— Сегодня утром, когда вышла из дому… Во дворе увидела машину. Уже почти прошла мимо, как дверца распахнулась и меня просто втащили внутрь. И поговорили. Рассказали мне то же самое, что и ты… Сосед, дескать, крепко напился, воспылал чувствами и решил пробраться в мое гнездышко через балкон… Но не рассчитал сил и свалился. Был пьян потому что… И предупредили, что со мной случится то же самое, если в этом засомневаюсь. А я и не сомневаюсь, — сказала Вика с вызовом. — И кому угодно скажу, что нет у меня на этот счет никаких сомнений. Так что их скромное пожелание я выполнила. — Машина была новая? — Машина? Нет. Подержанная, и хорошо подержанная. А вот номер у нее был новый. Он прямо светился на солнце. В глаза мне зайчики от этого номера ударили, поэтому и обратила внимание. — Цифры запомнила? — Нет… Но в номере была девятка, это я помню. А когда меня внутрь втащили… Тут уж не до номеров. Выжить бы… — А ребят сможешь узнать? — Мы же договорились, папаша! — Нет-нет, никаких встреч с ними не будет, никаких опознаний устраивать не собираюсь. Спрашиваю так… Для общего развития. Узнаешь? — Может быть… Не уверена. Аккуратненький такой, коротко подстриженный мальчик сидел за рулем. Мотор работал. Втащили меня на заднее сиденье. Ну, думаю, попалась птичка, сейчас начнется любовь да ласка. Но у них ко мне был только разговор. — Сколько их было, кроме водителя? — Двое. Один полненький такой парнишка, невысокий… Да, упитанный мальчик. Второй длинный, тощий, старше. И длинные волосы. Они у него под береткой были, но когда я начала дергаться, я же решила спасать свою девичью честь… Так вот, беретка у него свалилась, и волосы оказались на плечах. — Красивые волосы? — Красивые? — задумалась Вика. — Нет. Немытые и нечесаные. Это я запомнила. Каштановые. Не черные и не светлые. Я, конечно, все, что им хотелось, пообещала. Они вытолкнули меня и уехали. Толстяк, правда, еще успел полапать немножко. — Это как? — не понял Пафнутьев. — Похватал за всякие места, которые ему показались на мне наиболее удачными. У меня же есть несколько таких мест, верно? — Скромничаешь, — усмехнулся Пафнутьев. — Ты вся из этих мест состоишь. — Ну, папаша! — с восхищением протянула Вика. — Я от тебя такого не ожидала… Глазастый! — Эти ребята не звонили? — А что, позвонят? — Могут. Но ты будь спокойна. Ни на одной бумаге разговор наш не изложен, никто, кроме нас с тобой, не знает, что я здесь был. Но тебе бы уехать на месячишко… Куда угодно. Есть такое место? — Найдется. Скучать не будешь? — Буду. Ты же незабываема, Вика. И прекрасно это знаешь. Слушай, уезжай, прошу тебя. Не тяни. Лучше сегодня. У тебя же каникулы? Вот и отлично. Ребята они отчаянные, жизнь у них начинается нервная… — Пафнутьев услышал, как в кармане раздался слабый щелчок диктофона — пленка кончилась. — Хватай такси — и на вокзал. Лучше без вещей. Сумка и все, чтобы никому в голову не пришло, что уезжаешь. И на билет время не трать, в кассе не толкайся, не светись. Сразу в вагон, договаривайся с проводником и мотай. Вот мой телефон, — подвернувшейся ручкой на клочке газеты он написал несколько цифр. — Прибудешь на место, заскучаешь — дай знать. Телефон домашний. На службу не звони. Все поняла? — Да, я сообразительная, хотя с виду этого и не скажешь. Пафнутьев поднялся, еще раз осмотрел комнату, будто проверяя, не забыл ли чего. В прихожей оглянулся. — Хорошая ты девушка, Вика… Мужа бы тебе раздобыть… — Бери меня, я вся твоя! — Я подумаю, конечно… Но ты ведь сообразительная и сама понимаешь… У меня несколько другие вкусы, — Пафнутьев посмотрел на ее малиновое трико, прическу. — А я изменюсь! Не веришь? — Почему… Ты можешь. Тогда и поговорим. Через месяц. Пока, Вика, — он легонько тронул ее за локоть. — Пока, папаша! Простите… Павел Николаевич! — Ого! Меняешься прямо на ходу! До скорой встречи, Вика! Пафнутьев вышел, закрыл за собой дверь и, лишь услышав щелчок замка, направился к лифту. * * * Большой самолет тяжело накренился на одно крыло, и опасливо охнувшие пассажиры увидели прямо перед собой в боковых окошечках землю, кромку леса, прямую дорогу с бегущими машинами, а пассажиры с другой стороны с не меньшим страхом смотрели в небо, пустое и безжизненное. «ИЛ» уверенно и грузно шел на посадку. Свободная, прожженная солнцем бетонка расстилалась перед ним до самого горизонта. Загорелый пассажир в белой рубашке с подкатанными рукавами приник к окошку, рассматривая пригородные строения. Лицо его было нестарым, довольно добродушным, но, казалось, на нем многовато кожи, как на морде у крупной породистой собаки. Да, Голдобов возвращался из отпуска. Два часа назад он покинул сочинское побережье, с сожалением последний раз взглянув из самолета на сероватую от зноя полоску пляжа, усыпанную точечками тел. Он чувствовал себя готовым к поступкам и решениям. Самолет выровнялся, за бортом мелькнула выжженная и порыжевшая трава, запыленные аэродромные фонари, колеса коснулись бетонки, самолет тряхнуло, и по салону, напоминающему зрительный зал средних размеров, пробежал вздох облегчения. Голдобов улыбнулся, показав крупные, чуть редковатые зубы. Пассажиры засуетились, не в силах совладать с собой, начали расхватывать вещи, стремясь побыстрее покинуть помещение, где два часа томились, маялись и надеялись выжить. Выжили. Голдобов закрыл глаза и откинулся в кресле. Пусть торопятся, ругаются, оттаптывают друг другу ноги. Все равно дома он будет первым. Его ждут, его встречают, у него все в порядке. Голдобов разрешил себе подняться из кресла, когда в самолете почти никого не осталось. Набросив пиджак на руку, в другую взяв небольшой кожаный чемоданчик с наборным замочком, свободно прошел по мягкой ковровой дорожке, спустился по ступенькам на первый этаж — он умел ценить эти мимолетные удовольствия. У самого выхода, ослепленный солнечным светом, он тем не менее увидел стюардессу, которая всю дорогу баловала его холодной минеральной водой, поцеловал ей руку, шало глянул в глаза. — До скорой встречи, Наташенька. Еще полетаем? — С вами? Хоть на край света! — весело ответила девушка, беззаботностью скрывая серьезность ответа. — Договорились, — кивнул Голдобов и сбежал по трапу. Не ожидая душного автобуса, он зашагал через летное поле к зданию аэропорта, прекрасно сознавая, что нарушает порядок. В этом не было желания выделиться, нет. Он просто хотел избежать автобусной толчеи, а кроме того, великодушно давал встречающим возможность увидеть его заранее и не метаться в потной нервной толпе. И действительно, едва он приблизился к зданию аэропорта, из стеклянных дверей, отодвинув в сторону человека в форме, навстречу выбежал плотный молодой человек в светлом костюме. На ходу пожав Голдобову руку, он взял у него чемоданчик и, легонько направляя под локоть, повел в сторону от главного входа — там можно было выйти на площадь, минуя общий поток пассажиров. Еле заметная зависимость промелькнула в поведении молодого человека, наблюдательный человек мог бы понять, что встретились не просто друзья, встретились хозяин и работник. И Пафнутьев, зажатый в плотной толпе, это понял. Выбравшись на залитую солнцем площадь, он убедился, что Заварзин встречал Голдобова не один, был еще парень — длинный, сутулый, с волосами до плеч. Этот держался в стороне. Не останавливаясь, Заварзин сунул ему в руку какую-то картонку. «Квитанция на багаж», — догадался Пафнутьев. Длинноволосый тут же метнулся в здание. Тем временем Голдобов со своим спутником, не торопясь, но и не задерживаясь, пренебрегая таксистами и нагловатыми частниками, прошли к стоянке автомобилей. И здесь Пафнутьев впервые увидел машину, о которой уже был наслышан. Зеленый «Мерседес», играющий искорками перламутра, стоял в длинном ряду машин, выделяясь добротностью и нездешней изысканностью. Он был тщательно вымыт и, несмотря на жару, казалось, хранил в себе свежесть и прохладу. Забежав вперед, Заварзин распахнул перед Голдобовым дверь, подождал, пока тот усядется, вручил ему чемоданчик со сверкающими уголками и осторожно захлопнул дверь. И только после этого, полубегом обойдя машину, сел за руль. Пафнутьев проводил ее задумчивым взглядом, вынул блокнотик и записал номер. — На дачу, — сказал Голдобов, сложив руки на чемоданчике. — Понял, — кивнул Заварзин. — Как отдохнулось, Илья Матвеевич? — Да ладно… Что тут у вас? — Представляете, какой ужас… Николая убили, — Заварзин ловко обошел несколько машин и, вырвавшись на простор широкого шоссе, снова перестроился в правый ряд. — Надо же, — обронил Голдобов. — Жаль… Хороший был парень. Мы с ним… немало поездили. И водитель хороший. Я ему доверял. И помогать приходилось. — Голдобов замолчал, сочтя, видимо, что достаточно сказал о покойнике и можно переходить к делу. — Как это произошло? — Утром, до начала рабочего дня, двое на мотоцикле… — В шлемах? — Конечно! А как же иначе! И это… На ходу из обреза. Сразу из двух стволов. Картечью. — Попали, значит? — Голдобов неотрывно смотрел на дорогу, и со стороны могло показаться, что разговор совершенно его не интересует, что слова он роняет, только чтобы не заснуть. — Оба заряда в грудь, Илья Матвеевич… Он скончался на месте, до «Скорой», до милиции… Ларису возили на опознание, она там потеряла сознание, когда увидела… — Выходит, опознала, — кивнул Голдобов. — Да, лицо оказалось нетронутым, чистое лицо было у Николая. — Да-да, — кивнул Голдобов. — Ты говорил с ней? — Не получилось. — Что так? — Пьет. Все время пьяная, Илья Матвеевич. Как ни позвоню — еле языком ворочает. Меня даже не узнает. А словечки у нее еще те… Приложит — не разогнешься. — Знаю я, какими словечками она иногда пользуется. Пусть. Попьет-попьет, душа устанет, опустеет. И отойдет. А что следствие? Началось? — Да, поручили какому-то охламону… Он до этого занимался незаконными заселениями квартир, самозастройками, семейными скандалами… Я видел его. Мурло. Но вышла небольшая накладка. Этот Жехов… — Знаю, — оборвал его Голдобов, и Заварзин понял, что продолжать об этом не следует, что не только он докладывает Голдобову о происходящих событиях. — И еще… Не забывай про Ларису. Понял? Все, что нужно, у нее должно быть в неограниченном количестве. Она больше «Лимонную» любит. Охлажденную. — Сделаю. — Опять же следователь с ней захочет поговорить… Пусть бы они встретились попозже… А то она сейчас малость не в себе, может что-то лишнее брякнуть. С ней это бывает. Ты приглядывай за ней… Поплотнее. Машина свернула в сторону от города и понеслась по асфальтовой дороге, хотя и узкой, но свободной. По обочинам стояли сосны, с каждым километром они становились гуще, массивнее, и наконец машина свернула на незаметную дорожку, над которой висел знак «въезд запрещен». Через несколько минут «Мерседес» остановился у железных ворот, выкрашенных зеленой краской. Заварзин открыл ворота, въехал во двор. Здесь зной не ощущался, в тени сосен стояла летняя прохлада. Пройдя по дорожке, усыпанной сухими сосновыми иглами, Голдобов придирчиво осмотрел дачу — двухэтажное сооружение из новых бревен. Высокое крыльцо выдавало наличие подвала, направо шла застекленная терраса. Еще одна терраса, открытая, выходящая прямо в сосновые ветви, была на втором этаже.