Когда налили по второй, коллежский советник сразу стал рассказывать. Говорил он неспешно, четко, акцентируя самое важное. Хозяин кивал. — Ищем восемь человек. Спаянные — вместе были в японском плену. Приплыли в мае на пароходе и по домам не разбежались, а поселились тут. Хотят сделать революцию. — Почему до сих пор не взяли? — Дважды пытались. В первый раз зацепили двоих. Так ихний атаман — кличка у него Колька-кун — взял бомбу и пришел с ней в участок. Отдайте, сказал, моих, а то взорву к чертям всю лавочку. — И сам готов был погибнуть? — удивился Пятибоков. — Точно так. — М-да… Еще похлебали чаю, потом бывший унтер небрежно спросил: — И что, отпустили? — Да. Я лично их под руки вывел и в экипаж усадил. Вместе с бомбой. — М-да… Не в Тентелевой деревне тех двоих взяли? — Вот старый черт! — улыбнулся сыщик. — Все-то ты знаешь, только притворяешься. — Этим живем, копеечку зарабатываем, — стал оправдываться хозяин. — Ну, от меня что требуется? — Найти их в третий раз. — Коли вы, Алексей Николаич, сюда приехали, стало быть, думаете, что люди те при армии прячутся. Так? — Именно. Полагаю однако, что гвардейцы их к себе не пустят, там надзор строже. — Ах, Алексей Николаич, — замахал руками Пятибоков. — Нынче разве гвардия? Вот когда я служил, была гвардия. А сейчас один сброд. Росту выросли заметного, а в голове пусто. А их через год уж в вице-унтер-офицеры! Верите, нет — дворника второй месяц найти не могу. А вы говорите: надзор… Сыщик выслушал старика и продолжил: — Ребята были замечены у новочеркасцев и в восемнадцатом саперном. — Ага… — Хочу всю кислую шерсть прочесать. Выручишь? — Всю? Вы восемнадцатый армейский корпус, стало быть, желаете пощупать? — Нет, старик, что мне корпус? Тридцать седьмую освети. Пятибоков начал загибать пальцы: — Каспийцы, самарцы и царицынцы. Так? — Так. — А саперов с новочеркасцами не трогать? Лыков задумался, наконец сказал: — Там их уже видели. Навряд ли решатся второй раз залезть. — Ежели хитрые, то запросто, — возразил старик. — Заяц, тот завсегда на свой след возвращается. — Ну, тогда за компанию и их проверь, — быстро согласился коллежский советник. — Плачу пятьдесят рублей за полк и двадцать пять за саперный батальон. Вот задаток. И он выложил на стол радужную бумажку[43]. — А в телеграфной роте смотреть? — Нет, там не надо. И в местной бригаде тоже. Пятибоков опрокинул чашку вверх донышком и сказал: — А про артиллерийско-мортирный дивизион чего молчишь, Алексей Николаич? — Про дивизион забыл, — признался сыщик. — Его тоже прощупай. После чая супруга Игната Провича принесла бутылку ликера. Хозяин разлил его по крохотным узким рюмкам — ну прямо как в высшем свете! — Так. Помощник твой для чего тут сидит? — Сергей Манолович будет тебе помогать. — Мне? Помогать? — насмешливо покосился на коллежского секретаря отставной унтер. — Да. Не гляди, что он молодой. Ловкий и умный, лучше, чем я в его годы. — Да неужто? — продолжал глумиться старик. — Уж поверь, я ложной скромностью не страдаю. Лучше. — Поглядим, так ли это. Что ему придумал? Как он в казарму зайдет? — Подрядчик, печи смотрит. Где сильно дымят, где тяга слабая, где колосник надо менять, а где и перекладывать. Пусть твои люди проведут его по всем углам. — А чего грек в русской печи понимает? — Так он подрядчик, а не печник. Артельный староста, к примеру. — Ну-ну… Старик задумался, потом сказал: — В Самарском полку печи перебрали о прошлом годе. Подозрительно будет, если снова туда прийти. — А ты скажи, что приказ по всей дивизии: проверить, и точка. Новые, не новые — начальству дела нету. Подрядили артель, чтобы сразу все отладить, так дешевле выйдет. Игнат Прович недовольно пожевал губами, потом кивнул: — Пусть так. Расскажи про этих людей. Говоришь, их восемь человек? — Да. Кажется мне, что они должны держаться вместе. За главного у них Николай Куницын по прозвищу Колька-кун. Лет ему двадцать пять, но выглядит после плена на сорок. Голова и борода сильно седые. Среднего роста, среднего сложения. Вообще, человек как все, пока не заговорит. А говорить он мастак. Особенно увлекает крестьян. Он помешан на своем сословии, считает его главным в стране… — Верно, — вставил хозяин. — На крестьянском труде вся держава стоит. — Видишь, вы с ним заодно, — отшутился сыщик и продолжил: — Колька готовит революцию, после которой править страной будут мужики. Понимаешь? — Да… Завлекательная идея. — Вот-вот. Этим он и опасен. При Куницыне есть есаул, лучший его дружок по фамилии Сажин. Ростом чуть выше меня, волосы светлые, глаза серо-зеленые, в бороде слева прядь черных волос. Ходит с маузером. Старик опять кивнул, запоминая. К удивлению Азвестопуло, он ничего не записывал. Ай да дедушка… — Еще в шайке имеется матрос. Долговязый, простодушный, на руке татуировка — якорь. Часто чихает. Как чихнет, говорит: шайтан! — Из татар, что ли? — уточнил Пятибоков. — Нет, православный, это у него присказка такая. — Ежели матрос, так он может вшивобратию в морских казармах спрятать, — вдруг предположил Азвестопуло. Лыков посмотрел на него с удивлением, а хозяин — с интересом и поддакнул: — А что, и верно! — Вшивобратия — это так они сами себя называют, — пояснил Игнату Провичу сыщик. — И даже с гордостью. Но догадка Сергея Маноловича кажется мне сомнительной. — Почему? — Морячок — фамилия его Кизяков — с ними вместе в плену не сидел. Он с интернированного немцами миноносца «Бесстрашный». Приблудился, пока два месяца домой плыли. Но если остальным семерым полагается увольнение от службы как артурцам, то на экипажи интернированных миноносцев это не распространяется. То есть Кизяков должен был по возвращении в Россию продолжить военную службу. А он дезертировал. Как ты думаешь, Игнат Прович, могут его такого принять во флотском экипаже, кормить и от начальства прятать? — Могут, особенно в Восьмом и Четырнадцатом. Там порядка вовсе не осталось. — Ну одного — верю. А если он с собой еще семерых приведет? Причем из пехоты?