— Но если всю работу взвалишь на себя, тоже пользы будет немного! — Да загрузил я их… Пусть повозятся. Один отрабатывает общество охотников — стреляли ведь из обреза. Может, обнаружатся какие-то концы. Второй исследует контору Голдобова. Уж если Пахомов был персональным водителем, а убили его не случайные собутыльники, уж если убийство было по всем показателям заказное… — Так уж и заказное! — вспылил Анцыферов. — Никогда у нас не было заказных убийств! — Возможно, я ошибаюсь, — миролюбиво протянул Пафнутьев, — но мне так показалось… И я предположил — свели счеты. Или устранили исходящую от него опасность, утечку информации… — Какое-то уж больно зловещее у тебя понимание этого происшествия! — Простоват! — Пафнутьев виновато улыбнулся. — У меня же это убийство первое… Всюду мерещатся покушения, погони, трупы… Тот же Жехов… Вечером я с ним потолковал, а утром ему уж вскрытие в морге делали. — Не вижу никакой связи! — Я тоже не вижу, может, в самом деле слаб по этому делу, но чудится мне, Леонард, — Пафнутьев доверительно понизил голос, — чудится мне, что и этот труп не последний. — Ну ты даешь! — Анцыферов побледнел. — Кто же следующий? — Откуда мне знать… Приходят в голову мысли, я и делюсь ими. Ведь кто-то же замарал шаловливые свои ручонки об эти два трупа, кто-то приложил усилия… — Опять ты их связываешь вместе! Ведь установлено — по пьянке вывалился мужик. К бабе полез на соседний балкон! — А я что? Я ничего… Пусть так, Леонард Леонидович, пусть так. Тем лучше, как говорится. — Почему лучше? — опять насторожился Анцыферов. — Да потому, что преступления нет. Есть несчастный случай. И не надо никаких расследований. И статистика в порядке. И все прекрасно. А напился мужик или с балкона ему дали под зад коленом… Так ли это важно! Стремительный Анцыферов, в темно-синей тройке, голубоватой рубашке, в галстуке с изысканными красно-синими полосами, пробежал по кабинету, мимолетно отражаясь в застекленных шкафах, набитых сводами законов, и, успев оценить прекрасное свое отражение в высоких стеклах, резко остановился перед Пафнутьевым. — Звонил Колов, — произнес он так, словно все сказанное до сих пор было пустой болтовней и вот только теперь пора приступать к главному. — Да? — неуклюже повернулся Пафнутьев. — Как поживает? У него все в порядке? Жена? Дети? — Он просил тебя зайти к нему, — Анцыферов попросту не услышал следователя. — Но мне нечем его порадовать… Может быть, нашлось письмо, которое исчезло с его стола? Да, наверно, письмо, — утвердился Пафнутьев в своей догадке и поднялся, чтобы уйти. — Он ничего не говорил о письме, — бесстрастно сказал Анцыферов, с трудом сдерживая гнев. — Он говорил о том, что ты доставил в милицию хулигана, а тот пытался спекулировать его именем. — Этого хулигана звали Олег Михайлович Жехов, — ответил Пафнутьев, потупив глаза. — Ты хочешь сказать, — растерялся Анцыферов. — Ты утверждаешь, что… — Да, Леонард! Именно это я и хочу сказать. Как бы мы с тобой ни относились к этому делу, но их двое. Пока двое. — Кого их?! — Пахомов и Жехов. И я своевременно ставлю тебя об этом в известность. Анцыферов некоторое время молчал. Потом посмотрел на часы — в затруднительном положении он всегда смотрел на часы, будто надеялся увидеть подсказку — что сказать, как поступить, какое решение принять. Через некоторое время опять выбросил левую руку вперед и взглянул на часы, похоже, не видя ни стрелок, ни циферблата. — Но ты все-таки зайди к нему, — сказал устало. — Зайду, как не зайти… Прошлый раз он очень хорошо отнесся ко мне… Принял, поговорил… — Кончай, Павел, трепаться. Куда сейчас? — Хочу в автоинспекцию заглянуть. Может, чего о мотоциклистах узнаю… Рокеры-шмокеры, мало ли… — Тоже верно. Сходи… Помощь нужна? Как знаешь… Тогда — ни пуха. — К черту! — с веселой злостью ответил Пафнутьев и увидел входящего Фырнина. Робкого, слегка подавленного величием кабинета и собственной незначительностью. Пафнутьева он не узнал, лишь кивнул отстраненно и бочком протиснулся в кабинет. — К вам посетитель, Леонард Леонидович. — Пафнутьев закрыл дверь с наружной стороны и, поковырявшись в кармане пиджака, выключил диктофон. Постоял в коридоре, прошелся взад-вперед, ожидая — не пригласит ли Анцыферов для разговора с журналистом? Нет, не пригласил. Не счел. Ну и хорошо. Ну и ладно. Переживем. Переморгаем. Двор оказался самым обычным, какой только можно себе представить у девятиэтажного дома, выстроенного на пустыре, — со всех сторон он и просматривался, и продувался. Зимой здесь, конечно, мела поземка и злые сквозняки выдували тепло и из самого дома, и из прохожих, а сейчас от вытоптанной земли поднимались жаркие волны горячего воздуха. Неизменные старушки сидели у подъезда на скамейках. Пафнутьеву показалось даже, что это одни и те же старушки кочуют за ним от дома к дому, поворачивая к нему свои высохшие лица, на которых неизменно было написано одно и то же — настороженное любопытство. — Привет, бабули! — поздоровался следователь, присаживаясь рядом. — Ну, рассказывайте, что тут у вас произошло? Что случилось? — А что случилось? — опасливо зашелестели старушки. — Ничего не случилось. — Ну как же! У вас что, каждую ночь люди из окон выпадают? Так привыкли, что уж и не замечаете? — Да, беда, — проговорила одна, скорбно кивая головой. — Ох, беда… — Хорошо знали парня-то? Ну, который выпал? — Да знали… Он лет пять здесь жил. Как дом построили, так и вселился. От завода ему квартиру дали. — Бобылем жил? — Как сказать… Захаживали к нему девушки, и хорошие девушки, случалось, захаживали… А вот не женился. То ли они ему не очень подходили, то ли он им. — Может, поддавал крепко? — Олег, что ли? Да вы что? Ни разу не видела его поддавшим… Не-е-ет! Это наговоры. И в праздник мы его видели, и когда возвращался поздненько… Мой сын как-то попросил его помочь мебель затащить в квартиру… Помог. А от рюмки отказался. Так, из уважения пригубил, поздравил и был таков. Больно общительным его не назовешь, это правда, ну а с другой стороны — чего с нами якшаться… У него свои друзья. — И много друзей? — Были, — кратко ответила старуха. — Были, — повторила она, подумав о своем. — Заезжали за ним? — А то как же! И заезжали, и заходили… Без этого нынче и нельзя. — На машине? — уточнил Пафнутьев. — И на машине, и на мотоциклах… Вот разве что на велосипедах не видела. — А машина? — вел свою линию Пафнутьев. — Большая, иностранная, зеленого цвета, верно? — Не помню… — пригорюнилась старушка. — Иностранная да еще зеленая? Нет, не могу припомнить такой. — Не было, — твердо сказала старуха, сидевшая рядом. — Она знает, — закивали остальные. — Тихоновна — она разбирается. Ты ее слушай, Тихоновну-то. — Ну, спасибо, подружки… Пойду с его соседкой познакомлюсь. Говорят, невиданной красоты девка, а? И что дружил он с ней душа в душу, а? — А! — Тихоновна махнула загорелой до черноты рукой. — С ней особенно не задружишь… Да и зачем Олежке с ней путаться? Прощелыга, и весь тут сказ, — Тихоновна даже рот вытерла, настолько неприятно было ей говорить о жеховской соседке. — А там как знать, — рассудительно протянула маленькая старушка, до сих пор не проронившая ни слова. — Соседи, через стенку живут, дело молодое, организм своего требует… — Что ты несешь?! — возмутились сразу несколько ее подружек, а Пафнутьев, воспользовавшись общим гамом, нырнул в подъезд. За спиной его продолжалось осуждение безнравственного заявления маленькой старушки, а он уже мчался в грохочущем лифте. Убедившись, что диктофон на месте, нажал кнопку на запись и позвонил в квартиру. Его долго рассматривали в «глазок», но наконец то ли любопытство взяло верх, то ли внешность Пафнутьева успокоила хозяйку, замок щелкнул, дверь приоткрылась. На пороге стояло существо вида весьма странного. На девушке было малиновое трико и длинный, растянутый свитер. Нечесаные волосы торчали во все стороны от миловидного личика, и прошло какое-то время, пока Пафнутьев убедился, что кавардак на голове и есть прическа. — Ну? Что скажешь, папаша? — спросила девица. — С чем пожаловал? — Моя ты деточка! — усмехнулся Пафнутьев. — Ты сначала в дом пригласи, водой хотя бы угости, вон жарища какая стоит, спасу нет… А потом уж вопросы задавай. Сказок не читаешь, наверно, а там все про это написано. — Про бабу-ягу, что ли? — Она прищурилась, склонив голову. — По-твоему, я на бабу-ягу похожа? — Не вся, конечно, — миролюбиво сказал Пафнутьев, осторожно придерживая дверь, чтобы девушка не успела ее захлопнуть. — Так, местами. — Ну тогда входи… Только без этих… Без глупостей. — Постараюсь, конечно… Хотя, глядя на тебя, сдержаться будет нелегко. — Это почему же? — Она вызывающе откинула голову с невероятной своей прической. — Больно соблазн велик! — Ну ты, папаша, даешь! — Она рассмеялась на удивление простодушно. — С тобой не соскучишься! Ладно уж, заходи, хватит в темноте топтаться. — И она первой прошла в залитую солнечным светом комнату. Пафнутьев осмотрелся. Странное жилище предстало перед его изумленным взором. Громадная кровать, сооруженная скорее всего из раздвинутого дивана, на кровати мохнатый ковер красного цвета, перед ним телевизор, расположенный так, чтобы можно было смотреть, не вставая с кровати, а включать и выключать — собственной пяткой. Вместо штор висели простыни, косо прихваченные к проволоке бельевыми прищепками. Простыней, видимо, не хватало в этом доме, и на окне болталась и скатерть, залитая винными пятнами… — Да, — протянул Пафнутьев. — А ничего, уютно. — Шторы в стирке, — смущенно пояснила девушка. — Пришлось повесить что попало. А то, знаешь, заглядывают… Внаглую. Всем интересно, как люди в кроватях ворочаются. — А что, сон плохой?