И он громко погремел чем-то металлическим. Алекс повернулся и только тут увидел, что левая рука Каттнера прикована наручниками к подлокотнику кресла. — А, черт… — он порылся в карманах, нашел ключ и снял с арестанта коротко звякнувшие браслеты. — Спасибо, — поблагодарил Каттнер, растирая покрасневшее запястье. — Надо признать, весьма неудобно… Да и ни к чему все это, тут даже сбежать некуда. Алекс не ответил, внимательно разглядывая панель с мельтешащими разноцветными огоньками. Каттнер, заметив его интерес, тут же сменил тему: — Так называемый резервный пульт управления. Функционально ограничен, но основные операции осуществлять позволяет. Двигатели, связь… Впрочем, ничего не работает, хотя все под напряжением. Видимо, проблемы следует искать за пределами этой камеры. — Ты что… пробовал?! — вскинулся Алекс. — Пробовал, — кивнул Каттнер. — Скучно же. Хотелось выяснить, что вообще происходит на «Фениксе», оценить ситуацию, так сказать… — Ну и как — выяснил? — Говорю же — безрезультатно. — Жаль, сержант не пристегнул тебе и вторую руку. Каттнер молча пожал плечами, а потом вдруг резко повернулся и спросил: — А ты не боишься, что я сейчас возьму и шарахну тебя чем-нибудь по голове? А потом спокойно отдамся в руки своих спасителей? Алекс взглянул на него с откровенной усмешкой. — Нет, не боюсь, — сказал он. — Если бы хотел, то наверняка не стал бы вот так откровенно сообщать мне о своих намерениях. Просто взял бы, и ударил. А потом… Ты же сам далеко не уверен в том, что кто-то рвется тебя спасать. Что скажешь, я прав или нет?.. Молчишь… Ну что ж, молчи. Я и так вижу, что прав. Каттнер угрюмо смотрел прямо перед собой. Алекс откинулся на спинку кресла и тихо добавил: — Мне известно, что ты прекрасный аналитик… когда-то командовал отрядом десантников… и в недалеком прошлом даже «Иридой». Так скажи сам, кто находится на этих кораблях — твои спасители или твои палачи? Ответить Каттнер не успел, да Алекс, собственно, и не ждал никакого ответа. Вопрос был риторический. Внезапный удар сотряс «Феникс» до основания. Проломили обшивку, подумал Алекс. Сейчас попытаются высадить штурмовой отряд, и тут вся надежда на сержанта с его ребятами. Сейчас, сейчас… Интересно, выстрелы мы здесь услышим или все-таки нет? Алекс замер в кресле, чутко вслушиваясь в звенящую тишину. Ничего… даже странно. Ни выстрелов, ни звуков боя… и экран как назло не работает… Корабль снова несколько раз тряхнуло, и неожиданно Алекс ощутил на своих плечах перегрузку, усиливающуюся с каждым мгновением. Тишина наполнилась далеким приглушенным ревом. Все тело пронзила нарастающая вибрация. Двигатели, подумал он. Неужели Диму все-таки удалось? Невероятно… — Здесь что-то не так, — внезапно произнес Каттнер, неподвижным взглядом уставившись на мигающий бессмысленными огоньками пульт прямо перед собой. — Не понимаю… — Здесь все не так, — ответил Алекс, с трудом поворачивая голову в сторону соседнего кресла. — Просто Дим, наконец-то, запустил двигатели «Феникса». К сожалению, поздно и полностью бесполезно. Твои дружки с присущей им хваткой уже успели сесть нам на шею и теперь старательно и деловито пытаются ее свернуть. — Не-ет, тут другое… — Каттнер совершенно проигнорировал замечание насчет «дружков». — Чувствуешь?.. «Феникс» тормозится, а не ускоряется. — Какого… — Алекс, наконец, осознал, что Каттнер, оказывается, абсолютно прав. — Дьявол! Что происходит? Далекий рев работающих двигателей неожиданно смолк, и наступила тишина, показавшаяся оглушительной. Однако, перегрузка по какой-то неведомой причине никуда не исчезла, да и вибрация по-прежнему продолжала сотрясать несчастный корабль. Алекс чутко прислушивался, пытаясь уловить хоть какие-то звуки с другой стороны запертого люка. Тщетно. Полная и абсолютная тишина, черт бы ее побрал. Совершенно невозможно понять, что же там, в конце концов, происходит. Внезапно Каттнер захохотал. Он смеялся долго и мучительно, и громкие ахающие и охающие звуки звучали дико и жутко в абсолютном безмолвии полностью изолированного помещения. Алексу даже пришла в голову совершенно невозможная мысль о том, уж не повредился ли его спутник умом, не выдержав полного неизвестности напряженного ожидания. Правда, почти сразу же до него дошло, что сошедший с ума десантник, пусть даже бывший, — это явный нонсенс. Такого в природе не бывает. Тогда откуда, спрашивается, столь буйное веселье? — В чем дело? — осведомился Алекс, когда Каттнер, наконец-то, с протяжным стоном умолк. Ворочать языком стало совсем непросто, сказывалась ставшая далеко нешуточной перегрузка. — Я что-то пропустил? — А ты еще не понял? — отозвался Каттнер. — Что, по-твоему, я должен понять? — Не будет никакого штурма. Он, вероятно, вообще не был запланирован. — А что же будет? — растерянно спросил Алекс, ощущая, как где-то глубоко внутри вдруг зародилась и мгновенно набрала силу совершенно безумная догадка. Ближайшее будущее внезапно предстало во всей своей неприглядной очевидности. И было оно настолько страшным, что разум категорически отвергал подобный вариант развития событий. Хотя логика и здравый смысл утверждали совершенно определенно: избежать предначертанного чьей-то безжалостной рукой пути не удастся ни при каких обстоятельствах. Судьба Каттнера, десантников во главе с сержантом и команды «Феникса» — все это теперь не имело ровно никакого значения. Их всех, включая самого Алекса, уже смело можно было вычеркивать из списка живых. Страх близкой смерти целиком овладел разумом, цепкими ледяными когтями сжал сердце и холодной, мертвящей волной прокатился от макушки до самых пяток. Словно с другой планеты до Алекса донесся до странности спокойный голос Каттнера: — Ничего. Больше не будет абсолютно ничего. Нас только что сбросили на Венеру. Глава 2 Николай Соловьев, заместитель командира атмосферной станции «Афродита-2», а по совместительству разработчик и главный исполнитель программы дистанционных исследований на поверхности Венеры, угрюмо взирал на клубящиеся за большим панорамным окном грязно-оранжевые облака и тихо страдал. Тщательно выверенная и с невероятным трудом утвержденная у самого высокого начальства программа геологических изысканий в восточной части плато Афродиты вот-вот готова была пойти прахом. Или, говоря по-русски, накрыться медным тазом, что на практике означает ровно то же самое. Можете выбирать сами, кому как больше нравится. При этом вовсе не исключено, что за компанию с погубленной программой прекратит существование и сама станция. В самом деле, зачем, спрашивается, тратить немалые средства на поддержание работоспособности весьма сомнительного объекта, который, к тому же, давно перестал выдавать хотя бы мало-мальски значимый научный результат. И хотя сам Николай с подобным утверждением был категорически не согласен, но для функционеров из Управления планетарных исследований все представлялось предельно очевидным. Тем более что зуб на сектор Венеры они точат далеко не первый год. А причина стремительно надвигающейся катастрофы вот она — спокойно восседает себе в операторском кресле и даже в ус не дует. Вернее, целых две причины. И название им — стажеры… * А как хорошо все начиналось! Когда красотка Мариночка с «Венеры-Орбитальной», задорно постреливая на экипаж «Афродиты» великолепными карими глазками, вдруг объявила о неожиданном, вне всякого графика, прибытии транспорта с Земли с грузом продовольствия, никто не смог скрыть буйной радости. Даже командир заулыбался и сделал объявление насчет праздничного ужина, а третий член нашего маленького экипажа — инженер по системам жизнеобеспечения и холодильным установкам Марк Аверин, всеми без исключения называемый исключительно Аврелием, и вовсе не удержался и сплясал по этому поводу зажигательную джигу. Конечно, так, как он ее понимает. Ну еще бы! Я бы и сам сплясал, да только в тот самый момент оказался всецело поглощен невероятно сложной и совсем нетривиальной задачей удержания станции на заданном курсе. Отвлекись я хотя бы на мгновение, и очередная порция проб с поверхности плато Афродиты бесследно затерялась бы в плотных рыжих облаках, а допустить подобное безобразие я не мог себе позволить. Хотя в душе и ликовал вместе со всеми. Причина для столь бурного выражения всеобщего восторга, несомненно, была весьма значительной. Дело в том, что вот уже целый месяц мы питались исключительно гречкой. На завтрак, обед и ужин. Вероятно, какие-то умные головы то ли на Земле, то ли где-то еще все перепутали, а в результате предыдущий груз продовольствия практически на сто процентов оказался состоящим из этого замечательного и, несомненно, очень вкусного и питательного продукта. Может быть, кто-то воображает, что ничего страшного не произошло. Подумаешь, мол, какая ерунда — всего лишь гречневая диета. Не на всю же оставшуюся жизнь, а только на месяц. Что ж, в таком случае рекомендую попробовать, не пожалеете. Вот и Аврелий наш, помнится, лишь слегка пнул ногой один из целой кучи одинаковых пластиковых пакетов, а затем пожал плечами и спокойно произнес: «Ничего, переживем. И не такое переживали.» После чего сразу же удалился в свою келью. Признаться, я и сам тогда не смог по достоинству оценить весь масштаб постигшей нас трагедии. И только командир смотрел на развороченные коробки крайне задумчивым и слегка встревоженным взглядом. Что ж, ему положено, поскольку из нас троих он самый опытный. Спустя неделю смотреть на гречку не мог уже никто. Даже Марк ковырял ложкой с унылым видом, демонстрируя полную покорность судьбе. Даже командир… А уж через две недели… Но не будем о плохом, рано или поздно оно все-таки заканчивается. Как, впрочем, и хорошее. Вот и наше испытание гречкой, судя по всему, подошло к концу. Ну как же не радоваться столь знаменательному событию! Воображение сразу же принялось рисовать упоительные картины наполненных супами и борщами глубоких тарелок, наваленных грудой на металлическом блюде кусках жареного мяса, источающих сногсшибательные ароматы… самые разнообразные салаты и гарниры… э-эх, да что там… картошку во всех видах… И главное, никакой гречки. И вот тут-то не на шутку разыгравшиеся гастрономические фантазии оказались безнадежно порушены самым негуманным образом. Мариночка буквально огорошила нас сообщением, что вместе с продуктами нашу станцию намерены осчастливить своим присутствием целых два стажера. Сначала мы просто ничего не поняли. Какие стажеры? Откуда? Сто лет как на станцию «Афродита-2» не ступала нога ни одного стажера. Ну ладно, не сто, чуть меньше… Судя по всему, последним стажером здесь много лет назад был я сам… И что теперь прикажете с ними делать? Я в замешательстве смотрел на командира, не без оснований полагая, что все счастье от общения с новоприбывшими обрушится исключительно на мои хрупкие плечи. И, конечно же, не ошибся. Не у Аврелия же им стажироваться… — Да не расстраивайся ты так, — сказал командир, по-отечески обнимая меня и заглядывая в глаза. — Может, они не такие уж и страшные. Вспомни себя… Ну, покажешь им своего Федота… научишь работе с ловушками… еще что-нибудь этакое. Много ли им надо? Получить приличную оценку и забыть Венеру как страшный сон. Успокоил… А то, что моя собственная программа при этом полетит ко всем чертям, — про это ты, конечно, не подумал. Как и про то, что упомянутая программа — единственный весомый аргумент для нашего обожаемого Управления планетарных исследований в пользу самого существования станции «Афродита-2». Ну почему страдать должны именно мы? Если уж на то пошло, то чем хуже та же «Афродита-1» всего в паре тысяч километров к западу от нас? Так нет же, как нарочно… Встречать их я не пошел. В конце концов, в мои обязанности подобная демонстрация вежливости определенно не входит. Можно гарантировать, что до окончания курса стажировки мы еще успеем как следует надоесть друг другу. И потом, должен же кто-то обеспечить захват капсулы гравитационными полями и ее мягкую посадку точно в жерло приемного колодца. Правда, обычно эта процедура выполняется автоматически, но только не в этот раз. В сложившихся обстоятельствах груз продовольствия представлял для экипажа «Афродиты» такую ценность, что не проследить за его сохранностью было выше сил человеческих. В самом деле, нужно же убедиться в том, что контролирующие спуск автоматы не дали сбой, и наши долгожданные продукты не канули в огненную пучину под нами, а доставлены точно по адресу в целости и сохранности. А что касается пассажиров… да что с ними сделается. К тому же их ценность по сравнению с продуктами — величина, определенно стремящаяся к нулю. По крайней мере для меня. Шутка. Любой сторонний наблюдатель сразу же отметит чрезвычайную схожесть нашей станции с самым обыкновенным поплавком, которым по сути она и является. Правда, плаваем мы не по поверхности какого-то неведомого водоема, а над облаками, на высоте порядка пятидесяти километров, где температура и давление близки к земным и не слишком сильно досаждают кислотные осадки. Однако, конструктивные особенности станции позволяют ей совершать нырки прямо в глубь сернокислых облаков, снижаясь до высоты тридцати километров над поверхностью, хотя и на весьма непродолжительное время. Например, когда возникает необходимость принять очередную посылку от работающего на поверхности Федота. Действительно поплавок… Непомерно раздутый верхний ярус с командным пунктом и жилыми помещениями, рассчитанными на экипаж из пятнадцати человек. Затем значительно более узкая средняя часть с ангарами, мастерскими, системами жизнеобеспечения, а главное — баллонами с гелием, обеспечивающими положительную плавучесть. И наконец, длинная, уходящая далеко вниз, сужающаяся штанга с противовесом на конце, в качестве которого выступает компактный ядерный реактор, питающий энергией весь комплекс. А на самой макушке жилого яруса, прямо по центру, — жерло приемного колодца, в обычном состоянии закрытое глухим мембранным затвором, но по случаю прибытия гостей распахнутое прямо в неласковые грязно-оранжевые небеса. Чем-то неуловимым напоминающее разверстую алчную пасть, готовую вот-вот бесследно поглотить ничего не подозревающую невинную жертву. И моя задача как оператора — проследить, чтобы жертва не смогла избежать своей участи ни при каких обстоятельствах. Так… посмотрим, что у нас на радаре. Ага, вот она, капсула, стремительно приближается с юго-запада. Высота, скорость… в пределах допустимого и продолжает снижаться. А о чем говорит курсограф?.. Что ж, похоже, все в порядке, наши траектории пересекутся уже через пять… нет, даже четыре с половиной минуты. Самое время начать перехват. Есть! Включился контролирующий автомат, теперь капсула наверняка никуда не денется, придет по направляющему радиолучу как миленькая. Окончательно погасим скорость, а затем спеленаем гравитационными полями как младенца и аккуратно уложим прямо в пасть… э-э-э… в колыбель приемного колодца. Вот так… Мягкий толчок, и плавное раскачивание станции из стороны в сторону. Очень неприятное ощущение, надо сказать. Словно и в самом деле находишься внутри поплавка, неожиданно угодившего в водоворот… Или нет, скорее, поплавка, который непрерывно теребит нахальный прожорливый малек. Каждый раз у нас такое, и все равно, привыкнуть невозможно. Остается лишь утешаться мыслью о том, что обычно болтанка заканчивается довольно быстро… Ну вот, так и есть, штатно отработали гасители качки и, наконец, можно снова почувствовать себя крепко стоящим на ногах человеком.