— Может, вы узнали и того, кто кричал? — Некто Сажин, правая рука главаря Куницына. — И что вы теперь намерены делать? Самому-то не стыдно? Лыков молчал. А что на это скажешь? Но тут вперед выступил подполковник: — Ваше превосходительство! Мои люди, бывшие на вчерашней операции, очень признательны коллежскому советнику Лыкову. — Признательны? Да с какой стати?! — Если бы не он, потери среди чинов отделения были бы намного серьезнее. Мы не заметили стрелка, упомянутого Сажина. Он занял позицию и фланкирующим огнем рассеял нас. В чем тут вина Лыкова? — А предостерегающий крик? — Очень хорошо, что крик был. Некоторые успели лечь вслед за Алексеем Николаевичем. А те, кто не успел… Трое получили ранения. В ногу! — Ну и что? — не унимался диктатор. — Злодей просто взял неверный прицел. — С убойной позиции? Человек, прошедший войну? Из маузера, у которого прицельная дальность — сто саженей… Я подробно расспросил штабс-ротмистра Вильямсена, руководившего операцией. Все чины арестной команды убеждены, что их пощадили из-за Лыкова. Стрелок боялся попасть в него. И вообще не хотел никого убивать, ежели желаете знать мое мнение. Алексей Николаевич был обескуражен. Никогда еще он не получал от офицеров жандармского корпуса такой поддержки. Ай да Герасимов! — Что думаете, коллежский советник? — обратился генерал к сыщику, все еще с неприязнью. — Согласен с подполковником Герасимовым. Мы знали, когда шли туда, что эсеры пытаются перетянуть отряд Куницына на свою сторону. А именно — вовлечь их в беспощадный террор. Но те пока не соглашаются. Очевидно, что Сажин целил по ногам. Он не хотел вчера никого убивать. Никого, а не только меня. — Ну не знаю, не знаю… — Разрешите в таком случае подать рапорт. Если мне выражается недоверие, пусть дознание возглавят другие люди. Начальник ПОО испугался: — Ваше превосходительство, ни в коем случае! Лыков больше всех преуспел в этом деле! Трепов скривился и какое-то время раздумывал. Но потом, видимо, вспомнил резолюцию государя и кивнул: — Все останется, как есть. Но лично на вас, Лыков, я возлагаю ответственность за скорейшую поимку негодяев. Когда сыщик и жандарм вышли из кабинета, Алексей Николаевич сказал: — Спасибо, Александр Васильевич. — Это вы за те слова? — усмехнулся тот. — Полноте. Вам спасибо. — Мне-то за что? — А за то, что все мои живыми вернулись из этой Яблоновки. — Ну, вы ведь понимаете: то, что пули попали им в мякоть, — простое везение. Сажин легко мог и кость раздробить. Остались бы ваши люди без ног. — Зато живые, — парировал Герасимов. — А не было бы вас — как бы сложилось? То-то. На подъезде собеседники расстались. Лыков пешком пошел к себе на Фонтанку. Опять Куницын не дался. Второй раз подряд полиция нашла шайку и второй раз упустила. Колька уже понял, что на него объявлена охота. Но он не может уехать, лечь на дно, затаиться. У атамана идея фикс, что надо готовить революцию. Вот зацепка для поисков. Итак, вшивобратия пытается распропагандировать войска гарнизона. Но ведь в Петербурге стоит почти исключительно гвардия! Склонить ее к восстанию? Маловероятно. Герасимов проговорился, что его агентура засекла агитаторов в Кавалергардском и Преображенском полках. Но от слов до дела семь верст перехода… Сейчас такое время, что все болтают. Вот и гвардейские пехотинцы позволили себе вольности. До бунта там не дойдет. Кроме того, полки уже взяло на заметку охранное отделение, оно не допустит мятежа. Лишь две армейские части есть в столице: 145-й пехотный Новочеркасский полк на Малой Охте и 18-й саперный батальон в Виленском переулке. И в обеих куницынские отметились! Значит, они тоже понимают, что там больше шансов найти сторонников. Тепло… Где еще находятся обычные полки? Есть Санкт-Петербургская местная бригада, батальоны которой рассеяны по всей губернии. Ее можно в расчет не брать — местные войска имеют слабую выучку и устаревшее вооружение. Опираться на них в страшную минуту бунта не додумается даже Колька-кун. Другое дело — регулярные части. Новочеркасцы входят в первую бригаду 37-й пехотной дивизии. Другой полк этой бригады — 146-й пехотный Царицынский — стоит в Красном Селе. А вторая бригада? Лыков напряг память. 147-й Самарский, кажется, в Ораниенбауме. А 148-й Каспийский — в Петергофе. Где была прислугой сестра Кольки-куна. Вот и ниточка… На службу Алексей Николаевич пришел повеселевший. Там его дожидался Азвестопуло. — Сергей Манолович, — тут же взял в оборот коллежского секретаря начальник, — что у нас с военной прокуратурой? Ее подключили к дознанию. Так? — Так. — Ты видел хоть одного из прокурорских? Чего они отсиживаются? — Вчера телефонировал полковник Стыцылло, старший аудитор штаба Петербургского военного округа. Спрашивал, как идут дела и не нужно ли нам чем-нибудь помочь. — Нужно! Свяжись с ним и скажи следующее: нам требуется разрешение начальства на секретную операцию. Хотим прощупать полки тридцать седьмой дивизии. С этой целью наш агент пройдет туда под видом подрядчика, якобы проверяющего состояние печей. Лето, самое время печи чинить! — А в действительности? — В действительности раскроет глаза и уши и попробует понюхать, не пахнет ли в тех полках вшивобратией Кольки-куна. — Понял. А кого вы наметили, Алексей Николаевич? Для такого тонкого дела нужен способный агент. Чтобы чуял за версту. — Да есть у меня один на примете. Такой, знаешь, чернявый, нагловатый… И то сказать, чего ожидать от грека! — Ах вы… ваше высокоблагородие! Лишь бы обидеть маленького человечка. Но я согласен. — Вот и договорились. Однако, Сергей Манолович, одному тебе с таким делом не справиться. Просто прийти и осмотреться — это ничего не даст. Нужны помощники внутри. Азвестопуло сел и по привычке взъерошил волосы: — И как же быть? — Я познакомлю тебя с интересным дядькой. Сегодня вечером, часов так в девять, пойдешь со мной в один дом. Никому об том ни слова! — А что за дядька? — Расскажу по пути. А сейчас накатай отношение в адрес начальника штаба военного округа, от имени директора департамента. О разрешении на секретную операцию. Машина закрутилась. Лыков завизировал письмо, Гарин его подписал, а шустрый грек отправился с бумагой к Трепову. Тот со своим уникальным положением был как нельзя кстати: будучи товарищем министра внутренних дел, он толкнул исполнение… сам себе, как начальнику войск столичного гарнизона. К вечеру разрешение штаба было получено. Пока Лыков с помощником ехали на край города, Алексей Николаевич рассказывал Сергею о загадочном дядьке: — Это человек из моей личной агентуры. Служит у меня уже пятнадцать лет. Зовут Игнат Прович Пятибоков. Бывший унтер-офицер лейб-гвардии Московского полка. Сняв погоны, Игнат Прович завел негласную контору по найму отставных нижних чинов. Кому-то из домовладельцев нужен надежный человек в дворники. Отставному генералу требуется денщик, казенный ему уже не полагается, и он подыскивает вольного. Участковый пристав рассчитывает достать порядочного городового. Контора с денежными оборотами ищет охранника. Все идут к Пятибокову. Понял? — А-а… То есть для того, чтобы знать кадры и предлагать их, Пятибоков должен дневать и ночевать в полках. Репутацию нижних чинов отслеживать. — Именно так. Вход Игнату Провичу в любую казарму свободный. Честь отдают, как генералу. Ротный фельдфебель с почетом угостит чаем или водкой. Потому как он сам когда-нибудь придет к Игнату за рекомендацией. — Полезный дядька, — одобрил коллежский секретарь. — Но ведь не могли же пройти мимо такого человека ни сыскное отделение, ни охранное. — Контора у Пятибокова негласная, нигде не числится. Слухи, конечно, идут — вся гвардия туда шастает, да что гвардия — весь округ. Игнат Прович ведет картотеку унтеров и исправных солдат. Встречается с ними, пока они еще на службе, беседует, составляет мнение. Человеку осталось полгода ходить под лямкой, а Пятибоков ему уж должность приискал. Охранное отделение его тем не менее в упор не видит. Отчасти потому, что слежка за военными наверху не поощряется. А Филиппов встречался с дядькой, к себе звал. Тот отказался. Боится за свое имя. Сыщиков у нас не жалуют; как узнают, что он с ними связан, — перестанут обращаться. Поэтому Игнат Прович дает по запросам Филиппова отдельные справки, и не более того. А по-честному работает только на меня, за вполне скромное вознаграждение. Потому что и ему иной раз нужно заступничество. Мало ли что? Дружба с Департаментом полиции не помешает. — Теперь ясно. Вы полагаете, Пятибоков настропалит ротных фельдфебелей в частях тридцать седьмой дивизии и те ему донесут? — Да. Если восемь штатских живут где-то возле полка, их видно. Фельдфебель может и не знать, он тоже большое начальство. Но взводные унтер-офицеры бок о бок с солдатами, от них не спрячешься. — На это уйдет время. — Разумеется, — согласился коллежский советник. — Дня три как минимум. А ты пока освойся в роли печника. Отличишь голландскую печь от шведской? — Нет. — Чтобы к концу недели отличал. Отставной московец жил на Одиннадцатой линии Васильевского острова. Алексей Николаевич пояснил помощнику, что дядька снимает целый подъезд. Выдал замуж обеих дочерей, поселил их с зятьями подле себя и следит, чтобы не баловали… Игнат Прович оказался мужчиной в возрасте, но еще крепким, с хитрым-хитрым прищуром из-под седых бровей. — Это кто с вами? — вежливо поинтересовался он, завидев новое лицо. — Мой помощник коллежский секретарь Азвестопуло. — Сразу видать, что грек. Не иначе, срочное что? — Как обычно, Игнат Прович. Прикажите ставить самовар, разговор будет долгий. — Завсегда об эту пору самовар у нас горячий, — с достоинством ответил хозяин и крикнул через плечо: — Машутка! Три чашки на стол! Первую чашку пили молча, с прихлебыванием и фырканьем. — Хорош… — прошептал Лыков, вытирая платком пот со лба. Сергей молчал, изучал порядки в доме. Чувствовалось, что старик тут навроде тирана: все должно быть по нему.