— Остановись, Виталий… помолчи. Очень много слов… Я так не могу… Ты пришел на работу за полчаса до начала, так? — Понимаешь, когда ты мне сказал, что… — Заткнись. Я задаю вопрос, ты отвечаешь. И все. Ты пришел за полчаса? — Да. Даже минут за сорок. — И ни пленки, ни снимков не было? — Скажу больше — рядом в корзине валялись пробные отпечатки. Понимаешь? Там недодержка, там передержка, всегда первые снимки оказываются бракованными… Я их выбрасываю в корзину. Они плохие… — Их тоже нет? — Ни единого. На полу валялись несколько незакрепленных, изображение на них просто почернело… И тех нет. Паша, сними грех с души, скажи… Два отпечатка, которые ты отобрал, — рубчатая подошва и треугольничек на протекторе… Они целы? Пафнутьев с удивлением посмотрел на Худолея, задумался на секунду и несколько суетливыми движениями раскрыл папку, вынул черный конверт, заглянул внутрь… И облегченно перевел дух. — Слава богу! — Худолей воздел глаза к небу. — Хоть что-то осталось! — А теперь слушай меня внимательно, — Пафнутьев положил руку на тощую коленку эксперта, усмиряя его восторги. — Ты кому-нибудь говорил о пропаже? — Ты что?! Думаешь, я дурак? Да? Ты в самом деле думаешь, что я спившийся идиот? Так и скажи! Скажи! Ну?! — Виталий, дорогой… Заткнись. Помолчи. Отвечай на вопрос. И больше ни слова. Ты говорил хоть одной живой душе о пропаже в лаборатории? — Нет, Паша, клянусь. — И не скажешь. Понял? — Но тебе-то я уже сказал… — Значит, знаем об этом только мы двое. Не считая похитителя. Ты ведешь себя так, будто ничего не произошло. Ничего у тебя не пропало и никогда не пропадало. Если хочешь жить. — Ты пугаешь или предупреждаешь? — Предупреждаю. Но не преувеличиваю. Если доложишь о пропаже, Анцыферов выставит тебя в течение часа. По статье. — Паша… Как перед богом! — Я предупредил. К тебе будут разные вопросы… Ты должен стоять как скала. У тебя все в порядке, ты прекрасный работник, а лаборатория — образец для подражания. И ты тоже — образец для подражания. А теперь катись. Нам лучше встречаться в рабочей обстановке, а не в тени скверов и парков. — Паша! — Худолей прижал ладошки к груди, склонил голову к одному плечу и прикрыл глаза, выражая покорность, благодарность и твердость. И, тут же повернувшись, странной подпрыгивающей походкой, в которой все шаги, казалось, были разной длины, удалился в сторону прокуратуры. Проводив взглядом эксперта, Пафнутьев посидел еще несколько минут, привыкая к неожиданной новости. «Вот тебе, Павел Николаевич, и ответный удар… Чтоб не думал ты, будто очень умный…» Он поднялся и медленно побрел к подъезду, украшенному красными и черными стеклянными вывесками. И по мере приближения к прокуратуре лицо его становилось привычно благодушным, даже немного сонным. Не желающие быть причесанными вихры торчали над одним ухом более вызывающе, нежели над другим, а тесноватый костюм выдавал человека не очень удачливого, если не сказать незадачливого. В кабинете еще никого не было, он пришел раньше положенного — прямо с поезда. Усевшись за стол, Пафнутьев обвел взглядом помещение, унылые стены, вещдоки, загромождавшие подоконники и шкафы. Взгляд его остановился на листочке папиросной бумаги, испещренной фиолетовыми строчками под копирку, — ежедневная сводка о происшествиях уже лежала на столе. Пафнутьев механически придвинул ее поближе, продолжая думать о своем — мелькали перед ним очеркист Фырнин, эксперт Худолей, ограбленная его фотолаборатория, похищенная пленка. Потом он еще раз продумал причину вчерашнего отсутствия… «Скажу, что выезжал в район, где якобы пропал мотоцикл — не на нем ли совершено преступление… Как-нибудь припудрю мозги нарядному Анцышке». И тут взгляд его зацепился за знакомую фамилию в сводке, что-то в нем напряглось, и Пафнутьев уже со вниманием вчитался в строчки: «В третьем часу ночи в состоянии алкогольного опьянения выпал из окна девятого этажа Жехов Олег Михайлович, работавший на заводе „Коммунар“ в качестве спортивного организатора. Смерть наступила немедленно». Пафнутьев ощутил, как на него словно бы дохнуло холодком. Лицо его уже нельзя было назвать сонным. Он все-таки надеялся, что в печальных событиях последних дней большая доля случайностей и недоразумений. Теперь же понял, с кем имеет дело, понял, насколько небезопасно его собственное положение. — Прикинем, — Пафнутьев тяжело навис над столом, уставившись в шелестящий под его дыханием листок папиросной бумаги. — Пленка пропала. И снимки исчезли. Это ты, Павел Николаевич, усвоил. Погиб Жехов… Это уже крутовато. Отказаться от дела? В конце концов, твоя специальность куда проще… А с убийствами пусть возится кто-нибудь другой… Но ты уже завяз… А Жехова убрали… Объяснение может быть только одно — он назвал Колова. И письмо пропало со стола Колова… Да, Жехов назвал Колова. И это отражено в протоколе. А где протокол? У следователя Пафнутьева, то есть у тебя, дорогой Павел Николаевич. Что из этого следует? Из этого следует, что надо открыть сейф, вынуть пистолет и повесить его себе на одно место… Придя к этому выводу, Пафнутьев не торопясь запер входную дверь, все с той же основательностью, но не теряя ни минуты, подошел к облезлому сейфу, открыл его, вынул пистолет в исцарапанной запыленной кобуре, дунул, встряхнул ремень и принялся влезать в эту упряжь, покряхтывая и раздражаясь, — носить пистолет под мышкой в такой зной было сущим наказанием. Затянув пряжки, Пафнутьев надел пиджак, подвигал плечами, стараясь придать пистолету то единственное положение, которое позволяло бы его терпеть. Потом одернул рубаху, запихнув складки за брюки, и почувствовал себя готовым к будущим схваткам. * * * Скорбно, но с интересом Пафнутьев рассматривал тело человека, с которым так свирепо дрался совсем недавно — прошло с тех пор всего две ночи. Жехов умер, видимо, мгновенно, падение с высоты девятого этажа на асфальт оканчивается счастливо только в газетных заметках, посвященных всевозможным курьезам. — А он вроде и без больших повреждений, — обернулся Пафнутьев к медэксперту. — У него очень большие повреждения… Нам не сразу удалось придать ему столь приличную позу… Переломы, разрывы, потеря крови… Шансов не было. — Надо же, как неудачно. — Пафнутьев постепенно подбирался к главным вопросам. — Он был пьян, — сказал медэксперт, неотрывно глядя в серое лицо Жехова. — Просто очень пьян, — оторвав взгляд от трупа, медэксперт, не меняя выражения, так же пристально и отстраненно посмотрел на Пафнутьева, — тому даже стало как-то не по себе от этого взгляда больших прозрачно-голубых глаз на изможденном кривоватом лице. Сквозь толстые стекла очков глаза его казались неестественно громадными. — Это интересно, — проговорил Пафнутьев, с трудом стряхнув с себя оцепенение… «Поддает этот эксперт, что ли… Конечно, поддает, тут не удержишься». — А очень — это как? — В нем было не меньше бутылки водки. С таким количеством алкоголя человек передвигаться не может. Я имею в виду — самостоятельно передвигаться. В организме срабатывает защитный блок. Что-то в нем, в человеке, стоит на страже… И выключает двигательную систему. — Если двигательная система выключена, — медленно проговорил Пафнутьев, — то как ему удалось вывалиться из окна? — Сие есть загадка, — мрачно ответил медэксперт. — В человеческом теле много загадок. Медицина, например, до сих пор не может ответить на вопрос — почему бьется сердце. — Не может быть! — удивился Пафнутьев. — Да, это так, — безутешно кивнул медэксперт, не отрывая взгляда от трупа. — Сердце десятилетиями гонит кровь, перекачивает ее за жизнь тысячи тонн, но что заставляет его работать… Сие есть тайна. — Если я правильно понял, — не в силах больше стоять рядом с мертвецом, Пафнутьев отошел к окну, — человек, выпивший такое количество водки, впадает в бессознательное состояние? — Да, так можно сказать, — с загадкой в голосе проговорил медэксперт и взглянул на Пафнутьева сквозь свои необыкновенно толстые очки. — Хотя известны случаи, когда люди и в таком состоянии совершали весьма осмысленные действия… — Например? — Например, сажали самолеты, — эксперт решил, видимо, что не стоит говорить более подробно, вряд ли поймет все сказанное этот полноватый человек с неподвижным лицом. — Надо же, — без интереса произнес Пафнутьев. — Чего не бывает, — добавил он, чтобы не огорчить собеседника равнодушием. — Мне бы очень хотелось, чтобы вы в заключении подробно отразили именно этот момент. — Какой, простите? — О котором только что рассказали. О том, что в желудке этого человека обнаружено количество водки, позволяющее предполагать его бессознательное состояние во время происшествия. Ведь это так? — Я в этом уверен. Учитывая его небольшую комплекцию и полное отсутствие закуски… — Постойте-постойте! — остановил Пафнутьев. — Подробнее о закуске, пожалуйста. — Подробнее не получится. В желудке ее попросту нет. — То есть вы утверждаете, что он выпил бутылку водки не закусывая? Я правильно понял? — Да, вы понятливый человек, — лицо медэксперта искривилось, и Пафнутьев не сразу сообразил, что это была улыбка. — Меня настораживает данное происшествие… Погибший не был пьяницей. Его внутренние органы в очень хорошем состоянии. Он вел жизнь весьма здоровую. И вдруг это страшное количество водки в пустом желудке… Сие есть загадка. Меня она наводит на размышления, — он посмотрел на Пафнутьева, словно надеясь найти понимание. — Меня тоже, — кивнул следователь. — Скажите… Нет ли у него в полости рта, на губах, на деснах… или еще где-нибудь… Нет ли там небольших повреждений, ссадин, царапин… Я имею в виду… — Есть, — не дал ему договорить эксперт. И внимательно посмотрел на Пафнутьева — оценил ли он смысл его ответа. — И это будет отражено в заключении? — Уже. — И в заключении можно высказать предположение — откуда могли появиться эти ссадины? — Уже, — повторил эксперт и, взяв со стола несколько листков, протянул Пафнутьеву. Тонкая бумага чутко передавала дрожание рук. «То ли волнуется, — подумал Пафнутьев, — то ли в самом деле поддает…» На последней страничке стояла жирная фиолетовая печать, заковыристая подпись, дата, указано место и время. Пробежав глазами по строчкам и убедившись, что все необходимое в тексте отображено, Пафнутьев сложил листки и спрятал их в карман, неосторожно обнажив рукоятку пистолета. — И до этого дошло? — усмехнулся эксперт невероятной своей улыбкой. — Значит, вы утверждаете, что его внутренние органы были совершенно здоровы? — спросил Пафнутьев, не пожелав услышать последнего вопроса. — Впечатление такое, что он никогда не пил. Его внутренности можно показывать студентам. Как пример для подражания. И об этом я написал в заключении, — предупредил эксперт следующий вопрос следователя. — Если уж мы с вами заговорили открытым текстом, то могу предположить… Это был здоровый человек примерно тридцати пяти лет, в которого насильно влили пол-литра водки, дождались, пока он опьянеет настолько, что потеряет ощущение реальности, и… — эксперт замялся. — И выбросили с девятого этажа, — подсказал Пафнутьев. — Где-то так… Выбросили, сбросили, столкнули… — Это точно? То, что они дождались опьянения? — Понюхайте его мозг, — эксперт отбросил простыню, заставив Пафнутьева содрогнуться. — Понюхайте, — настаивал он. — От него просто разит алкоголем. — Верю на слово, — Пафнутьев пожал красную от постоянного мытья руку эксперта. — Кто-нибудь уже интересовался результатами вскрытия? До меня? — Было. — Кто?