонила утром, но сейчас она должна быть дома и одеваться для похорон Тэпа, если собиралась туда пойти. Я остановила машину на другой стороне улицы. Деревянные каркасные домишки имели все очарование армейских бараков. Плимута возле дома так и не было. Занавески были в том же положении. Газеты за два дня сложены возле крыльца. Я постучала в дверь и, когда никто не ответил, попробовала замок. Заперто. Старушка стояла на крыльце соседнего коттеджа. Она смотрела на меня подслеповатыми глазами. — Вы не знаете, где Шана? — Что? — Шана дома? Она нетерпеливо махнула рукой, повернулась и ушла в дом. Я не поняла, рассердилась ли она из-за того, что не могла меня слышать, или из-за того, что ей было наплевать на Шану. Я пожала плечами и, спустившись с крыльца, прошла между домами на задний двор. Все выглядело так же, за исключением того, что какое-то животное, собака или енот, залезло в мусорные баки и разбросало мусор вокруг. Я поднялась на крыльцо и заглянула в кухонное окно, как уже делала раньше. Казалось ясным, что Шаны не было дома несколько дней. Я попробовала заднюю дверь, размышляя, есть ли причина туда вломиться. Не нашла ни одной. В конце концов, это противозаконно, и я не люблю этого делать, если только не ожидаю выгоды. Спускаясь с крыльца, я заметила белый квадратный конверт среди мусора, разбросанного по двору. Тот самый, который я обнюхивала позавчера, когда разговаривала с Шаной? Я подняла его. Пустой. Черт. Я осторожно принялась обследовать мусор. Вот она. Открытка с репродукцией натюрморта, пышные розы в вазе. Внутри было написано: «Святилище. 2:00. Среда.» С кем она могла встречаться? С Бобом Хоузом? С Джун? Я положила открытку в сумку и поехала в церковь. Баптистская церковь во Флорал Бич (единственная церковь во Флорал Бич, если уж быть точной) находилась на углу улиц Кайе и Палм — скромных размеров белое каркасное сооружение, с множеством пристроек. Вдоль главного здания шел бетонный портик с колоннами, поддерживающими крышу. Баптисты не тратят деньги прихожан на бесполезных архитекторов. Я видела раньше точно такой же дизайн баптистских церквей и представила, как чертежи курсируют повсюду по цене почтовой марки. На улице стоял фургончик флориста, должно быть, привез венки для похорон. Двойные двери были открыты, и я вошла внутрь. Там было несколько витражей, изображавших Христа в ночной рубашке до щиколоток, за что в этом городе его бы забросали камнями. Апостолы располагались у его ног, глядя на него снизу вверх, похожие на кудрявых женщин с жеманными лицами. Действительно ли мужчины брились в те времена? В детстве я никогда не могла добиться ответа на подобные вопросы. Стены были белыми, пол покрыт бежевыми виниловыми плитками. Скамьи украшены черными атласными бантами. Гроб Тэпа Грэнджера стоял недалеко от входа. Было видно, что Джолин уговорили заплатить больше, чем она могла себе позволить, но трудно сопротивляться, когда вы страдаете от утраты. Женщина в белом комбинезоне устанавливала на стенде венок в форме сердца. На широкой бледно-лиловой ленте золотыми буквами было написано: «Покойся на руках Иисуса». Я заметила на хорах Джун Хоуз, раскачивающуюся туда-сюда. Она играла на органе, вовсю работая ногами. Она играла гимн, который звучал, как трогательный момент в мыльной опере, напевая под нос щебечущим голоском. Забинтованные руки делали ее похожей на создание, только что восставшее из гроба. Она перестала играть и оглянулась на меня. — Извините, что помешала, — сказала я.